– Они и господа офицеры идут в мое поместье со мной, чтобы жить там. Все они люди проверенные, и коли будет нужда, так они станут доброй помощью.
– Не сомневаюсь, не сомневаюсь, что будут они доброй помощью в лихое время, – кивал граф, но, видимо, что-то его беспокоило. – Только вот не будут ли они опасны соседям нашим? Сумеете ли вы держать их в строгости и благоразумии?
– Дозволите ли сказать мне, граф? – произнес Рене, вставая.
– Конечно же! Говорите, друг мой, – разрешил граф.
– Те люди, что идут с нами, так же крепки в бою, как кротки в мире. Никакого воровства и бесчинства от них соседям не будет.
– И то хорошо, – кивнул Фердинанд фон Мален. Повернувшись к кавалеру, он негромко добавил: – Мне будет достаточно слова вашего, господин Эшбахт, что вы присмотрите за своими людьми.
– Присмотрю, не допущу беспокойства ни вам, ни соседям, – хоть и нехотя, но обещал Волков.
– Так и прекрасно тогда, – заулыбался граф и вдруг добавил твердо: – Герцогом мне дело доверено: не допустить распри с соседями и блюсти мир во что бы то ни стало. И если на востоке, во Фринланде, соседи к вам не воинственны будут, а может, даже и дружны, то на юге от вас, за Мартой, они злобны и сильны. И повода ищут непрестанно. Так не дайте им повода.
Кавалер помолчал немного и ответил:
– Лучшим средством от алчущих соседей является не одно миролюбие, но и крепкие роты.
– Истинно, – подхватил его мысль Брюнхвальд.
– Истинно, – согласился Бертье.
– Согласен с вами, господа, – кивнул довольный граф и поднял кубок. – Выпьем тогда за крепкие роты дома Ребенрее.
Все встали, и сам граф тоже. Выпили.
И ужин продолжился. И граф всем понравился. Был он любезен и со всеми поговорил, даже у юного Максимилиана спросил, что за путь он выбрал в жизни. И выслушал его, кивая и одобряя его выбор. И Волкову он понравился. Был он и вправду добр, как говорил канцлер, а еще очень непритязателен, ибо такого повара, как у графа, сам Волков гнал бы взашей, да еще и виночерпия выгнал бы. А во всем остальном вечер был прекрасен.
Когда господа офицеры уже вставали, раскланивались и шли к выходу, граф остановил кавалера и сказал негромко:
– Вот что я скажу вам, фон Эшбахт. – Он поколебался. – Скажу вам, что герцог добр, но считает, что лучшее средство от спеси вассалов – меч палача. Не забывайте про это.
– Я понял, – кивнул кавалер и поклонился.
– Храните мир с соседями, друг мой.
– Буду хранить, ваше сиятельство, – обещал рыцарь Божий и господин Эшбахта.
Как ни хотел Волков побыстрее поехать в свое поместье, но канцлер рекомендовал ему посетить епископа города Малена отца Теодора. И это дело кавалер полагал полезным и нужным. Он давным-давно понял, что связи всегда помогают, и уж тем более никогда лишними не будут связи со святыми отцами.
Святой отец был уже в возрасте весьма почтенном и принял его сразу и без церемоний, говорил ласково, но не так чтобы очень уж любезно. Задавал вопросы, улыбался, говорил, что рад знакомству с новым господином земли Эшбахт и что долг Волкова как господина привести землю к процветанию. А еще – что мужики тамошние как дети ему быть должны, так что кавалер должен заботился о них. И что главная беда – это волки, что докучают местным мужикам. А также всякие другие бессмысленные слова. Из путного все, что поведал старый поп, было лишь то, что в земле его нет ни одного прихода и что он, Волков, должен приложить все усилия, чтобы это исправить.
– Так как же так случилось, что нет в земле моей приходов? – искренне удивился кавалер и подумал, что поп ввиду старости умом уже слабнет.
– Земля ваша скудна, – вздохнул епископ, – кирхи, что там были, безбожники пограбили и пожгли за два похода, а новых не поставили за ненадобностью из-за малолюдства.
– И как же люди там живут без света, что церковь несет?
– А благость Божию людишкам вашим несет брат Бенедикт. Святой человек монашеского звания, что живет среди ваших земель и земель ваших соседей. По хуторам и выселкам ходит и мужикам Писание читает, обряды правит: кому свадьбы, кому похороны, а больше света Божьего в земле вашей нет.
