Людвиг ван Хольп думал о том, как странно, что Бен, хоть и англичанин, знает о Голландии так много. Судя по словам Ламберта, Бен знал о ней больше, чем сами её уроженцы. Это не очень нравилось юному голландцу, но вдруг ему вспомнилось нечто, способное, по его мнению, ошеломить «Шона Пуля».
Он подкатил к Ламберту и с торжествующим видом крикнул:
– Расскажи-ка ему о тюльпанах!
Бен уловил слово «тульпен».
– Да-да, – горячо подхватил он по-английски, – тюльпаномания… Ты про неё говоришь? Я не раз о ней слышал, но знаю обо всём этом очень мало. Больше всего увлекались тюльпанами в Амстердаме, ведь да?
Людвиг досадливо крякнул. Слова Бена он понимал с трудом, но по его лицу безошибочно догадался, что тот знает и о тюльпанах. К счастью, Ламберт и не подозревал об огорчении своего юного соотечественника. Он ответил:
– Да, больше всего здесь и в Хаарлеме. Но этой страстью заразилась вся Голландия, да и Англия тоже, коли на то пошло.
– Вряд ли Англия[20], – сказал Бен, – но не знаю наверное, так как в те времена меня там не было.
– Ха-ха-ха! Это верно, если только тебе не стукнуло двухсот лет. Так вот, брат, ни до, ни после не было такого безумия. Люди тогда сходили с ума по тюльпановым луковицам и ценили их на вес золота.
– Как? За луковицы давали столько золота, сколько весит человек? – перебил его Бен, так широко раскрыв глаза от удивления, что Людвиг чуть не подпрыгнул.
– Да нет! Давали столько золота, сколько весила луковица. Первый тюльпан привезли сюда из Константинополя около 1560 года. Он вызвал такое восхищение, что амстердамские богачи послали в Турцию за другими тюльпанами. С тех пор ими начали безумно увлекаться, и это продолжалось много лет. Тюльпаны стоили от тысячи до четырёх тысяч флоринов за штуку, а одна луковица, «Семпер Аугустус», была продана за пять с половиной тысяч.
– Это больше четырёхсот гиней на наши деньги, – вставил Бен.
– Да, и я знаю это наверное – вычитал позавчера в книге Бекмана, переведённой на голландский язык. Да, брат, вот это здорово! Все и каждый спекулировали на тюльпанах – даже матросы с баржей, тряпичницы и трубочисты. Богатейшие купцы не стыдились предаваться этой страсти. Люди покупали и перепродавали луковицы, даже не видя их, однако наживали чудовищные прибыли. Это превратилось в своего рода азартную игру. Одни богатели в два-три дня, другие – теряли всё, что имели. Земли, дома, скот и даже одежду отдавали за тюльпаны, когда у людей не было наличных денег. Дамы продавали свои драгоценности и украшения, чтобы участвовать в этой игре. Все только о ней и думали. Наконец вмешались Генеральные штаты. Люди начали понимать, какие глупости они делают, и цены на тюльпаны пошли вниз. Уже нельзя было получить долги, оставшиеся от сделок с тюльпанами. Кредиторы обращались в суд, а суд отказывал им, объясняя, что долги, сделанные во время азартной игры, можно не платить. Ну и время тогда настало! Тысячи богатых спекулянтов за один час превратились в нищих. Как выразился старик Бекман: «Наконец-то луковица лопнула, как мыльный пузырь».
– Да, и немалый это был пузырь, – сказал Бен, слушавший с величайшим интересом. – Кстати, ты знаешь, что слово «тюльпан» происходит от турецкого слова «тюрбан»?
– Что-то не помню, – ответил Ламберт. – Но это очень любопытно. Представь себе лужайку, а на ней толпу турок, сидящих на корточках в своих пышных головных уборах – тюрбанах… Настоящая тюльпановая клумба! Ха-ха-ха! Очень любопытно!
