– Клубничные пирожные! – визжит Эмили.
Люсиль скрывает улыбку. Она крестная Эмили и прекрасно знает, что клубничные пирожные – ее любимое лакомство.
– Заходите, пока не выпустили все тепло. – Она загоняет нас внутрь.
– Ты по нам соскучилась? – спрашиваю я, целуя ее в щеку.
– Почти как по геморрою, – говорит она, ведет нас к нашему любимому столику у окна и снимает с него табличку «зарезервировано»…
Разглядывая коров, я чувствую на себе взгляд Эша.
– Лейла сказала, тебя не готовили к поступлению в эту школу.
Улыбка сходит у меня с лица, и я тут же осматриваю комнату. Здесь только одна дверь – та, через которую мы вошли.
– А Лейла еще думала, что я прикидываюсь.
– Это так? – спрашивает он, и его наглый взгляд делается еще и агрессивным.
Я пожимаю плечами и отворачиваюсь назад к окну, стараясь держаться небрежно, хотя сердце у меня бешено колотится.
– Интересно, – замечает он.
– Что интересно? – спрашиваю я, нарочито выделяя слово «что».
– Что тебя не готовили.
Смотрю ему прямо в глаза.
– Я этого не говорила.
– Говорила, – утверждает он. – Если бы тебя подготовили, но ты стратегически притворялась, что это не так, ты бы ни за что не привлекла мое внимание к этому факту. Ты бы продолжала играть взятую на себя роль. А еще у тебя сердце забилось быстрее, когда я начал задавать вопросы, и ты отвела взгляд.
Я хмурю брови.
– Откуда ты знаешь, что у меня сердце забилось быстрее?
– По вене у тебя на шее.
– Держись подальше от моей шеи, – возмущаюсь я совсем в духе Эмили.
Он усмехается.
– А еще ты едва заметно покачала головой, давая понять, что твой ответ – нет. И ты часто дышала ртом, а не носом, что указывает на волнение. – Он замолкает и ждет, пока я подберу челюсть с пола. – То, что ты умеешь делать с именами – раскладывать их по полочкам и определять по ним людей, – я умею делать с языком тела.
– Ясно… – После такого анализа мне как-то не хочется больше с ним разговаривать.
– Ты соседка моей сестры. У него на лице все то же обманчиво доброжелательное выражение. – Не лги мне, я все равно об этом узнаю.
– Это угроза?
– Пока нет, но может стать.
Я тру лицо руками.
– Знаешь что? Я, наверное, пойду обратно в столовую.
– Обеденный зал, – поправляет он.
Грудь у меня поднимается немного чаще, и я уверена, Эш это заметил. Поэтому я отворачиваюсь от окна.
– Тебе здесь не нравится, – говорит он, и я замираю. Чертовски бесит его способность читать меня, как открытую книгу. – Если бы ты не раскрывала свои карты всем подряд, тебе бы, наверное, здесь больше понравилось.
– Мне бы здесь больше понравилось, если бы все в этой школе были менее жутковатыми, – раздраженно огрызаюсь я, отчего его улыбка становится только шире. – И прекрати так улыбаться. Если кто и должен вести себя менее вызывающе, так это ты со своим злорадством.
Он смеется, и это как будто удивляет его не меньше, чем меня. Он замолкает, а потом говорит:
– Ты не очень умно повела себя с Аарьей.
– Я встала на защиту твоей сестры, – фыркаю я.
– Ах, вот что ты, по-твоему, делала! – Он качает головой, и его лицо становится более серьезным. – Ты показала Аарье, что неразборчива в своих привязанностях. Что ты считаешь себя союзником своей соседки, хотя знаешь ее меньше суток. Что ты слишком эмоциональна и что, угрожая людям вокруг тебя, она может добиться от тебя определенной реакции. Может, даже ранить тебя. Ты не защитила Лейлу, ты сделала ее мишенью.
Я стискиваю зубы.
– Опять эти психологические игры. Обман. Почему кто-то вообще захочет ранить меня? Я пробыла здесь один день. Отстойная школа. Жду не дождусь, когда пройдут мои две недели.
Эш едва заметно отступает, как будто мои слова ошеломили его.
– Две недели?
– Ну да, до праздников.
– Праздников, – повторяет он, и по его виду я понимаю, что опять ляпнула что-то лишнее.
Стоит ли спрашивать?
– Знаешь, Аарья так же посмотрела на меня, когда я ей об этом сказала.
Эш свистит, как будто хочет сказать: ну надо же!
– Мы не ездим домой на праздники. Теперь Аарья знает, что ты понятия не имеешь, как работает эта школа, и не ориентируешься в здешних порядках.
– Постой… Мы – это вы с Лейлой или вообще все?
– Все, – говорит он. Мне кажется, будто из комнаты вдруг выкачали весь воздух. – В школе не отмечают праздников – вообще никаких, кроме, разве что Нового года. Но Новый год у всех учеников приходится на разные даты, так что практически мы ничего не празднуем.
Быть не может! Папа точно сказал: несколько недель. Значит, я не увижу, как на городской площади зажгут гирлянды на дереве, не услышу рождественские песни в Пембруке, пропущу дурацкую пьесу, которую каждый год ставит местный театр, и то, как Люсиль зажигает менору, а затем подает домашний пряный сидр и свежие пончики. Я потираю лоб и поджимаю губы. В горле встает ком. Но… если я попала сюда так, как не попадал никто, так может, сумею и выбраться… Эш замечает, что я расстроена, но впервые не ехидничает. Он смотрит на меня так, словно я кубик Рубика.
