и делам великим.
Чтобы солнцу был я рад
и весны приходу,
майский чуял аромат,
даже в непогоду.
Воробей не соловей:
он глаш'атай буден,
с песней утро веселей
и подьём не труден.
Буду до заката дня
помнить ту молитву,
стал понятен для меня
слог её нехитрый.
Завтра
Громко спорят за окном
воробьи с синицами,
на дворе ещё темно,
но уже не спится им.
Первый утренний трамвай
зазвенит азартно,
разбудив вороний грай,
и наступит завтра.
Осенний блюз
Осень своё отплакала,
сняв наряды до лучших времён.
Их оденет она не для всякого,
а только для тех, кто влюблён.
Лишь для них будут кудри берёзок,
о встрече шептать на ветру,
осень их сохранит до морозов,
а метель им наденет фату.
Даст зиме в чёрно-белых одеждах,
брошь на память из алых рябин,
как гвоздик на ковёр белоснежный,
снегирей красногрудых рубин.
Обещай ты мне осень спасение,
грусть закутай теплей в тишину,
чтобы сны мне приснились весенние,
несмотря на мою седину.
Плачут ивы да берёзы
Плачут ивы да берёзы,
шепчут, жалуясь реке,
та вбирает бабьи слёзы,
и вплетает в свой букет.
Слёзы девичьи добавит,
смастерит из них венок,
по течению отправит,
тем, кто в жизни одинок.
Удачный день
Удачный день:
ни писем,
ни звонков,
лишь за окном,
беззвучна
и печальна,
из снега сень,
как биссерный,
покров,
а в горле ком,
колючий,
от молчанья.
Быть одному,
забыться
от сует,
перелистать
вопросы
и ответы,
чтоб самому,
в страницах
прежних лет,
себя узнать
мог по простым
приметам.
Смолоть гордыню
в самоедства
жерновах,
врагов простив,
друзей узнать
по новой,
в пустыню
бегство -
лишь одни слова,
миф
мир обнять -
задача без условий.
Дав смелости,
простить
себя уму,
ничем не скован,
совершить
готов я грех,
в тот день хотелось,
побыть
мне одному,
чтоб после снова,
любить
безумно всех.
Моему Ангелу
Ангелы живут без расписаний,
без часов, и без календарей,
они не выбирают нас заранее,
но и не ждут покорно у дверей.
Не ведут подсчёты добрых дел,
но и не терпят вольностей однако,
а ищут тех, кто по уши в беде,
надеясь лишь на знаки зодиака.
Когда душа моя окажется у края,
а позади все сожжен'ы мосты,
мой Ангел вдруг спускается из рая,
невинной не стесняясь наготы.
Меня согреет он и телом и душой,
прочь отодвинет беды и сомненья,
боль укротит любовной анашой,
что на мгновенье застывает время.
И я, проснувшись утром спозаранок,
забыв про горечь жизненных потерь,
бегу на кухню, ещё от ночи пьяный,
готовить кофе Ангелу в постель.
Стоп-кадр
Я свой фильм про ад,
прокручу назад,
отмолю свой грех,
и за тех,
кто ушёл за край,
раньше срока в рай,
жизнь прожив насп'ех,
всё успев.
Кадр остановлю,
там, где я люблю,
где к грехам мой Бог,
не был строг,
и, вздохнув шагну,
отмолив вину,
через пару строк,
за порог.
Чужая боль
Чтобы понять чужую боль,
придётся заново родиться,
чтоб в чьей-то шкуре очутиться,
знать, что назад не возвратиться,
взяв на себя чужую роль.
Чужой проникнуться судьбой,
преодолев времен границы,
прочесть её, страницу за страницей,
и, отыскав в них раненую птицу
сравнить её с самим собой.
Май
Май зелёными стежками,
лёг на чёрную канву,
и, как будто с сердца камень,
снова чувства оживут.
И, как раньше, буду верить,
я словам без векселей,
все вчерашние потери,
скроет пухом тополей.
До рассвета птичий гомон,
сон снимает, как рукой,
майским солнцем зацелован,
просыпаюсь я легко.
И, вдыхая полной грудью,
трав весенних аромат,
буду радоваться будню,
позабыв про груз утрат.
Взгляд
Посмотреть со стороны:
Богородица,
а в черных зарослях ресниц
черти водятся,
а в глубине, на самом дне,
тайна тайная,
что подсказывает мне:
"Я не случайная.
Тебе ниспослана судьбой,
как знамение,
чтоб будить всю жизнь собой
вдохновение."
Осень
Как быстро время, снова лето позади,
и неба синь сменило серое сукно,
а тёплые вчера ещё дожди,
нещадно листья обрывают за окном.
В дождём размытых окон зеркалах,
осенней улицы мелькают отраженья.
