Заявив, что его ждут срочные дела, Кёделин вскоре удалился. Герсен решил прогуляться по Эспланаде, тянувшейся пятнадцать километров параллельно прекрасному белому песчаному пляжу Авенты.
С тех пор, как Трисонг нанес семье Герсена непоправимый ущерб, исполнилось уже больше двадцати лет – тогда Трисонг только что занял место на вершине преступной элиты.4 С тех пор его «проекты» становились все более дерзкими и крупномасштабными… В голове Герсена мелькнул и погас огонек какой-то догадки. Он облокотился на балюстраду.
Ховард Алан Трисонг исчез три года тому назад. Человек, который пытался быть одновременно повелителем преступного мира и председателем совета директоров МСБР, конечно же, и теперь не предавался праздности; где-то он замышлял новые «проекты», столь же ошеломительные…
Герсен рассмотрел ряд возможностей. Что замышлял Трисонг? Массовые преступления, потрясающие по своей жестокости? Неслыханные доселе кощунственные злодеяния? Что-нибудь, способное опозорить все человечество и подорвать цивилизацию как таковую? Ни одна из таких перспектив не казалась Герсену правдоподобной или целесообразной, учитывая затраты усилий, времени и денег, необходимые для осуществления подобных планов. «Очевидно, – сказал Герсен самому себе, – мне не хватает великолепного, дикого и беспощадного воображения Трисонга».
Вернувшись в отель, Герсен позвонил Кёделину: «По поводу нашего последнего разговора: возникает впечатление, что уже сейчас должны происходить какие-то драматические события. Какие события соответствовали бы такому ожиданию?»
Кёделин не мог сказать ничего определенного: «Мне это тоже приходило в голову. Я не вижу таких событий. Понятно, что он не хочет себя обнаружить, но рано или поздно ему придется сделать следующий ход. Остается только ждать…»
В системе Веги – три населенных планеты: Алоизий, Балагур и Катберт. В эпоху первого взрыва космической экспансии все они были колонизированы религиозными сектами, одна фанатичнее другой. В шестнадцатом веке космической эры дух былой жреческой власти все еще давал о себе знать – в частности, о нем напоминали бывшие храмы, преобразованные в общественные здания в период знаменитого Мятежа лоботрясов.
Благодаря какому-то капризу судьбы Понтефракт на Алоизии – небольшой город, прежде известный главным образом своими бесконечными туманами – стал важным средоточием издательств и финансовых учреждений. В старейшем районе города, сосредоточенном вокруг площади св. Пайдрига, возвышалась башня Брамвилля, где теперь расположилась главная редакция журнала «Космополис», публиковавшего не только новости, но и фотографии достопримечательностей, а также короткие эссе. Журнал этот, иногда содержавший проницательные статьи, основанные на результатах подробных расследований, чаще ограничивался материалами драматического и даже сентиментального характера, рассчитанными привлекать внимание представителей образованного среднего класса на всех цивилизованных планетах Ойкумены.
Благодаря манипуляциям своего финансового и юридического консультанта, Джехана Аддельса, Кёрт Герсен приобрел контрольный пакет акций «Космополиса» и, под личиной специального корреспондента Генри Лукаса, пользовался помещениями редакции журнала в качестве своего собственного главного управления, когда это ему было удобно.
По прибытии в Понтефракт Герсен позволил себе удовольствие поужинать с Аддельсом в его роскошной старинной усадьбе в Баллихольтском лесу, к северу от городской окраины. За столом Герсен упомянул о Ховарде Алане Трисонге и его достопримечательной способности оставаться невидимкой.
Аддельс немедленно встревожился: «Надеюсь, этот человек не вызывает у вас особый интерес?»
«Как бы вам сказать… Трисонг – выдающийся мерзавец и преступник. Его влияние чувствуется по всей Ойкумене. Сегодня ночью взломщики могут проникнуть в вашу усадьбу и похитить ваши шедевры Мемлинга и Ван Тасаля, не говоря уже о ваших родосских коврах. Подобные шедевры и редкости могут быть присвоены самим Трисонгом – говорят, у него изысканный вкус».
