Нелл не откликнулась. Если в начале вечера она была неестественно возбуждена, то теперь совсем сникла.
– Ты с ним завтра увидишься? – спросила Анна.
Нелл покачала головой:
– В выходные он не может улизнуть из дома. А сегодня взял и не пришел, крысеныш несчастный, вот я и бешусь.
– Это он тебе такое платье купил?
– Да, в Палм-Бич, – ответила Нелл. – Ездил по делам в Майами, и я с ним увязалась. Ты, небось, от меня в шоке? – с мрачной беспечностью спросила она.
– Чуть-чуть, – призналась Анна, – Мне кажется, это… опасно.
– Только для него, мне-то терять нечего. А он уверяет, что ради меня готов рискнуть всем. – Она грустно улыбнулась. – Только не говори, что ты думала, я – ангел.
– Нет-нет. Да я так и не думала.
– Тем более что ангелов никаких нет.
Анна молчала.
– По-моему, ангелы просто врут лучше всех, – угрюмо бросила Нелл. И после паузы спросила: – А ты, Анна, ты – ангел?
Анна слушала шорох осенних листьев на асфальте и ловила аромат гардении – это Нелл надушилась. Никто никогда не задавал ей такого вопроса. Это само собой разумелось.
– Нет, – сказала она. – Я не ангел.
Их глаза встретились, и девушки поняли друг друга.
Нелл повеселела и взяла Анну под руку. Они шли мимо особняков, похожих на мастерски сделанные коробки с драгоценностями.
– Но ты это очень ловко скрываешь, – шепнула Нелл.
– И, по-моему, правильно делаю.
– Из тебя вышла бы шпионка или сыщица. Никто не догадался бы, кто ты на самом деле и на кого работаешь.
– Я хочу стать водолазом, – сказала Анна.
Глава 7
Декстер Стайлз ехал через Бруклин по Восемьдесят шестой улице и краем глаза увидел, что Баджер, глянув на наручные часы, потянулся волосатой лапой к ручке радиоприемника, скорее всего, чтобы послушать свежие – в пять тридцать утра – новости. Декстер сбросил его лапу с ручки.
– Почему это? – буркнул Баджер.
– Не смей трогать чужую машину без разрешения хозяина. В Чикаго тебя этому не учили?
– Извините, босс, – смиренно пробурчал Баджер, но в его неуступчивом веселом взгляде не было и намека на покорность. И точно, бурчание возобновилось: – Когда… когда я просто сижу в машине, я ведь тоже ее трогаю, понимаете? И когда откидываюсь на спинку сиденья, опять же трогаю.
– Если хочешь получить затрещину, так и скажи.
– Чего вы всю ночь ко мне цепляетесь?
Декстер искоса глянул на него. У Баджера есть немало свойств, от которых у ангела лопнет терпение, в частности, он довольно точно определяет настроение босса. А босс уже злится всерьез, только не может вспомнить из-за чего. Может, из-за того, что Баджер загромоздил своей тушей весь салон, причем вот-вот наступит час суток, который Декстер особенно любит: это краткий промежуток между ночью и зарей, когда ты лишь предчувствуешь свет, но его еще не видно.
– Да, та девушка, – вспомнил он. – Ты нагрубил девушке, которая подошла к моему столу. Мисс Фини.
От изумления Баджер даже разинул рот.
– Если бы в “Какого черта” – еще бы ладно, – продолжал Декстер; он имел в виду придорожную гостиницу во Флэтлэндз, они туда заглянули после отъезда из клуба “Лунный свет”. – Пусть даже в “Сосны”, хотя и там никто ни разу не слышал, чтобы мистер Хили так разговаривал с клиентом. Но уж точно не в “Лунный свет”.
– Слишком шикарное заведение?
– Вроде того.
Баджер тяжело вздохнул:
– В Чикаго все было по-другому.
– Слыхал, слыхал.