закрыл глаза, и лета привкус на губах,
как будто поцелуя продолженье.
Есть в осени особый, сладкий шарм,
когда в промозглый, неуютный вечер,
вдруг поцелуй ворвётся в память смерчем,
когда его уже давно не ждёт душа.
Любовь
Там вместо часов – закат и восход,
а юг – где нам вместе теплее.
Я там для тебя всегда Дон-Кихот,
а ты для меня – Дульсинея.
Любовь – это время счастливых оков,
где мы друг для друга Месс'ия.
Ад – это время, где ты далеко,
а рай – там, где время бессильно.
Путь
Как мир нелеп
под мишурой фасадов,
в нем горек хлеб,
и в то же время сладок.
жизнь коротка -
цепочка из мгновений -
нить из мотка,
чудес и сновидений.
Греша и каясь,
мешая горечь с мёдом,
с мечтой о рае,
ищу дорогу бродом.
чтоб взять у Бога,
для жизни чистый лист.
длинна дорога,
и путь по ней тернист.
Она вертится
"Давай, земля,
Немножко отдохнем
от важных дел,
от шумных путешествий!"
Н.Рубцов
Вертится,
куда ж ей бедной деться,
остановиться – значит умереть,
нам трудно верится,
она не знала детства,
лишь смену лиц,
рожденье их и смерть.
А на земле
вовсю бушуют страсти,
и каждый день
приносит счастье и беду.
Кто посильней,
становится у власти,
те, что слабей,
идут на поводу.
Там снег зимой
и лютые морозы,
жара в июле -
только пивом остудишь,
зато весной,
случаются курьёзы,
снега вернулись,
и опять сосульки с крыш.
Осенний сплин,
унылая пора,
а листопад,
лекарство от безумья.
В ночи камин,
как чёрная дыра,
в ней виден ад,
в минуты полнолунья.
Там с высоты
нисходит высший разум,
чтоб слово молвить
о неведомой судьбе,
чтоб я и ты,
вдвоём проснулись разом,
и я мог помнить,
только о тебе
Ещё не вечер
Ты говорила мне тогда:
"постой, еще не вечер,
ты никуда не опоздал…",
а мне ответить нечем.
Рвануть так хочется наверх,
а крылья не хотят,
и в небо я гляжу, как стерх,
свой потерявший ряд.
Февраль промозгл и уныл,
играет в прятки с нами,
нам шлет приветы от луны,
с пророческими снами:
морщинок невод на челе,
прошедших будней тень,
да крошки хлеба на столе,
на самый черный день.
Я отгоняю от души,
приснившийся кошмар,
как запах тела твой душист,
я твой гурман-клошар.
Февраль растает на стекле,
короче станет тень,
стоит подснежник на столе,
как в самый первый день.
Мой Питер
Мосты и ночи белые,
дворцы, дворы-колодцы,
да шп'или в небо стрелами,
что можно уколоться.
Там узенькие улочки
стекаются в проспекты,
на небе тучи рвут в клочки,
там продувные ветры.
Нева закована в гранит,
волн'ами камни лижет,
страниц историю хранит,
знакомых с детских книжек,
Корнями чувствую тебя,
мой детства милый город,
несовременен твой наряд,
ты стар, но сердцем молод.
В снах возвращаюсь я туда,
бессонными ночами,
в каких бы ни был городах,
я по тебе скучаю.
Вечер
Над рекой туман разлился,
как парное молоко.
Месяц на ночь приютился
под небесным потолком.
Тускло звёзды, светляками,
освещали млечный путь,
и сливались в лунный камень,
весь блестящий, словно ртуть.
Вот комета пролетела,
прочертила небосклон,
и упав за край, сгорела,
погрузила землю в сон.
Липовый чай
После липового чая
мягче кашель-горлодёр,
я по времени скучаю,
что из памяти не стёр.
И когда, давясь от хрипа,
ностальгией захожусь,
чай в мешочке фирмы "Липтон",
в ресторане закажу.
Чай, как чай, но не из липы:
тот по своему душист,
может он хорош от гриппа,
но не лечит боль души.
Лишь названием похожим,
будит детства миражи,
от того ль тоска так гложет,
а из глаз слеза бежит?
Я пойду, забыв дресс-коды,
к липе в парке босиком,
чтоб в любое время года,
душу мог лечить чайком.
Чтоб все мысли пропотели,
вышла хмарь из головы,
чтоб с душой в здоровом теле,
жить в согласии привык.
Антоновка
Где антоновка хрустит
аппетитным хрустом,
лето всё собрав в горст'и,
пахнет осень вкусно.
Из садов ядрёный дух,
запах яблок спелых,
лечит он любой недуг,
и души и тела.