Аддельс мрачно кивнул: «Придется принять меры предосторожности. Завтра же представлю докладную записку в местное отделение МСБР».
«Это ничему не помешает».
Аддельс с подозрением покосился на Герсена: «И все-таки, надеюсь, вы никак лично не заинтересованы в поиске этого человека?»
«В какой-то мере заинтересован».
Аддельс гневно пробормотал какое-то ругательство: «Прошу вас, больше не вовлекайте меня в расследования такого рода, никоим образом!»
«Дражайший Аддельс, как я могу избежать необходимости обращаться к вам за рекомендациями?»
«В данном случае я могу рекомендовать только одно, решительно и бесповоротно: позвольте агентам МСБР выполнять их обязанности!»
«Превосходный совет! Со своей стороны, я намерен оказывать им посильную помощь в этом расследовании – и совершенно уверен, что вы сделаете то же самое».
«Да-да, разумеется», – проворчал Аддельс.
В библиотеке редакции «Космополиса» Герсен произвел поиск всех материалов, в которых упоминался Ховард Алан Трисонг. Просмотрев полученные таким образом многочисленные и многословные документы, Герсен не нашел в них почти ничего нового – в частности, ничего, что относилось бы к основным интересовавшим его вопросам: к тому, где родился и вырос Трисонг, и к его нынешнему местонахождению. Кроме того, в библиотеке не было никаких – вообще никаких – изображений Трисонга.
Тщетно затратив таким образом несколько часов, Герсен продолжал – исключительно из упрямства – перебирать папки, хранившиеся в выдвижном ящике с пометкой «Прочее: отсортировать». Здесь он тоже не нашел ничего полезного. Его внимание привлекли два лотка на столе библиотекаря; на одном был наклеен ярлык «Сохранить», на другом – «Выбросить». Лоток «Сохранить» был пуст. В лотке «Выбросить» лежала крупная фотография – сантиметров сорок шириной и больше двадцати сантиметров в высоту. Фотография изображала какую-то вечеринку или банкет. За столом сидели пятеро мужчин и две женщины; чуть поодаль стояли еще трое мужчин. Вдоль верхнего края фотографии кто-то написал мелким, не очень разборчивым почерком: «Присутствует Х. А. Трисонг».
Чувствуя покалывание в онемевших пальцах, Герсен осторожно поднял фотографию, не отрывая от нее глаз. Панорамная камера запечатлела всех сидящих за круглым столом – так, что каждый из присутствующих был обращен к ней лицом, хотя никто не смотрел прямо в камеру; по всей видимости, они даже не подозревали, что их снимают.
На столе перед каждым участником банкета стоял любопытный маленький трехцветный семафор; кроме того, каждому из них подали серебряное блюдо, содержавшее три пурпурно-коричневых столбика сантиметров десять высотой – надо полагать, какую-то закуску, приготовленную кулинаром-модернистом.
Кроме надписи вдоль верхнего края, на фотографии не было никаких пояснений, но в нижнем поле значился распечатанный номер: 972.
Сидевшие за столом отличались друг от друга возрастом и расовым происхождением. Их объединяла, однако, атмосфера спокойной самоуверенности, свойственная людям влиятельным и обеспеченным. Перед ними, как полагается на званом ужине, были расставлены карточки с именами; к сожалению, карточки были обращены лицевой стороной к гостям, и центральная панорамная камера не зарегистрировала ни одного имени.
Герсен переводил взгляд с одного лица на другое. Кто из них – Ховард Алан Трисонг? Описанию его внешности более или менее соответствовали четверо из мужчин… Появился библиотекарь: жизнерадостный молодой человек, одетый по последней местной моде – в розовую с черными полосками рубашку и мешковатые коричневые брюки. Он бросил на Герсена достаточно вежливый и дружелюбный, но слегка презрительный взгляд. В редакции «Космополиса» Герсена считали корреспондентом сомнительной репутации: «Роетесь в мусоре, господин Лукас?»