В последние семь ночей Баджер ему все уши прожужжал про шикарные кабаки, где подают джин, про бесподобных дамочек и красивейшее озеро; а главное – про идеальный, без сучка, без задоринки договор между Синдикатом и законниками. Баджер обожает Чикаго, вот только Чикаго не отвечает Баджеру взаимностью. Что-то в Городе ветров пошло совсем не так, как надо, и менее удачливый парень сейчас кормил бы рыб на дне озера Мичиган. Но мать Баджера – любимая племянница мистера К. Велись кое-какие переговоры; в результате мистер К. позаботился, чтобы его внучатый племянник перебрался в Бруклин, а там передал его с рук на руки Декстеру – для обучения и дальнейшего руководства. Вообще-то за рулем должен сидеть Баджер, но Декстер скорее согласился бы назначить парня своим юристом, чем посадить его за руль новенького “кадиллака”. Это же 62-я серия, цвет мягкий серый, один из последних красавцев, сошедших с детройтского конвейера, после чего завод перешел исключительно на военную продукцию. Декстер обожает водить машину. Едва ли в Нью-Йорке наберется десяток мужчин, которые проводят за рулем столько же времени и сожгли столько же купленного на черном рынке бензина, сколько Декстер.
– Эй, босс, вы же не туда свернули.
– А это смотря куда мне надо попасть.
– Я думал, вы везете меня домой.
Баджер имел в виду Бенсонхерст: он ночевал в доме престарелой незамужней сестры мистера К., в спальне для гостей.
В Грейвсенде они заскочили в “Сосны”, а потом Декстер отвлекся и неожиданно для себя очутился в Бей-Ридж. Неделями раньше он уже был поблизости: заехал навестить компаньона на холмистой улице повыше форта Гамильтон и там обнаружил роскошный вид на Нэрроуз. Что ж, пора возвращаться, решил Декстер, но вдруг понял, что перед ним Аппер-Нью-Йорк-Бей, только объятый тьмой: на судах и в порту – ни огонька. Режим затемнения. Но в этой непроглядной тьме он ощущал динамическую плотность. Его глаза сразу вычленили главное: огромные корабли один за другим, точно хищные звери или призраки, выскальзывали из гавани через равные промежутки времени. Конвой шел в открытое море. В этом беззвучном движении было что-то нездешнее, неземное. Декстер терпеливо считал; наконец гавань покинуло последнее, двадцать восьмое судно; впрочем, неизвестно, сколько времени длился этот парад до его приезда. Завершил действо маленький катерок: он закрыл проход в противолодочном заграждении. После того случая у Декстера вошло в привычку раз в несколько дней заезжать в Бей-Ридж ночью, в надежде еще раз поглядеть на такой конвой.
– Ты же молодой здоровый парень, Баджер, – не выключая двигателя, начал он. – Почему в армию не пошел?
– Я не солдат, вот и не пошел.
– Ты именно солдат. Как и я.
– Солдат, да не такой.
– Твой двоюродный дед – наш генерал.
– Он не любитель ходить строем.
Декстер сурово зыркнул на него:
– Если бы мистер К. велел нам идти строем, мы пошли бы строем. Вели он обрядиться во фраки с бабочкой – обрядились бы во фраки. Может, ты по зрению непригоден к военной службе, а, Баджер?
– Я?! – взвился Баджер. – Да у меня глаза, как у сиамского кота. Я с крыши отеля “Дрейк” запросто ловил светосигналы, а их подавали аж с середины озера Мичиган.
Опять Чикаго. Пока Бакстер восторженно описывал прелести чикагской жизни, Декстер, не сводя глаз с порта, обдумывал то, что ему сообщили в забегаловке “Какого черта” и в “Соснах”: дела идут – хуже некуда. Не хватает бензина, чтобы объезжать придорожные кафе и закусочные. Скорее всего, та же картина и на Лонг-Айленде, и в Палисейдс, туда он смотается сегодня вечером и в понедельник.
Вдобавок Хилз, его человек в “Соснах”, сообщил, что от Хью Макея – прежде он ведал карточными играми – теперь добра не жди: Хью стал играть по-крупному, назанимал кучу денег, стал запускать лапу в кассу, и его выкинули с работы. Теперь он угрожает сдать Хилза, если тот не возьмет его обратно, причем с приплатой. Заявляет, что за восемь месяцев навидался в “Соснах” такого, что его показаний хватит, чтобы упечь всех в Синг-Синг. Декстер попытался припомнить, как выглядит Хью Макей. Обычно, увидев человека, он тут же вспоминает его имя, но чтобы вспомнить внешность, одного имени мало.
– А все-таки чего ей надо-то было? – процедил Баджер. – Той сучке, которая все к нам липла.
– Попридержи язык.
– Она же меня не слышит.