Вкус – не сахар, ну и пусть,
этим мне и дорог,
пахнет яблоками Русь
антоновского сбора.
Осенние мотивы
Кленовый лист уже желтеет по краям,
прохладой утро снижает летний градус,
не дожидаясь наступленья сентября,
в ознобе лето покидает тихо август.
Ещё чуть-чуть, и через пару-тройку дней,
на всех деревьях, как будто сговорясь,
листва становится желтее и бледней,
зелёный шёлк сменив на крашеную бязь.
А небо в складках разлохмаченых кулис,
закат скрывая, спустится над крышей,
и вот уж первый на ветру кленовый лист,
сорвался вниз, кружась звездою рыжей.
В аллеях парка, словно сонные ежи,
каштаны прячутся в колючих летних шубках,
а ветер в кронах – бесприютный Вечный жид,
скрывает тайну непрощённого проступка.
И, вслед за первым оторвавшимся листком,
тоска накатит вдруг негаданно-нежданно,
и вот уж слёзы на глазах и в горле ком,
под стоны в трубах – от контральто до сопрано.
Прокравшись тихо в закулисье дежавю,
под шорох листьев, шелестяших под ногами,
вернусь туда, где весел был и юн,
и сдам на прочность памяти экзамен.
В который раз в судьбе осенний листопад,
кружит мне голову пьянящим разноцветьем,
а дождь промозглый и сырой осенний ветер,
меня уносят на много лет назад.
Вечность
Снова выпадут три карты,
шелестя на край стола,
будут Сартры, Бонапарты,
свечи, кровь, колокола…
Ось земная не сотрётся,
время не метнётся вспять,
будут встречи у колодца,
повторится всё опять.
Лето
Луговой кузнечик -
лета менестрель,
поёт с утра до вечера
его виолончель.
Дурманом трав навеяны
мелодии без слов,
они в траве рассеяны,
где прячется любовь.
Найду её желанную,
сплету из слов венок,
чтоб трав согрело пьяное,
душистое вино.
Осенней ночью стылою
сниму венок с гвоздя,
опохмелюсь унылой я
мелодией дождя.
Луна
Круглолица и бледна,
под глазами тени,
бродит по небу луна
словно привидение.
Ночи стали холодны,
тишина отрадою,
и, как слёзы у луны,
звёзды в небо падают.
Карусельные лошадки
Карусельные лошадки,
им не надо фуража,
резво скачут без оглядки:
«Берегись на виражах».
Им к сезону красят ноги,
вместо новеньких подков,
нет у них другой дороги,
нет любимых седоков.
И не ржут и не мигают,
лишь колёсики шипят,
целый день они катают
на своей спине ребят.
А ведь хочется сорваться,
чтоб из шага, прям в галоп.
после, в речке искупаться,
да мешает кнопка «Стоп».
Весна
Целует солнце нос и щёки,
а ветер кружит сарафан,
и флер, таинственный и лёгкий,
влечёт в беспечный нас роман.
Он, как весенний сон наивен,
пьянит, как свежее вино,
его наутро смоет ливень,
а ветер унесёт в окно,
оставив в памяти веснушки,
дух свежескошенной травы,
и шелест плачущей листвы,
да рыжий волос на подушке.
Вечеря
Кому-то даст Господь ума,
кому-то красоты,
писатель сядет за роман,
дьячок прочтёт псалтырь.
Молиться будет злату Крез,
а нищий медякам,
и каждый понесёт свой крест,
на суд последний в храм.
И там, в заоблачной тиши,
где всяк пред небом гол,
на всех горбушку раскрошив,
за общий сядем стол.
Кошка
На солнце греется кошка,
щурит глаза с поволокой,
за воробьём под окошком,
недремлющим следует оком.
А там – воробьиная свалка,
за хлеба сухую корку,
кошке корку не жалко,
от корки ей мало толку.
Да и от пичуг галдящих,
один только шум да гам.
Их счастье – помойный ящик,
как и помойным котам.
У неё ж молоко из блюдца,
пусть старого, но с ободком.
Воробьи из-за корки бьются:
ну разве сравнишь с молоком.
На солнце дремала кошка,
и вздрагивала во сне.
Снилось ей детство в лукошке,
а может быть, сны о весне.
Июльский дождь
Нахмуренная, чёрная, как сажа,
пятном чернильным растекаясь в небесах,
свисала туча с крыш многоэтажек,
как пена после пива на усах.
В пространстве узком, меж землёй и тучей,
парит, как в бане липкой духотой,
застыло время, стало медленно-тягучим,
течет лениво струйкою густой.
Рванули ветры сквозняком со всех сторон,
подняв опавшую листву до самых крыш,
срывая с веток перепуганных ворон:
в одно мгновение вдруг воцарилась тишь.
