Ася Петровна икала. Из Киры будто большой ложкой разом вычерпнули всё нутро, опустошили – осталась одна оболочка. Она выбросила наружу ноги в тонких блестящих сапогах, смотрела из распахнутой дверцы. Вот лес. Вот помаргивают мирные огоньки дальней деревни. Вот морозное небо в игольчатых звёздах.
Просто – жить. Дышать. Смотреть, впитывать, каждую минуту удивляться, благословлять и благодарить. А не скакать зайцем перед начальством и под юнцом, у которого молоко на губах не обсохло. Не молодиться и не кривляться перед нелюбимым мужем. Нелюбимым и не любящим – чего там скрывать от себя самой, это же ясно как день. Не вести каждодневную войну с собой, со всеми, неизвестно с кем.
Надо как Агафья Лыкова. Сосны, снег, тишина… С другой стороны, если Агафья Лыкова заболеет – ей тут же стая вертолётов, бригада медицины катастроф из Москвы. За Кирой, прихвати её гипертонический криз или ещё что похуже, никто вертолётов с медицинскими светилами посылать не будет: подыхай!
Возбуждённая Лялька блажила как овца:
– Девочки, это наш второй день рождения! Девочки, каждый год будем его отмечать! Девочки, мы теперь должны всю жизнь пересмотреть! Это Боженька нам пальчиком погрозил!
Больше всех бог погрозил пальчиком Ляльке: отскочившая от панели иконка угодила ей в глаз, под ним стремительно набухал водянистый фиолетово-чёрный синяк.
Ася Петровна толстым трясущимся пальцем тыкала в телефон и не могла попасть. Кира отобрала, позвонила её дочке сама.
Когда остановились у управления, та их уже ждала. Бросилась с пронзительным криком: «Мамочка моя! Никуда тебя больше не отпущу!» Ощупывала Асю Петровну, обнимала, смеялась и плакала. Внучки тоже теребили, висли на бабушке. Перецеловавшись, перемазавшись в слезах и соплях, погрузились в такси, уехали.
На следующий день Лялька пришла с толсто перевязанным глазом. Приподнимала белоснежный бинт и показывала синяк всем желающим. Трещала направо и налево, что Боженька её персонально отметил. И что ослепнуть от иконы – это даже некое предназначение, знак свыше. Потом спохватывалась и переходила на фирменный шёпот – как сухой песочек сыпался.
Ася Петровна со стуком бросила трубку со словами: «Ты мне больше не дочь! Господи, какое чудовище я произвела на свет!» Дрожащими от обиды руками вынула из стола и залпом выпила колпачок новопассита.
Кира вчера рассказала мужу, как чуть не попали в аварию. «А меня каждое утро чуть не сбивают на «зебре», – не отрываясь от телевизора, лениво кинул муж. – Чуть не считается.
За завтраком деланно-равнодушно спросила:
– Ничего в ванной не находил?
– Ты это имеешь в виду? – муж брезгливо (как ей показалось), небрежным щелчком ногтя отправил к ней по столу протез.
– Ой, как хорошо, – обрадовалась Кира, – а то Таня обыскалась. Мы с ней позавчера орехи ели. Она верхний протез оставила, нижний сняла, а надеть забыла. Склероз. Только ты ей не говори, а то она ужасно комплексует. И из-за склероза, и что молодая, а уже совершенно беззубая, как старуха. Правда, ужас?
…Нет, всё-таки месть хороша в холодном виде.
СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА
– «Перемен требуют наши сердца! Перемен требуют наши глаза!» – передразнивал ехидный тенорок за дощатой перегородкой. – Допрыгались? Допеременькались со своим Цоем? Отдыхают ваши глаза на руинах, в которых великая страна лежит?!
– Цоя не троньте, – угрожающе предупредил молодой голос.
Даша сидит за перегородкой, распускает, распутывает любимую, некогда модную кофточку, привезённую из Турции. Кофточка от многочисленных стирок свалялась в сплошной колтун, приходится поддевать и распутывать крючком, ногтями и даже зубами. У неё есть ещё одна трикотажная майка: разберёт – свяжет мужу Сергею ко дню рождения свитер.