«Все может пригодиться, – отозвался Герсен. – Вы собирались выбросить эту фотографию – откуда она к вам попала?»
«А, эта ерунда? Ее прислали позавчера из нашего отделения в Звездной Гавани. Ежегодная попойка городского благотворительного общества или что-то в этом роде. Зачем она вам?»
«Еще не знаю. В ней что-то есть. Кстати, кто такой „Х. А. Трисонг“?»
«Какой-то местный олигарх. Женщины – одна страшнее другой, и одеты старомодно. Нашим читателям это не понадобится, уверяю вас».
Герсен, однако, продолжал любопытствовать: «О какой Звездной Гавани идет речь? Так называется по меньшей мере дюжина городов на разных планетах».
«Это прислали из Звездной Гавани на Новом Принципе, шестой планете системы Мархаба», – опять же, в ответе библиотекаря чувствовался едва заметный налет снисходительного презрения. В «Космополисе» никто толком не понимал, каким образом и почему Генри Лукаса назначили специальным корреспондентом; даже если это обстоятельство еще можно было как-то объяснить протекцией со стороны начальства, никто не мог ответить на вопрос, который напрашивался сам собой – почему этого тунеядца до сих пор не уволили?
Мнения коллег Герсена нисколько не волновали: «И каким образом прибыла эта фотография?»
«Каким образом? По почте, как еще? Когда закончите, выбросьте ее, пожалуйста, в корзину для макулатуры».
Библиотекарь занялся своими делами. Герсен отнес фотографию в свой маленький личный кабинет и позвонил в отдел кадров: «Кто наш представитель в Звездной Гавани на Новом Принципе?»
«В Звездной Гавани находится наше главное региональное представительство, господин Лукас. Местный региональный суперинтендант – Эйлетт Мэйнет».
Просматривая справочник «Галактические маршруты», Герсен обнаружил, что прямого сообщения между Алоизием и Новым Принципом не было. Если он хотел воспользоваться пассажирскими пакетботами, ему пришлось бы сделать три пересадки с одного корабля на другой и затратить существенное время на ожидание в транзитных пунктах.
Герсен захлопнул справочник, поставил его на полку и отправился в космопорт. Там он взошел на борт своего «Трепетнокрылого Фантамика» – хорошо оборудованного и маневренного космического крейсера с небольшим отдельным люком для загрузки трюма и четырьмя пассажирскими каютами. Корабль этот был несколько крупнее другого звездолета Герсена, «Дистис-Фараона», и уютнее его третьего звездолета, роскошного «Арминтора».
С тех пор, как Герсен обнаружил фотографию в библиотеке, прошло несколько часов; в Понтефракте вечерело. Уже через несколько минут Герсен покинул Алоизий – Вега холодно сияла на фоне бархатно-черного неба в левом бортовом иллюминаторе. Герсен ввел приблизительные координаты в автопилот, и звездолет помчался в гиперпространстве в направлении среднего сектора созвездия Овна.
По пути Герсен внимательно рассматривал фотографию, снова и снова. Со временем она словно ожила своей собственной двухмерной жизнью. Герсен спрашивал у каждого мужского лица: «Это ты, Ховард Алан Трисонг?»
Одни возмущенно отрицали такую возможность, другие помалкивали, а некоторые поглядывали на Герсена с мрачноватым вызовом, словно говоря: «Я – это я! Не лезь не в свое дело!» Одного из мужчин Герсен разглядывал чаще других – он вызывал у него все больший интерес. Блестящие каштановые волосы окаймляли широкий лоб мыслителя; впалые щеки спускались к костлявому подбородку, вокруг рта обозначились мышечные складки; тонкие чувственные губы кривились, словно их обладатель вспоминал какую-то злорадную шутку. Это было лицо волевого и проницательного человека – да, чувствительного, но не мягкого. «Лицо человека, способного на все», – подумал Герсен.