Светло, как днём, улёгся ветер обессилен,
вокруг всё замерло, предчувствием томясь,
разверзлись хляби и из тучи хлынул ливень,
дождём смывая накопившуюся грязь.
Остатки тучи, налетев кромсали ветры,
по стёклам вымытым, по солнечным лучам,
ломая свет на радужные спектры,
июльский дождь по крышам застучал.
Запах свежескошенной травы
Когда захлёстывает грусть,
и сыт от истины в вине,
на миг зажмурюсь и очнусь,
в забытой памятью стране.
Там ветер шепчется с листвой,
роса блестит из паутин,
и пахнет скошенной травой,
с букетом споря лучших вин.
Река в слезах плакучих ив,
их утешают облака,
мальчишки, рыбы наловив,
её сажают на кукан.
В ночной купаемся реке,
с тобой, в чём мама родила,
и строим замки на песке,
пока милуются тела.
Я прихожу сюда во сне,
когда накатывает грусть,
забыв об истине в вине,
я в речку эту окунусь.
Потом, до первых петухов,
от звёзд нас спрячет сеновал,
там, не спускаясь с облаков,
тебя во сне я целовал.
Весеннее
Лизнуло солнце подоконник
через окошко в облаках,
я протянул к нему ладони
и весь насквозь весной пропах.
А окна в облаках все шире,
сосульки тают на глазах,
теперь весна во всей квартире,
и на полу, и на стенах
Женщинам
Вуаль прищуренных ресниц,
с плеч ниспадающая шаль,
как сонм нечитаных страниц,
недосягаемая даль.
Вполоборота полувзгляд,
за полусловом – полувздох,
без слов глазами говорят,
чем настигают нас врасплох.
В запасе – редкие слова,
немного их – всего лишь три,
от них кружится голова,
и всё сжимается внутри.
Тех слов становишься рабом,
за них всю жизнь отдать готов,
гордишься в возрасте любом,
ношеньем сладостных оков.
Весенние сны
Май девам оголил колени,
надев весенний им наряд,
в нас пробуждая вожделенье,
к себе приковывая взгляд.
И ни пройти, и ни проехать,
нам мимо этой красоты,
и, чтоб скорей достичь успеха,
мы дарим женщинам цветы.
Их принимают благосклонно,
улыбкой нам сердца согрев,
и поцелуй воздушный с трона,
нам шлют, как милость королев.
Нас тешат тайною надеждой,
что муки наши не зазря,
и, что весенние одежды,
падут, как лист с календаря.
Осенний сплин
Осень – время для раздумий:
ночь, свеча, камин и грусть,
ожиданье новолуний,
слов, знакомых наизусть.
Всё, что радовало летом,
вдруг окажется пустым.
ночь исчезнет незаметно,
в закаминную пустынь,
чтоб задув свечи огарок,
догорающий камин,
сном укрыв, как пледом старым,
погрузить в осенний сплин.
Осенние метаморфозы
Сгорело лето,
рассвет промозгл и стыл,
из-за листвой ещё вчера шумящих веток,
в рассветной дымке,
траурным буклетом,
взлетели в небо церковные кресты.
А писк птенцов
сменил вороний грай,
не радует уж свет резной наличник,
ход жизни нарушая мой привычный,
от солнца рано уходящего за край.
Ну, здравствуй осень,
ты, как всегда нежданно,
вошла сквозь окна, а не через дверь.
Не ждал я вовсе,
что с утренним туманом,
тоска крадётся, вслед за ним в постель.
А небо станет пасмурным и серым,
и дождик будет до зимы в окно рыдать,
плясать по крыше, как на голом нерве,
и настроенье по ночам – дождю под стать.
Смолк телефон:
наверно простудился,
кошмар медийный страшнее, чем война,
а почтальон,
как электрон у Бора Нильса,
сошёл с орбиты, перебрав в пути вина.
Ах осень, смилуйся,
повремени немного,
дай сил отвыкнуть от летнего тепла,
все чувства в минусе:
знаменье эпилога,
мне выжгло лето видно чувства все дотла.
И осень рыжая,
сменила гнев на милость,
сверкнула солнцем по цветному полотну.
Из дома вышел,
пелена свалилась,
и я в почтовый ящик заглянул.
Бабье лето
Бабье лето не понять мужикам,
им, что лето, что зима – трын-трава.
Век бы прыгать да скакать по рукам,
а у бабы, что ни год, то за два.
Летом в поле от зари до зари,
да и семеро по лавкам в избе,
и мужик, чтоб по утрам не корил,
так, что некогда вздыхать о судьбе.
Только выдастся случайно денёк,
вдруг средь осени – весна на дворе,
будто, кто для баб тепла приберёг,
разбудил для них любовь в сентябре.
Не считает бабье лето года,