Декстер дивился его наглости, только не подавал виду. Зато он понял одну вещь, которая раньше от него ускользала: Баджер свято верит, что он под надежной защитой. По недомыслию он принимает протекцию мистера К. за неприкосновенность; видимо, ему невдомек, что родной брат мистера К., успешно карабкавшийся вверх, потом бесследно исчез, и с ним еще минимум два двоюродных брата. Этим недомыслием и объясняется подчеркнутая почтительность Баджера по отношению к Декстеру, но за этим фасадом кроется насмешка.
– Выходи, – скомандовал Декстер.
Бакстер был явно ошарашен.
– Пшел вон. Живо!
Бакстер забормотал что-то, но, видимо, поняв, что Декстер не шутит, распахнул дверцу и ступил в непроглядную тьму. Декстер нажал на газ и бесшумно покатил прочь. Но разок все же глянул в зеркало заднего вида: еле различимый Баджер, в дешевеньком костюме, который Декстер неделю назад купил ему в “Крофордз”, смотрел вслед лимузину. Непросто ему будет добраться назад в Бенсонхерст, даже если он знает адрес. Обломать рога этой необкатанной ирландской деревенщине – плевое дело. Другого выбора с таким парнем нет – только вломить ему хорошенько, да не один раз, пока не дойдет. То, от чего мистер К. уберег Баджера в Чикаго, сущая ерунда по сравнению с тем адом, в который он попадет здесь, в Нью-Йорке, если не научится соблюдать субординацию. Никакой неприкосновенности нет и быть не может. Думать, что у тебя она есть, – самоубийство.
Но нет худа без добра. Теперь, пожалуй, дня два парень будет зализывать раны и, значит, отстанет от Декстера. По правде говоря, Декстер предпочитает иметь дело с женщинами: с ними куда легче. Он охотно передал бы им весь бизнес, если бы нашел таких же крутых баб, как владелицы баров, из-под полы торговавшие спиртным во времена его юности: Техаска Гинан, Белл Ливингстон… Чтобы удрать от блюстителей сухого закона, эти бабенки запросто поскакали бы по крышам. Но нынешние женщины не любят прибегать к оружию; впрочем, таскать под платьем пушку, честно говоря, не очень-то удобно. Декстер и сам не носит под мышкой пистолет в кобуре: какой смысл шить костюм у Ф. Л. Данна, если потом сам же портишь безупречный покрой? А таскать пистолет в специальной сумочке – такое бывает только в кино. Оружие надо кожей чувствовать.
Он уже подъезжал к Манхэттен-Бич, и тут настал тот самый волшебный час, когда небо сулит многое; Дестер ощущал это физически: теперь дышалось широко и вольно. Он любит смотреть, как светлеет восток; прежде там стояли шикарные отели. Когда Декстер был маленьким, его отец работал на кухне “Ориенталя”. Отель снесли, когда Декстеру стукнуло одиннадцать, тем не менее он запомнил его во всех подробностях; казалось, призрачный фасад отеля по-прежнему с распростертыми руками выходит к морю, тенты и флаги хлопают на ветру. А внутри – мили и мили крытых красной ковровой дорожкой коридоров; в них стоит непрерывный гул: скорее всего, это приглушенные голоса обслуги, в том числе и отца Декстера, – всех, кто невидимо трудился тогда в роскошном отеле. Декстеру было строго-настрого запрещено появляться на пляже “Ориенталя”. Пляж – только для привилегированных постояльцев.
В феврале, сразу после трагедии в Перл-Харбор, береговая охрана перекрыла выход на восточную часть Манхэттен-Бич; там, среди домиков для отдыхающих, вырос центр военной подготовки. Декстер постоял у ворот, не сводя глаз с чуть посветлевшего на востоке неба. Там все происходило постепенно, но воспринималось иначе: вроде бы считаные секунды пролетели, и вот уже день.
Дом Декстера стоял в западной части Манхэттен-Бич. По распоряжению хозяина входную дверь держали незапертой. Милда оставила ему полный кофейник. Декстер подогрел кофе, налил себе чашку и поднял шторы затемнения на окнах, выходивших на море. Только поглядев окрест, он точно знает, что за погода на дворе. И чем шире разгорался восход, тем отчетливей было видно, какое множество судов собралось в гавани: лихтеры, барки, танкеры, причем некоторые застряли на карантин. По каналу Амброуз зигзагом сновали минные тральщики с деревянными корпусами. Буксиры, точно цирковые клоуны, неотступно вились вокруг кораблей, которые направлялись в Аппер-Нью-Йорк-Бей.