«Ну вот, – мысленно проворчал Людвиг, – он рассказал Ламберту что-то интересное о тюльпанах. Так я и знал!»
– Надо сказать, – продолжал Ламберт, – что тюльпановая клумба очень напоминает толпу людей, особенно когда цветы кивают и покачивают головками на ветру. Ты когда-нибудь замечал это?
– Нет, не замечал. Но меня удивляет, ван Моунен, что вы, голландцы, и до сих пор страстно любите эти цветы.
– Ещё бы! Без них не обходится ни один сад. По-моему, это самые красивые цветы на свете. У моего дяди в саду при его летнем домике на той стороне Амстердама есть великолепная клумба с тюльпанами самых лучших сортов.
– Я думал, твой дядя живёт в городе.
– Ну да, но его летний домик, иначе говоря – павильон, стоит в нескольких милях от города. А другой домик он выстроил на берегу реки. Мы прошли мимо него, когда входили в город. В Амстердаме у каждого есть где-нибудь такой павильон, если позволяют средства.
– И в них живут, в этих павильонах? – спросил Бен.
– Что ты! Конечно, нет! Это маленькие строения, и годятся они только на то, чтобы летом проводить в них несколько часов после обеда. На южном берегу Хаарлемского озера есть очень красивые летние домики. Теперь, когда озеро начали осушать, чтобы превратить его дно в пахотную землю, вся их прелесть пропадёт. Кстати, мы сегодня прошли мимо нескольких таких домиков с красными крышами. Ты, вероятно, заметил их. Помнишь – мостики, пруды, садики и надписи над входными дверьми?
Бен кивнул.
– Сейчас у них не особенно красивый вид, – продолжал Ламберт, – но летом они просто очаровательны. Как только на ивах появляются молодые побеги, дядя каждый день после обеда отправляется в свой летний домик. Там он дремлет и курит; тётя вяжет, поставив ноги на грелку, какая бы ни была жара; моя двоюродная сестра Рика и другие девочки из окна удят в озере рыбу или болтают со своими друзьями, когда те проезжают мимо на лодках, а малыши возятся поблизости или торчат на мостиках, переброшенных через канаву. Потом все пьют кофе с пирожными, а на столе стоит огромный букет водяных лилий. Там чудесно! Но, между нами, хоть и я родился здесь, я никогда не привыкну к запаху стоячей воды, а ею пахнет чуть не во всех загородных усадьбах. Почти все домики, которые ты видел, построены близ канав. Я, должно быть, потому так остро ощущаю этот запах, что долго жил в Англии.
– Может, и я почувствую его, – сказал Бен, – если наступит оттепель. К счастью для меня, ранняя зима покрыла льдом эти ароматные воды… и я ей очень благодарен. Без этого чудесного катанья на коньках Голландия понравилась бы мне гораздо меньше, чем она нравится сейчас.
– Как сильно ты отличаешься от Поотов! – воскликнул Ламберт, задумчиво вслушиваясь в слова Бена. – А ведь вы двоюродные братья… Мне это непонятно.
– Мы действительно двоюродные, или, скорее, всегда считали себя двоюродными, но на самом деле родство между нами не очень близкое. Наши бабушки были сводными сёстрами. В нашей семье все – англичане; в его – голландцы. Наш прадедушка Поот, видишь ли, был женат два раза, и я – потомок его жены, англичанки. Однако я люблю Якоба больше, чем добрую половину своих родственников-англичан, вместе взятых. Он самый искренний, самый добродушный мальчик из всех, кого я знаю. Как ни странно это тебе покажется, но мой отец случайно познакомился с отцом Якоба во время деловой поездки в Роттердам. Они вскоре разговорились о своём родстве – по-французски, кстати сказать, – и с тех пор переписываются на этом языке. Странные вещи случаются в жизни! Некоторые привычки тёти Поот очень удивили бы мою сестру Дженни. Тётя – настоящая дама, но она так не похожа на мою мать… Да и дом у них, и обстановка, и образ жизни – всё совсем не такое, как у нас.
