– Битик, что молчишь? Заметил что? У нас помехи. Как Ханса? – проснулся вдруг Стрыкин.
Ох, неспроста картинка пропала. Хотя на острове так часто бывает из-за Дыры.
– Да хрен с ним что сделается, – раздраженно проворчал я. – Вьется, аки ворон над буйной башкой. Нарисую всё в рапорте.
– Ты аккуратнее с ним. Береги, как свои яйца! Понял меня? На кону многое. Усёк?
– Так точно, босс. Понял.
Сто раз пожалел, что не могу отключить связь. Шеф разозлил. Тайны, секреты, а мне ни слова! Зачем тогда звал? Я вовсе не рвался. Взвод набирал Шестой Отдел, так пусть с ним и трахается. Ускоренное обучение? Похороним быстрее! Спешка всегда плохо заканчивалась. Сколько таких на моей памяти было…
Яйцеголовым-то в пекло не лезть. Лезть всегда нам. Хорошо, хоть живут сорок лет. Вреда от них меньше. Проклятие – благословление. Уж в этом случае точно.
– Битик! – истерично завопил имплант.
Я и без подсказки увидел проблему. Иванка потеряла пространственную ориентацию и рефлекторно дернулась, поддав газа. Ее закрутило и с ускорением потащило вверх.
Что она творит?!
Девчонку болтало по небу, как сдувавшийся воздушный шарик. Вероятно, от перегрузки потеряла сознание. С земли ей кричали, махали руками, а Ханса даже не пытался помочь! Он, как бесчувственный, продолжал работать по своему заданию.
Подпрыгнув, я рванулся к ним в небо, благо ранец на мне. Ничего, еще и не такие экземпляры вылавливал. Снизу полет не впечатляет, а вот наверху крышу сносит частенько. Причем у всех по-разному. У кого от страха, у кого от восторга. Иванку же трясло еще на земле.
На встречных курсах девчонку не поймать: скорость большая, расшибемся в лепешку. Надо догнать и аккуратно зацепить, не оторвав руку.
Маневр хорошо выглядел только в теории. Девушку непредсказуемо мотало. Она закладывала немыслимые петли и виражи, то проваливаясь, то взмывая свечой, и я раз за разом промахивался. Стоило броситься на перехват, как цель рывком уходила в сторону.
Выглядело так, будто она специально. Будто взбесившийся ранец думал и действовал за нее. Сколько там еще газа? В таком дерганном режиме этот танец будет недолгим. Надо ловить.
Я прицелился, но опять промазал. Разворачиваясь, увидел, что Ванька вошла в штопор. У нее закончился газ.
Да чтоб тебя! Не догнать! Помочь ей могли только те, кто внизу.
К обрыву метнулись только двое. Вилка и Лирой без раздумий бросились вниз.
Газа в ранцах у них не было. Свою программу они откатали, но костюм-крыло не сняли. Им нужно лишь распустить ремни.
Вилка так и сделала. А вот Лирой – нет. Отвага и слабоумие. Парень, видно, надеялся, что помчится по небу, как Супермен. В развивающемся плаще и с вытянутой вперед рукой. Он раскрыл его слишком рано.
К счастью, Лирой упал на склон. Прорыхлил грунт по касательной и остановился в кустарнике за метр перед пропастью.
Вилка же камнем летела вниз, набирая скорость. Крылья расправила, только поймав восходящий поток воздуха.
Сделала горку! Умница! Хоть чему-то их научил.
Ей лишь не хватило навыка и везения чуть подрулить, чтобы встретить подругу. Почти невесомая, та ударила в нее, точно снаряд. Жестко столкнувшись, обе закувыркались и рухнули вниз.
К счастью, я был уже рядом. Сегодня повезло всем. Так редко бывает.
* * *
Голова кружилась, чуть подташнивало. На этот раз откат сильнее обычного. Многое повидал, но червь-компаньон мне еще не встречался. Посттравматическое расстройство. Шизотипическое, но еще контролируемое.
Битик хорошо держится. Я ведь физически чувствовал, как червь шевелится под пластиной. А вдруг он реален? Вдруг экранирует себя от медицинского сканера?