Сама Даши в холод не замёрзнет: у неё имеется огромная, как плед, бабулина пуховая шаль, дымчато-серая, мягкая и тёплая, уютно пахнет кошками. Залезть бы под неё, укрыться с головой, зажмуриться, уйти в сон… А проснувшись, сладко потянуться и сказать: «Серёж, какой мне приснился кошмар».
Хорошо, что бабуля научила маленькую Дашу вязать. Мама была из поколения, которое фыркало: «Вот ещё, магазины забиты трикотажем на любой вкус. Тратить жизнь на ерунду! Лучше с подружками в бассейн (вариант: в музей, в театр, в арт-кафе).
Если не вязание – чем бы сейчас занималась Даша, слушая бесконечный спор за перегородкой? Как мыльная опера – сегодня закончат, завтра с того же места начнут. Только кнопки «выкл.» нет.
Хуже торговок на базаре, ей-богу. Почитать бы, пока ясный день на дворе – да противный Василий, четвёртый жилец в их домике, спрятал книги и втихаря пускает на самокрутки. Это он сейчас набросился на Цоя.
– Доигрались до гражданской войны? – не унимается он: – «И в пульсации вен мы ждём перемен…» Шибко подозреваю, что те вены давно были тухлые от наркоты. Завезли её в СССР вместе со СПИДом, развратом и прочей заразой. Как и ваших цоев.
– Ещё раз: Цоя не троньте… А не вы, работяги, до этого развратничали? Продавались, за трояк на демонстрации ходили?! – пошёл в наступление крепкий молодой голос. – По рядам поллитровки пускали, у кого руки были не заняты плакатом с рожей из Политбюро? Над шамкающим Брежневым кто потешался? На собраниях кто в ладоши бил, а в курилках шушукался, что профсоюз импортными сапогами торгует? Кто с работы что ни попадя тащил? А в перестройку кто станки бросал и вприпрыжку нёсся к цеховому радио слушать Горбачёва? А? Кричали слесари «ура!» и в воздух кепочки бросали. Не вы?
Тенорок растерялся, пошёл на попятную:
– Да ведь мы, это… Выступали против вранья, пофигизма. Думали, настоящий Хозяин на завод придёт. Как на западе, процветание наступит. А вместо Хозяина – бандюганы налетели. Из великой страны воровскую «малину» устроили.
– Хм, бандиты. Заметьте, родные, доморощенные бандиты. Ваши же комсомольцы-добровольцы с партийных трибун спрыгнули, на лету переобулись, перекрасились.
Когда-то для вставшей с постели Даши не засесть за компьютер – значило не проснуться до конца. Это было как начать день без контрастного душа, без утренней чашки кофе. А нечаянно оставить дома смартфон – хуже выйти голой и не накрашенной! Чувствовала себя беспомощной, одинокой, заблудившейся в лесу.
…Всё началось, когда исчезло электричество. Нет, наоборот: когда исчезло электричество, началось всё. Для наступления хаоса достаточно нажать кнопочку, останавливающую электростанции. Страна погрузилась в мрак, холод и тишину.
Нет электричества – нет жизни. Самое страшное, чудовищное – НЕТ ИНТЕРНЕТА! Не течёт вода из крана, нет свежих продуктов, горячей ванны, чистого белья и посуды. Умирает бытовая техника, без которой жизнь отшвыривает современную женщину на полтора века назад. Особенно тяжело, если это горожанка в пятом поколении, как Даша.
Из властелинов, небрежным щелчком клавиши открывающих Вселенную – превратиться в дрожащих голеньких слепышей, ползающих в поисках тепла и еды…
В кладовке Даша наткнулась на связку свечей. Готовясь к миллениуму, накупили потехи ради. Дурачились, смеялись, прикалывались по поводу конца света. Свечи были китайские, дрянные – как всё китайское. Слиплись, превратились в грязно-серый ком – но как же все несказанном им обрадовались.
– Ты, Василий, вот что объясни. Что за такая великая страна, что пальчиком её ткнули – и она грохнулась вдребезги? Схлопнулась, сдулась со свистом в один момент? – крепкий молодой голос принадлежит Дашиному мужу Сергею. В настоящий момент он кашеварит у печи: заправляет постный картофельный суп жареным луком.
Сейчас Васька подскочит, птицей взмоет под потолок. Взвизгнет, что не в один момент, не-ет! ЦРУ-шники до-олго, тща-ательно готовили в массах недовольство и социальный взрыв – пустыми полками, злыми очередями.