– Я попробую восстановить хоть один храм, – обещал Волков.
Он уже попрощался и шел к выходу, думая, что нужно будет выписать из Ланна отца Семиона – нечего ему на монастырских хлебах толстеть, когда его окликнул монах-прислужник.
Волков обернулся и увидал, что епископ спешит к нему, и на лице его написано удивление.
– Вы не тот самый рыцарь, что устроил инквизицию в Хоккенхайме?
– Это я, святой отец. – Волков был немного озадачен происшедшей с прелатом переменой.
– Ах, друг мой, так позвольте же вас обнять, – и епископ кинулся обнимать Волкова. – Я, старый дурень, и не вспомнил сразу, хорошо, что братья мои напомнили имя ваше. Как я рад! Как я рад видеть вас! Пойдемте же, пойдемте, я велю стол накрыть, хочу сам услышать историю о ведьмах хоккенхаймских.
– Святой отец, – кавалер замялся, но вынужден был договорить: – простите, но сегодня я хотел в земли свои отъехать и дотемна там быть. Людей со мной много идет, все пешие. А вот в следующий раз…
– Понимаю, понимаю, сын мой. Конечно, конечно, идите, но обещайте, что как будете у нас в Малене, так сразу приходите ко мне, я вас с нетерпением буду ждать. Уж больно хочется услышать про дело ваше.
– Клянусь распятием, – улыбнулся Волков.
Он опять хотел пойти, но опять его не отпустил епископ. Держал за рукав, а сам звал монаха-служку.
– Ларец, ларец неси сюда, что оружейник подарил, – приказал он монаху, а Волкову сказал: – Пождите, сын мой, подождите немного.
Монах чуть не бегом принес из другой комнаты красивый плоский ларец.
– Открой, открой же его, – настаивал епископ, все еще не выпуская рукава Волкова.
Монах распахнул ларец и поднес его к кавалеру, чтобы тот увидел содержимое. Волков сразу понял, что это. Вещь была редкая и дорогая.
– Берите, – произнес епископ. – Подарок вам.
– Да не посмею я, – начал отказываться кавалер. – Вещь…
Но отказ этот был игрой. Волкову очень нравилась эта дорогая и нужная вещица.
– Берите, настаиваю, – продолжал старик, – как помру – так украдут. А вы мне за это в следующую встречу расскажите все свои истории. Берите.
Волков взял руку епископа, поцеловал ее и только после этого принял ларец. И уже с ним покинул дом епископа.
У покоев его ждал Максимилиан. Кавалер отдал ларец юноше и спросил:
– Вот, епископ подарил. Знаешь, что это?
Максимилиан открыл ларец и ахнул:
– Боже, какая прекрасная вещь! Это же самопальный колесцовый пистоль!
– Интересно, сколько он стоит? – размышлял Волков, тоже заглядывая в ларец.
Великолепной работы оружие все было в инкрустациях и серебре с позолотой. Кажется, шар на рукояти был отлит целиком из серебра.
– Талеров пятьдесят он стоит, я думаю, – сказал юноша.
– Больше, – ответил Волков, который в ценах разбирался хорошо. – Больше. Нужно научиться им пользоваться.
Юноша только кивнул в ответ и закрыл ларец. Он подумал, что такой подарок кому попало не сделают, такие прекрасные вещи дарят только настоящим воинам. И он еще больше укрепился в своем желании идти ратным путем.
Глава 8
Они ехали по городу. Лавки мясников открыты, булочные пахнут топленым маслом, румяные колбасники прямо на улицы выставляют палки, с которых свисают колбаса и гроздья сосисок, зельцы в больших деревянных лотках стоят на бочках. И никто ничего не ворует. Кабаки отворяют двери, еще и полудня нет, а людишки там уже гомонят внутри, и пивной запах идет из открытых помещений, смешиваясь с запахом жареной кислой капусты. Нормальный город да и весьма небедный. Тут и там вывески портных, а много портных в бедных городах не бывает. Портные верный признак того, что тут и богатые купчишки водятся, и нобили городские, и местная земельная знать, помещики сюда заезжают. Кавалер смотрит вокруг, может, вчера ему тут и не нравилось, но сейчас он так уже не думает. Нет, конечно! Это не пышный и роскошный Ланн с великолепными соборами и домами знати. И не спесивый Вильбург с ровной брусчаткой на площадях и сливами вдоль улиц. Малену до них далеко, но что-то тут есть в нем, доброе, крепкое, даже уютное. Да, точно! Нищих не видно нигде, даже на папертях у храмов. Только вот серое все. Сажи здесь, видно, в достатке. Даже больше ее, чем золы под ногами.