– Ты сволочь, Ханса! – презрительно сплюнул Пухлик.
Да нет, не я. Но не стану оправдываться. Пусть думают что хотят. Не объяснять же: «Я в этот момент и был Битиком!». Не сидел в его больной героической голове, а стал им. Или червем, хрен разберешь кто там кто…
Именно так подсознание выиграло мне прошлую Лигу. Мое собственное тело остается пустым, но не падает в обморок, считывая информацию с внешнего датчика моего «я». Оно в это время гнездится в противнике. Я действительно становлюсь им, мыслю и действую, как сделал бы тот. А когда возвращаюсь, то всё это помню. Своего рода «ментальный туризм».
Как у меня получается? Не знаю.
Первый раз это произошло в детстве. Еще ребенком я пытался выяснить что-то у взрослых. Тогда они нервничали, задавали вопросы, опасливо косились и давали таблетки. А меня удивляло, что у других всё не так.
В каждом таком путешествии я полностью сливался с объектом. И каждое оставляло, впечатывало трудно смываемый след. Я словно приносил грязь на обуви в собственный дом. Иногда ее очень трудно отмыть.
Думаю, сознание даже не перемещалось из разума в разум (поскольку и так вездесуще), а будто окрашивало себя ими по очереди. Похоже на бескрайний пустой коридор с множеством запертых комнат. К ним можно подобрать ключ, но, чтобы открыть одну дверь, приходится закрыть другую.
Вот прямо сейчас я в «апартаментах Хансы». Разумного двуногого существа, немного отличающегося от миллионов таких же. Здесь его тело, опыт, привычки, характер и прочее-прочее. Время от времени что-то добавляется, что-то уходит, но в целом всё почти так же. Его «комната» исчезнет только со смертью. По сути ее никогда не было. То, чем она была, определял «интерьер». Но вот растащили мебель, сняли люстру и снесли стены – куда она делась?
Вот так память создает иллюзию «я». А перемещение несуществующего еще более ложно. Пространство не нуждается в стенах, они даже не способны ограничить его. Мы все томимся в душной клетке человеческой личности. Грезим прекрасными или ужасными миражами. Безначальное в конечном, форма в бесформенном. Сознание подобно огню в топке огромного корабля, пускающего дым из множества труб. И каждая из них дымит собственным «я». Мое просто умеет сливаться с другими.
Наверное, в отлаженном механизме иллюзий порой что-то ломается. Пленник нашел ключ, но бежать ему некуда. Зато теперь он может свободно путешествовать по тюрьме. Некоторые камеры очень занятны. Вот так я только что вернулся от Битика. Меня заинтересовал его червь.
Хорошо было бы забраться и в голову Стрыкина. Но теперь тот не подпустит на пушечный выстрел. Наш замполит обо мне что-то узнал.
4
Вот и настал день боевого крещения. Сегодня мы должны войти в Лабиринт. Первый рейд, первые чудовища, которых наконец-то убьем. Одно из них интересовало меня особенно сильно. Вряд ли оно будет ждать прямо на входе, но я не успокоюсь, пока не найду. В нем должно что-то остаться от Вари. Иначе зачем я пришел?
Вероятно, у каждого был свой ответ на этот непростой вопрос. И вряд ли он совпадает с тем, что указали в анкетах. Мы врали Комиссии, она точно так же врала нам, собрав странный взвод на странных условиях. Обучение и правила потому тоже странные. Миссия неизвестна, цель неясна. То, что мне говорил Стрыкин, лишь часть правды. Гораздо интересней то, о чем он молчал.
За Периметром всегда тихо и страшно, словно его отделял от внешне благополучного мира незримый экран. Возможно, так оно и есть. Здесь даже воздух был совершенно другим, хотя его физические показатели в норме.