Взяв с собой кофе и бинокль, Декстер вышел на заднее крыльцо, откуда открывается вид на море. Несколько минут спустя появилась заспанная Табата в бледно-лиловом халатике. Декстер обрадовался: по воскресеньям дочка обычно спит допоздна. В ее золотисто-каштановых волосах – того же цвета, что у матери, – еще виднелись вмятинки от заколок; наверно, она их только что поспешно сняла, чтобы отец не дразнил.
– Табби, киска моя, – сказал он, целуя ее в подставленную щеку, – ты что, пьешь мой кофе?
– Да тут почти одно молоко.
Обняв колени, она калачиком свернулась на стуле. Ветер продувал насквозь ее тонкую сорочку.
– Неужто вчера не засиделась с подружками до ночи?
В последнее время к ней чуть ли не каждый день приезжала хотя бы одна подружка (чаще всего Натали, не внушавшая Декстеру доверия), а то и две-три. Они мастерили из расплавленного воска булавки на лацканы или особым способом красили юбки: макали юбку в котел с краской, а потом, намотав ее на палку от метлы, сушили. Результат получался устрашающий.
– Каких-нибудь кинозвезд вчера видел? – спросила она.
– Дай вспомню. Там была Алин Макмаон, да, еще Венди Барри. Джоан Фонтейн, она завоевала награду Американской киноакадемии.
Чтобы поддразнить дочку, он перечислял только актрис.
– А больше никого?
– Ну, еще мельком видел Гэри Купера. Уже заполночь.
Она захлопала в ладоши.
– Что он делал?
– Сидел рядом с женой, сиял от счастья и то и дело заказывал ей мартини.
– Ты всегда рассказываешь одно и то же!
– Что поделать, так оно всегда и бывает.
На самом деле все бывало совсем не так. Декстер никому не рассказывает, что он видел в потайное оконце на третьем этаже клуба. Он предоставлял эту возможность мистеру Уинчеллу, старому другу и надежному человеку: Уинчелл виртуозно владеет искусством говорить что-то и при этом не сказать ничего.
– А еще кто?
Табби надеялась узнать что-нибудь новенькое про Виктора Мэтьюра. В прошлом году они с Натали посмотрели “Ночной кошмар”. Налюбовавшись на Мэтьюра в купальном костюме, Табби стала его ярой поклонницей. Теперь слащавые фотографии кинозвезды, для сохранности прикрытые целлофаном, украшают ее школьные учебники.
– A-а, если ты про Виктора, то кого не было, того не было, – сказал Декстер.
– Я про него ни слова не сказала, – сдержанно проронила она. – У него есть более серьезные дела, чем шататься по клубам. Он вступил в ряды береговой охраны.
В прежние времена Табби вставала спозаранку, приходила к отцу с чашкой молока, и они вместе встречали новый день. Его поражала проницательность дочки, ее серьезное, вдумчивое отношение к разным мелочам, он воображал, что настанет день и они вместе займутся бизнесом – разумеется, легальным. Но за прошедший год эти надежды растаяли: Табби переменилась, стала причесываться под Веронику Лейк[17] и страшно увлеклась доской Уиджа[18]. Тем не менее раз в две недели, будто соблюдая некий ритуал, она по-прежнему утром заглядывает к нему в спальню.
– Ну, Табс, какие на сегодня планы?
– Мы с Натали что-нибудь придумаем.
– Что, например?
– Может, сходим в кино. А может, зайдем куда-нибудь поблизости, съедим мороженого.
Она старательно избегала его пристального взгляда, и он понял: тут замешаны мальчики. Натали прямо-таки бредит мальчиками, а Табби, повзрослев, стала, пожалуй, чересчур хорошенькой. Он, разумеется, вовсе не мечтал, чтобы его единственная дочь выросла дурнушкой, но броская красота опасна: можно впасть в зависимость от нее. Куда лучше красота скромная, неяркая, видная лишь внимательному взгляду. Табби покрыла коробочку из-под аспирина алым лаком для ногтей, насадила ее на булавку – чем не украшение на лацкан пиджака? – и назвала “Коробочкой желаний”. Скорее всего, в ней лежит клочок бумаги с тайным пожеланием. Мысль о том, что у Табби завелась тайна, неприятно царапнула его.
– Хочешь взглянуть? – спросил Декстер, протягивая дочери бинокль.
Она отрицательно мотнула головой, достала пилочку для ногтей и принялась шлифовать свои безупречно овальные ногти.