И верно, свернули на одну улицу, так словно в пелену въехали. Аж глаза режет. Кузни, кузни, кузни, стук молотков, за открытыми воротами видны большие дворы с верстаками и наковальнями, горны с красными углями, ходят крепкие люди в кожаных фартуках, мастера и подмастерья, слышно тяжкое дыхание огромных мехов, шипение воды на раскаленном металле. И такова вся улица. Повсюду в бочках алебарды, кирасы, шлемы. Оружейники, значит.
– Вот откуда богатство у города, – сказал Волков.
– Что? – не расслышал его Максимилиан.
– Ничего, задохнуться можно тут, поехали отсюда быстрее.
Лавируя между большими телегами с корзинами угля или полосами литья, дурного, не кованного еще железа, они пришпорили коней и поторопились прочь с этой улицы.
Кавалер, может, и был уже немолод, но глаз его оставался все еще остер, как в те годы, когда он попал в арбалетчики. Поэтому на главной площади среди толпы горожан он сразу заприметил брата Ипполита.
– Монах! – окликнул его Волков.
Тот, увидев его и Максимилиана, сразу подошел, поклонился:
– Храни вас Бог, господин.
– Отчего ты тут? – кивнув в знак приветствия, спросил Волков.
– Почту ищу. Отправить письма в монастырь и просить аббата, чтобы теперь слал мне письма сюда, в Мален. Мы ж будем теперь тут рядом жить? – Монах указал на крепкое кирпичное здание с императорским орлом под крышей. – Думаю, там она.
Кавалер давно начал подумывать о том, что монах много писем пишет своему духовнику в Деррингхофский монастырь. Он волновался, что там, в письмах, есть лишнее, то, что попам, может, и знать не нужно. Но запретить монаху писать он не мог. Честно говоря, боялся кавалер потерять такого хорошего человека и лекаря, а может быть, даже и друга, с кем можно вечером почитать книги и обсудить то, что прочел. Других таких у него больше не было.
– Да, пусть сюда шлет, – сказал кавалер, хотя и без особой радости. – Кстати, спроси у почтальона, где сыскать нам имперского землемера. Они, имперские чиновники, всегда держатся вместе, и почтальон наверняка знает, где живет землемер.
– Да, господин, – поклонился молодой монах и пошел к кирпичному зданию.
* * *
…Она ходила по лавкам и злилась. Ей приходилось то тут, то там кривить губы и делать вид, что ей что-то не нравится. И высокий костяной гребень редкой красоты, который мог изумительно смотреться в ее волосах под шелковым шарфом. И великолепные батистовые нижние юбки, да и еще кое-что, она отложила с таким видом, как будто ей сначала эта вещь приглянулась, а разглядев ее как следует, она в ней разочаровалась. А все отчего? Оттого, что господин ей давал совсем мало денег. Как же ей было не злиться.
Да еще служанка Астрид рядом ходила и вздыхала, делая вид, что сожалеет о бедственном положении госпожи. Дура. Агнес не нужно было ее сожаление, и чуть ли не при каждом тяжком вздохе служанки она ловила себя на желании дать овце этой пару пощечин по обвислым щекам, но сдерживалась. Подумала, что даст ей по морде потом, при случае, уж этот поход по лавкам она ей не забудет, а сейчас вроде и не за что.
Тут Агнес увидала вывеску в виде книги на одном старом доме. Ей стало интересно, книги она любила и уже начинала понимать их силу.
– Давай зайдем, – сказала она служанке.
– Так то книги! – Эта дура чуть не скривилась от презрения к глупым и таким бесполезным желаниям госпожи. – Чего нам книги смотреть, мы же не старики слепые.