Вход в сам Лабиринт скрывали руины бывшего «ЦЕРНа». Сердце передовой науки мстительно принесли в жертву природе, позволив ему обвалиться и зарасти. Агрессивная флора быстро отвоевала место под солнцем, создав плацдарм для наступления новых для человечества видов. Пока с ними справлялись, но мутации резко усилили генетический дрейф, и необычные растения потихоньку расползались по острову. За Периметром же им никто не мешал, и они буйно цвели, привлекая сонмы доверчивых насекомых. Эта дивная красота чаще всего была плотоядной.
Все об этом хорошо знали, поэтому лишнего старались не нюхать. Впрочем, Пухлик частенько прикладывался, после чего ходил счастливым и тихим. Мы молчали, потому что всех это устраивало, но сегодня особенный день. Битик следил, чтобы никто не отклонялся с маршрута.
Дорожку, петляющую среди полуразвалившихся строений, утоптали до плотности камня. Табличек и указателей не было, но именно она вела к самому таинственному и сакральному объекту планеты.
Сакральному – потому что Лабиринт принес спасение, когда казалось, что гибель Земли неизбежна. Таинственному – потому что знали о нем очень мало. Иномирье занимало особое место в доступной для человека реальности. Чужой и незнакомый мир выходил за границы известной физики, но скопировал человеческий культурно-исторический код. Его неведомые создатели словно издевались над привычной логикой и нашим пониманием здравого смысла.
Легенды, страхи и фантазии причудливо смешались в этом пространственно-временном измерении с механикой и законами популярных ролевых игр. Вот только умирали в них по-настоящему, а «сохраниться» или «прекратить игру» люди уже не могли. Как и аборигены самого Лабиринта, которых мы терзали набегами.
Под незримым оком создателей эта нескончаемая мясорубка одинаково равнодушно перемалывала жизни и тех, и других. Люди вынуждены нападать, монстрам пришлось защищаться. Кристаллы, которые из них выпадали, препятствовали росту Дыры. Другого способа поставить конец света на паузу пока не придумали. По крайней мере, нам о нем никто не сказал.
Люди аккуратно платило дань своими и чужими жизнями, не зная ни времени действия, ни условий контракта, который навязали спасители. Одно из них было особенно жутким: оставленный в Лабиринте человеческий труп оживал и пополнял ряды монстров. Поэтому рейд старался не оставлять за Периметром своих мертвецов. Чтобы замедлить «обращение» их выносили кусками. «Биоматериал», как нейтрально-стыдливо называли погибших, получалось вернуть не всегда. В сложных случаях на помощь приходили чистильщики.
Их, мягко говоря, недолюбливали. Поговаривали, что они добивают своих. Эвакуация раненых – всегда большой риск. В чистильщика вкладывали сотни кристаллов. Именно по ним здесь меряли жизнь. За Периметром люди стоили очень по-разному. Ценность курсанта была почти нулевой.
Эта безжалостность рациональна и потому оправдана. После БАКа существование человечества – это кредит. Вот только кредиторов никто так и не видел. Религиозные фанатики говорят о Спасителе. Хорошо, что их хотя бы не подпускают к Дыре. «Тесей» не поддерживает парадигмы, замешанной на лютом синкретизме духовных концепций, но культисты встречают и провожают в Лабиринт каждый рейд.
Причиной обретения такой привилегии стало сумасшествие одного из ученых. Бедняга сгорел на работе, спятив от перенапряжения и чувства вины. Он собрал пресс-конференцию в ЦЕРНе и сделал объявление о Спасителе и конце света, после чего себя заживо сжег. На следующий день административное здание рухнуло, а на его руинах возник Лабиринт.
Сюжет о безумце появился во всех новостях, но ему не поверили. Только разрушение ЦЕРН подтвердило его правоту. Апокалипсис почти уничтожил науку и вернул угаснувшее доверие к мистике. Ушлые продавцы духовных истин объявили самоубийцу пророком, а растерянность после ужасающей катастрофы породила десятки конкурирующих сект. Выиграла та, что вовремя сдула пыль с древнегреческих мифов. Запаниковавшее человечество обратилось за помощью к старым богам, раз новые его спасти не смогли.