Примечания
1
Мейнхеер (голланд.) – господин.
2
Зомерхейс – летний домик; павильон, в котором летом отдыхают, но не живут.
3
Трексхейты – суда, плавающие по каналам. Некоторые трексхейты имеют более тридцати футов длины. Они похожи на теплицы, поставленные на баржи, и их тянут лошади, идущие по берегу канала. Трексхейты имеют два отделения – первый и второй классы, – и, когда они не слишком перегружены, пассажиры чувствуют себя здесь как дома: мужчины курят, женщины вяжут или шьют, а дети играют на маленькой верхней палубе. Многие суда, плавающие по каналам, ходят под парусами – белыми, жёлтыми или шоколадного цвета. Шоколадный цвет они приобретают, если их для большей прочности пропитывают настоем из дубовой коры. (Примеч. автора.)
4
Бургомистр – глава городского управления.
5
Стейвер – медная мелкая монета.
6
Людвиг, Гретель и Карл – немецкие имена; детей назвали так в честь немцев – друзей их родителей. По-голландски эти имена звучат: Лодвейк, Гритье и Карел. (Примеч. автора.)
7
Мевроу – госпожа.
8
Staccato (музыкальный термин) – отрывисто.
9
Юфроу – барышня; более вежливое обращение йонгуроу. (Примеч. автора.)
10
Квартье – мелкая серебряная монета.
11
Митенки – перчатки без пальцев.
12
Вроу – жена.
13
Гульден – крупная серебряная или золотая монета.
14
Меестер – доктор.
15
Ай – рукав Зейдер-Зее. (Примеч. автора.)
16
Джон Буль – шутливое прозвище англичан.
17
В этой книге все расстояния даны в английских милях (1,6 км). Голландская миля в четыре раза с лишком длиннее. (Примеч. автора.)
18
Санта-Клаус в Америке и святой Николаас в Голландии – не столько религиозные, сколько сказочные образы. Во время зимних праздников они играют примерно такую же роль, как у нас Дед Мороз.
19
Пилигримы – в данном случае первые голландские переселенцы в Америку.
20
Хотя увлечение тюльпанами не получило в Англии такого распространения, как в Голландии, этот цветок вскоре сделался предметом спекуляции и достиг очень высокой цены. В 1636 году тюльпаны публично продавались на Лондонской бирже. Ещё в 1800 году за луковицу обычно платили по пятнадцати гиней. Бен не знал, что в его время один тюльпан с луковицей, названный «Фанни Кембл», был продан в Лондоне за семьдесят гиней с лишком.
Маккей в своих «Записках о народных заблуждениях» рассказывает смешную историю об одном ботанике-англичанине, который случайно увидел тюльпановую луковицу в теплице некоего богатого голландца. Не имея представления о её ценности, ботаник вынул перочинный нож и, разрезав луковицу пополам, с большим интересом принялся исследовать её. Но вдруг появился владелец луковицы и в бешенстве набросился на ботаника, спрашивая, знает ли он, что он делает. «Снимаю кожуру с прелюбопытной луковицы», – ответил учёный. «Хондерт дейзент дейвель!! (Сто тысяч чертей!) – заорал голландец. – Ведь это «Адмирал ван дер Эйк»!» «Благодарю вас, – промолвил путешественник, тотчас же записав это название в свою записную книжку. – Скажите, пожалуйста, такие тюльпаны очень распространены в вашей стране?» – «Смерть и дьявол! – завонял голландец. – Пойдёмте к старшине нашего сословия – там узнаете!» Как ни противился бедный исследователь, его потащили к судье, и по улице за ним шла возмущённая толпа. Вскоре он, к своему ужасу, узнал, что уничтожил луковицу, стоившую четыре тысячи флоринов (1600 долларов, или около 400 фунтов стерлингов). Его посадили в тюрьму, и он просидел там до тех пор, пока не пришли его ценные бумаги, которыми он смог уплатить эту сумму. (Примеч. автора.)