Впереди уже блестел Мархаб; правее звезды кружилась ее шестая планета, Новый Принцип, а вокруг планеты – три луны.
Глава 2
Из монографии «Цивилизованные идеи и цивилизованные миры» Майкла Йитона:
«Размышляя о первоначальном развитии колонизированных человеком миров, исследователь не может не отметить любопытное, вызывающее усмешку обстоятельство – скорее закономерность, нежели исключение. Идеалистическая программа, в соответствии с которой организуется каждое новое общество, начинает генерировать, согласно некоему еще не сформулированному поведенческому правилу, противоположный или противодействующий ей стимул, со временем преобладающий над исходным замыслом. Что служит этому причиной? Извращенность человеческой природы? Ирония Судьбы? Кто знает? Так или иначе, образцы этого процесса повсеместны. Рассмотрим, например, историю цивилизации на планете Новый Принцип…».
Находясь на орбите Нового Принципа, Герсен определил местонахождение Звездной Гавани и приземлился в местном космическом порту. Сидя в обтекаемом вагоне скоростного челнока, перевозившего пассажиров по восьмикилометровому монорельсу из космического терминала в город, Герсен мог полюбоваться на болотистые пустоши Нового Принципа, поросшие плотным темно-синим дерном. На некотором расстоянии темно-синие тона уступали красновато-коричневым, а еще дальше – пурпурным. В полутора километрах от космопорта огибал целый район мшистых белеющих развалин, некогда представлявших собой обширный архитектурный комплекс в неопалладианском стиле – по сути дела, отдельный городок. Многие колонны были выщерблены, иные обрушились на землю – от них остались только сколотые основания; крыши местами провалились, а благородные антаблементы покрылись пятнами и потеками. Сперва Герсен подумал, что руины необитаемы, но вскоре заметил то там, то сям какое-то движение, а еще через несколько секунд увидел шайку тощих длинноногих животных, передвигавшихся скачками по некогда величественной площади.
Развалины остались позади – вагон монорельса прибыл в Звездную Гавань и остановился у платформы центрального вокзала. В справочном бюро Герсен узнал, что местное представительство «Космополиса» занимало несколько помещений в десятиэтажном здании в нескольких кварталах от вокзала – и отправился туда пешком.
Город не отличался ничем особенным. Только лимонно-желтый солнечный свет и особый привкус воздуха5 напоминали Герсену о том, что он шел по улицам Звездной Гавани, а не где-нибудь в пригороде Авенты на Альфаноре или в любом из десятков других ретро-модернистских городов Ойкумены. Одежда местных жителей тоже мало отличалась от той, что носили в Авенте или в городах Древней Земли. В чем бы ни заключался первоначальный «новый принцип» здешнего общества, от него, по меньшей мере на первый взгляд, не осталось никаких следов.
По прибытии в представительство «Космополиса» Герсен приблизился к стойке, за которой стоял пожилой человек с проницательной, напоминающей хищную птицу физиономией, ярко-голубыми глазами и хохлом блестящих серебристых волос. Тощий и костлявый, он держался с суровой чопорностью, что не вязалось с повседневным, даже домашним характером его одежды – ярко-голубой сорочкой из тонкого вельвета, мягкими бежевыми брюками и сандалиями из темной замши. Он обратился к Герсену официально и сухо: «Что вам угодно, сударь?»
«Меня зовут Генри Лукас, я из главной редакции в Понтефракте, – представился Герсен. – Я хотел бы поговорить с господином Эйлеттом Мэйнетом».
«Вы говорите именно с ним, – Мэйнет смерил Герсена взглядом с головы до ног. – Генри Лукас? Мне приходилось заезжать в главную редакцию, но я не помню никого по имени „Генри Лукас“».
«Мне присвоили звание „специального корреспондента“, – пояснил Герсен. – По сути дела, мне поручают добывать различные новые сведения, еще не получившие известность – особенно в тех случаях, когда остальным репортерам это по какой-либо причине неприятно или неудобно».