Власти не стали мешать возрождению культа, рассудив, что это поможет справиться с хаосом. Культ и правда помог. Так через века Минотавр вернул популярность. В благодарность жрецам разрешили проводить за Периметром службы. В тот момент даже самые архаичные ритуалы оказались были полезны.
С годами их практическая ценность исчезла, но культистов оставили. За Периметром предпочитали лишний раз ничего не менять. Кто знает, как всё в Лабиринте работает…
Именно поэтому рейдеры оставляют «биоматериал» на специальной платформе перед алтарем Минотавра. Так здесь принято. Его статуе наглядно показывают, как дорого обходится рейд. Идол принимает жертву плотью и кровью для того, чтобы люди искупили свой грех.
Видимо, поэтому Битик брезгливо скривился при виде щедро раскрашенных архидьяконов. Ирония в том, что они совершенно слепы. В память о святом провидце Тиресии, они сами себе вырезают глаза. Возможно, в этом есть некая медитативная ценность. Яркие цвета мира радуют обывателя, но не аскета. Истину скрывают иллюзии. Самый примитивный способ справиться с ними – просто не видеть.
У культа последователей безумца есть свои тонкости, но я бы не хотел в них копаться. Сумасшествия всем хватает и так. Люди умирают по графику, а смириться с ним сложно и клинической психиатрии с избытком. Даже вход в Лабиринт отмечен меткой проклятия: скелет полуразрушенного здания с пустыми глазницами окон, да рыжая земля, на которой ничего не растет.
Милость статуи не поможет нам выжить, и всё же каждый дотронулся до копыта, начищенного до блеска прикосновением тысяч человеческих рук. Большинство из них впоследствии сложили под алтарем, но суеверие опирается на страх, а не логику. В каждом из нас когда-то умер ребенок, а вера в чудо живет.
– Кхм… Итак… – прокашлялся Битик. Его щека чуть дернулась. – Эти раскрашенные клоуны проведут обряд инициации. Хрен знает, что они делают, но это недолго.
К их ритуалам он явно испытывал неприязнь. Не человек – глыба. После прыжков сержант избегал смотреть мне в глаза. Для него курсант Ханса был монстром, для остальных – трусом. Я не переживал. Люди непостоянны как ветер, их мысли как роса на траве. Поднимется солнце и она высохнет. Кому как не мне это не знать?
Тем временем культисты глухо забормотали, затрясли бубнами. Неподвижно стоял только сам патриарх. При мне Ключник впервые почтил рейд личным присутствием. Говорят, раньше он тут стоял каждый день, но теперь слишком стар. Когда человечество накрыло Проклятием, стали умирать в сорок лет, но все, кто был старше, спокойно доживали свой век.
Значит, Ключнику не меньше восьмидесяти. Его лицо скрывало маска, а по осанке оценить возраст трудно. В руках он держал пурбу, видимо, для отсечения страстей и привязанностей. Рваная хламида и железная цепь, накрест перекинутая через плечо, символизировали ограниченность и тщету мирского.
Мы с интересом наблюдали, как патриарх молится над чадящим сосудом. Пах тот остро и неприятно. Вероятно, варил там невероятную гадость. Главное, чтобы ей нас не кормил.
– Минотавр! – неожиданный вопль заставил нас вздрогнуть.
Оказалось, Ключник только что выудил из чаши кость. Похожа на птичью, но уж никак не быка.
– Демон, ящер, древо, призрак, жар, двухголовый, дух и змея! – старик кричал каждый раз, когда доставал следующую.
Упав на колени, он трижды простерся, дрожа, как в припадке. Подскочивший архидьякон с неожиданной для слепца ловкостью взял у него опустевшую чашу. Окунув в нее кисть, он быстро замахнулся и брызнул на нас плохо пахнущим содержимым.
Рассвирепевший Битик сделал два быстрых шага и свалил его крепкой затрещиной, демонстрируя полное отсутствие душевного трепета.
Мы изумленно смотрели, как бедняга корчится на земле. Что-то пошло не так? Это было заклинанием? Прорицанием? Что за бред нёс колдун?
Патриарх простер руки к небу. Архидьяконы радостно поддержали его хороводом.