Вот как такое объяснить чудо чудное, диво дивное? По всей стране заводы и фабрики вкалывали в три смены, фермы и мясокомбинаты выдавали ежесуточно горы продукции. Куда всё девалось, а?! Ага, то-то же! Ясно куда: выливали молоко, жгли масло и мануфактуру. Всё это проделывалось под грифом «совершенно секретно» по приказу сверху – потому что во власти на всех уровнях сидели продажные шкуры.
– Не-ет уж, обратимся к хронологии событий (Василий торопится, глотает буквы, получается «хренология»). Ваши же зубоскалы, жучки-древоточцы давно точили страну изнутри… Начиная с пакостей, с хихиканья над советскими идеалами… Кукиши в кармане – вот вы кто.
За перегородкой слышно, как Василий сучит дратву. Опутал комнату нитками как паутиной и ширкает по ним куском гудрона. Собирается подшивать всем валенки, свезённые когда-то в огородный домик за ненадобностью. Прикладывает, примеривает валяные подошвы: большие мужицкие, маленькие Дашины. Но, ради такого дела, валенки отложил.
– Помните, в семидесятые сплошная катавасия с газетными заголовками началась? Якобы опечатки: «ПЕЗДА пошли по ленинским местам». «Первый самолёт С ЯЙЦАМИ» «Академический ордена Дружбы народов цыганский ХЕР». А когда народ праздновал 60—летие Советской власти – по всей столице афиши развесили: «60 лет советского цирка».
Я потому хорошо запомнил? По просьбе деда, ветерана войны, жалобу в КГБ писал. Не знали мы, что в государственной безопасности уже всё продано-перепродано, – горько подытоживает Василий, принимаясь за валенок. Но снова не выдерживает, возвышает голос: – Веселились, потирали ручонки. Новые пакости задумывали: с запрещёнными книжками, с мерзкими этими анекдотами, с протезами…
– Какими ещё протезами? – искренно изумляется Сергей.
– С брежневскими – теми, что во рту клацали! У генерального секретаря! Посмешище на весь мир. Не могли будто нормальные зубы вставить дантисты из 4-го управления? Зубоскалили над стариком, прыскали в кулачок, издевались. А с гагаринскими шнурками фокус-то не прошёл? Не прошё-ёл, юмористы вы наши.
Серёжин голос удивляется:
– Гагарина приплели, шнурки какие-то.
– А то не знаете. Идёт, значит, первый в мире космонавт по ковровой дорожке, по Красной площади. Идёт докладывать первым лицам государства о выполнении задания, печатает шаг. Все телевизионные станции мира работают, всё население Земного Шара затаив дыхание смотрит.
И тут… шнурок на ботинке развязывается, у Юры-то! И волочится змейкой, и если он на него наступит и упадёт на виду у всего мира… То-то бы ваши гадостно возликовали. А наши люди молились: только не споткнись, милый ты наш владимирский паренёк! Только не упади, дорогой товарищ и народный герой! Бог не попустил: дошёл, не споткнулся.
– Бога вспомнили, – проворчал Сергей. – А тогда ликовали: Гагарин Землю облетел – бога не встретил. Бабкам говорили: нету бога-то! Лихо же вы переобуваетесь, в свете решений партии и правительства.
– Теперь задачка на миллион, – не слушал Василий. – Как это у военного лётчика в ответственный, самый важный в жизни момент вдруг развязывается тугой шнурок? Отвечаю: да не развязывался он! Подрезали его! Всё заранее рассчитали, храбрые портняжки.
– Вот что. Полечитесь, дружок, от паранойи, – вступает приятный басок Дашиного свёкра Сергея Ильича. – Не тех в семидесятые сажали в дурку. Читал я ваши красно-коричневые газетёнки. Шизофренический бред о якобы искусственном дефиците. Ага, цистернами сливали молоко в речки, масло в землю закапывали. Рулоны ткани и тюки с одеждой вывозили с чёрного хода и жгли на свалках, а женщины в очередях за ситцем давились… Чем только не оправдаете ваше советское плановое разгильдяйство.
Слова в бородатых устах звучат мягко, как у детского доктора – каковым Сергей Ильич и являлся в мирной жизни.