Агнес глядела на служанку и улыбалась, Агнес была очень молода, пусть и не знала точно, сколько ей лет, так как запись в приходской книге о ее рождении отсутствовала, но верила, что ей уже перевалило за пятнадцать. А иногда, судя по страстям, что бушевали в душе ее, думала она, что, может, ей уже и все шестнадцать – но не более. И поэтому память у Анеес была необыкновенно остра. Она легко запоминала целые страницы Писания и прочих книг наизусть. При том, что они писаны были на языке пращуров, но все равно, хоть ночью ее разбуди – она ответит. И прочтет, и переведет, и пояснит, если непонятно кому будет. И уж это замечание охамевшей служанки она тоже не забудет. Девушка решила надавать Астрид по морде, как только они вернутся в трактир. Для такого она все кольца и перстни свои наденет, хоть и убогие они все, за исключением одного. Наденет не для красоты, а чтобы рука тяжелее была, чтобы брызги кровавые летели. Нужно проучить ее раз и навсегда. Чтобы впредь не думала эта корова дебелая, что кривиться она может от желаний госпожи, что мнение свое говорить может. Что может презирать волю господскую. Злоба белым огоньком загорелась в душе девушки, однако Агнес, хоть и была юна совсем, обладала сильным характером и тому огоньку могла дать жить, могла и погасить его, а могла лелеять его и холить, оберегать до нужного времени. И она сказал своей служанке просто:
– Напрасно ты перечишь. Не я служанка тебе, а ты мне.
– Простите, госпожа, – ответила Астрид, но без должного раскаяния: сказала – словно отмахнулась.
Дура – без почтения ответила, без поклона или приседания. Еще и губы поджала. Что ж, белый огонек в душе девушки стал гореть еще ярче. Она только взглянула на служанку и переступила через высокий порог лавки, подобрав юбки.
Хоть и весна уже к концу клонилась, хоть и лампы горели по углам, но в старом доме было прохладно. Торговец книгами Ганс Эгельман был уже немолод, кутался в меха и уютную шапочку с головы не снимал. Он был немало удивлен, когда в его лавку вошли две молодые женщины. По виду их он понял, что одна из них богата, и оттого пошел к ней навстречу среди груд книг, что лежали на столах. И кланялся еще издали.
Девушки тоже присели, как принято у благородных, но только из вежливости.
– Какого ангела я должен благодарить, что вижу таких прелестных созданий в своей лавке? – спросил Эгельман.
Девицы заулыбались, и та, что была в дорогом платье, отвечала:
– Зашла поглядеть книги, может, найду себе какую по вкусу.
– О, конечно, конечно, молодая госпожа, у меня много разных книг, что могут быть по вкусу молодым дамам, – заверил ее книготорговец. – Как хорошо, что молодым дамам нынче дозволено читать. Вот, прошу вас, соблаговолите пройти к этому столу. Тут у меня романы.
– Романы? – спросила Агнес, проходя к большому столу, что был завален разными книгами. – И о чем же они?
– Так о чем же могут быть романы, если не о любви прекрасных дам и доблестных рыцарей. Или любви прекрасных дам и пажей, или трубадуров или менестрелей, что сладкими песнями разбудили неугасимый огонь любви в сердцах прекрасных дам, за что и поплатились от их мужей. Романов много и…
– И все это про любовь? – спросила Агнес с интересом.
– Да, да, – кивал книготорговец, и, наклонившись к ней, заговорщицки добавил: – у меня есть и пикантные романы. Если, конечно, ваш папенька дозволит вам такие читать.
– Пикантные? – Удивилась девушка, а ее служанка так и вовсе превратилась в слух. – И что же в этих пикантных романах?
– Это разные романы, – продолжал книготорговец почти шепотом, – в которых описываются приключения доблестных рыцарей в сарацинских землях во время освобождения Гроба Господня, как те рыцари захватывали дворцы важных сарацинов и… – Он заговорил еще тише и еще многозначительнее. – И их гаремы.
Агнес много знала об освобождении Гроба Господня, но ничего не знала о гаремах и, чтобы не прослыть невежей, скривила носик и спросила:
– А еще какие есть пикантные романы у вас?
– Так вот, – книготорговец взял в руки увесистый том. – Роман о рыцаре Адольфе и рыцаре Конраде, и их любви к прекрасной графине Дафне.
Он раскрыл книгу и показал первую же попавшуюся гравюру молодой госпоже. На картинке бились два рыцаря в латах с мечами и щитами, а судьей выступала обнаженная дама. На даме кроме диадемы и не было ничего.
– И в чем же суть романа? – Агнес с интересом разглядывала картинку, и служанка, не удержавшись от любопытства, глядела ей через плечо.