Недавно на ноябрьских за столом вспыхнул сто очередной диспут. Васька тогда так расстроился, что один втихаря вылакал целую поллитровку. Грохнул по столу кулаком, загнул такой мудрёный, десятиэтажный ужасный мат – стёкла в окошках звенькнули. А Сергей Ильич невозмутимо поправил очки, и только наивно и простодушно переспросил:
– Простите, не расслышал. Не могли бы вы повторить?
Василий в мирной жизни занимался шабашкой. («Ещё чего, буду на государство это хребет гнуть!») Подавал на Авито объявления: «Муж на час».
Шабашники бывают разными: Василий, например, на выход носил лакированные штиблеты, костюм с галстуком и запоем читал библиотечные «патриотические» книжки. Активно участвовал в митингах, с трибуны рубил воздух ладонью. «Интеллигентов» презирал и рассказывал, как легко обдурял их.
– Вызывают в панике: караул, холодильник изнутри затопило, всё течёт! Смотрю: ага, слив грязью зарос, очень просто. Щас объясню, задачка для второклассника. Задняя стенка внутри агрегата в каплях, её ещё плачущей называют. Капли ползут в дырочку, оттуда в шланг, а шланг в лоток под холодильник. И вот шланг забило. А эти, млин, кандидаты со степенями, дотумкать не могут.
О, говорю, хозяева, дело пахнет керосином. Работы не меньше чем на два часа. Дислоцируюсь основательно. Прошу всю снедь вынуть, агрегат выволакиваю в середину кухни. Требую тряпки, много тряпок. Тросиком – тут любой метровый проводок подойдёт – чищу слив ровно десять секунд. Для эффекта ковыряюсь, бормочу под нос, устраиваю грязную лужу на полу… Айн, цвай, драй – готово!
Хозяева только что ручки не целуют. Меньше тыщи не беру – неплохо за десять-то секунд? А это столько ваша глупость стоит, господа кандидаты.
– Мелкий жулик, – констатирует Сергей.
– А то ещё был случай, – мечтательно вспоминаетВасилий. – Срочный вызов: не работает стиральная машинка! А это катастрофа для любой дамочки, вон Дарья Робертовна подтвердит. Тэк-с. Не спеша раскрываю волшебный чемоданчик, копаюсь, раскладываю на тряпочке шпунтели-мунтели. Включаю машину – мёртвая. Проверяю розетку: молчит. Разбираю: всё целёхонько. Идём дальше: на лестничной площадке открываю щиток. Так и есть: выбита одна пробка. Мизинчиком водворяю её на место – и чики-брыки!
Ну, потом, конечно, для вида снимаю у стиралки заднюю крышку, гремлю инструментом. Хозяева смотрят на меня как на бога, на гения, на нобелевского лауреата. Вот так. А надо немножко дальше книжек видеть, учёные – пироги печёные, яблоки мочёные.
Характер у Василия суматошный, вредный, но руки золотые. Он и домик утеплил, благо стройматериала вокруг на брошенных участках – на любой вкус. И русскую печь сложил, натаскав кирпичей из соседского двора.
А когда Сергей Ильич вышел за сушняком и заблудился – его, полузамёрзшего, притащил на себе он же, Василий. Даша с мужем уже всякую надежду потеряли, излазили весь лес вокруг, сорвали голоса. Даша в отгороженной спаленке тихонько рыдала.
Выяснилось: старик заблудился в трёх соснах, в трёх шагах от дома, ползал по снегу кругами. Первая же еловая ветвь сбила с его носа очки – и сделала абсолютно слепым и беспомощным. Очки недавно откопал из снега под елью Василий: дужка торчала.
А пока сослепу Сергей Ильич успел в доме набедокурить. На улицу его не выпускали: сильнейший гайморит. Решил сделать полезное дело: сварить на обед кашу. Нашёл в банках запечатанную гречку. А оказалось, то был гранулированный кофе – на цвет и ощупь, и правда, похоже крупинки гречки – при сильнейшем насморке не отличить. Начал кашеварить, удивляясь, отчего каша не густеет… Запах не чувствует – насморк.
Даша вошла – аромат в доме умопомрачительный, как в кофейне, как в десяти кофейнях сразу! Вязкая чёрная кофейная жижа застыла битумом, после пришлось выковыривать ножом. Остались без драгоценного запаса кофе.