– Мне еще не доводилось встречать кого-то, кто не хотел бы здесь оказаться, кто не считал бы это честью.
Я усмехаюсь.
– Трудно в это поверить. Здесь никто не смеется. Нет легких приятельских отношений. Нет веселья.
– О, здесь полно веселья. Я просто не уверен, что тебе так покажется. Или что ты сумеешь за нами угнаться.
Секунду изучаю его.
– Давай проверим.
Он задумывается.
– Посмотрим. По пятницам и субботам комендантский час начинается после полуночи. А с двенадцати до двенадцати десяти происходит смена караула, так что на дежурстве остается примерно треть охранников. Если думаешь, что справишься, давай встретимся завтра ночью у лиан.
Я разглядываю его лицо. Он приглашает меня тайно полазать по деревьям? Он попал в точку. Лейла, наверное, рассказала ему, в каком восторге я была от того внутреннего двора.
– Или нет? – улыбаясь, продолжает он.
Изо всех сил пытаюсь скрыть, насколько меня воодушевляет эта идея.
– С чего вдруг я должна тебе доверять?
– Ты и не должна.
Я фыркаю.
– Но я думаю, – продолжает он, – что раз тебя не подготовили к приезду сюда, у тебя, верно, имеются вопросы.
Косо смотрю на него. Черт побери, а он симпатичный…
– Хочешь сказать, что ответишь на мои вопросы?
Скрипит дверь, и в комнату бесшумно и грациозно входит Лейла.
Я едва успеваю моргнуть, как поведение Эша меняется. Он отдаляется от меня и лениво прислоняется к окну, как будто мы только что ни о чем не говорили.
– Привет, Эш, – говорит Лейла и показывает ему косичку из сосновых иголок. – Один – ноль.
Глава шестая
Я лежу на кровати и тереблю кончик косы. Пламя свечи на прикроватном столике подрагивает, отчего тени на потолке напоминают мультяшных привидений.
– Абсурд какой-то, – повторяю я в пустоту уже второй раз.
Наверняка папа знал об этой школе, потому что, как мне представляется, ты либо в курсе здешних дел, либо вообще ничего не знаешь. Каким-то образом ему удалось пристроить меня сюда, хотя в семнадцать лет, как выяснилось, в эту школу уже не принимают. И неспроста он выбрал для меня именно это место на то время, пока будет заниматься делами тети Джо.
Он сказал: Клянусь тебе: ты знаешь ровно столько, сколько нужно для твоей безопасности. Может, я знаю что-то, о чем, как мне кажется, сама не подозреваю? Возможно, все это – лишь тест, расширенная версия наших стратегических игр на свежем воздухе, однако я не могу отделаться от ощущения, что у меня есть повод для беспокойства – о тете Джо, о папе и, вполне вероятно, о том, что я здесь.
Перекатываюсь на бок. Когда Блэквуд у себя в кабинете вскользь упомянула о том, что папа когда-то здесь учился, я для себя решила, что вряд ли такое возможно, но теперь уже ни в чем не уверена. А если он здесь учился, это значит, что все его истории о детстве в штате Мэн и о том, что он – обычный деревенский парень, на самом деле вранье? Неужели папа обманывал меня всю жизнь? От этой мысли у меня сводит живот. Но если все, что он сказал мне о тете Джо, правда, я готова простить ему ложь про Мэн. Я много с чем могу смириться, но только не с тем, что мои родные в серьезной опасности, а я не могу быстро до них добраться.
Встаю с кровати и открываю дверь. Лейла сидит, поджав ноги, на светло-сером бархатном диване и читает книгу. Бросив взгляд на часы, которые показывают одиннадцать пятьдесят, направляюсь к двери. Если завтра ночью я собираюсь тайно выскользнуть из комнаты, надо бы посмотреть, какие препятствия могут возникнуть у меня на пути.
Я касаюсь рукой железной щеколды. Лейла отрывается от книги в потертой тканевой обложке и с выцветшим золотым заглавием.
– Сейчас комендантский час.
– Я просто хочу выйти в коридор.
Лейла качает головой. Ее волосы колышутся, словно чернильная вода.
– Ну, если хочешь получить метку…
– Метку?
– За то, что вышла во время комендантского часа, за попытку открыть замок в запретной зоне, за то, что открываешь шторы ночью так, что видно свет, и тому подобное. Получишь три таких метки, и тебя накажут по усмотрению персонала.
– Например, как?
– Зависит от человека. Но наказания всегда страшные.
Так и хочется сказать ей, что ее брат предложил мне встретиться в саду с лианами во время комендантского часа, а за это, наверное, полагается целых двадцать меток.
– Лейла…
Она закладывает страницу пальцем.
– Да?
Стараюсь аккуратно подбирать слова.
– Если я спрашиваю о чем-то, о чем не должна, можешь не отвечать. Но ты была права насчет Аарьи. Я ошиблась. И не хочу снова оступиться.
От нее уже не так веет холодом.
Делаю глубокий вдох, стараясь не торопиться.
– Я никогда раньше не встречала никого из… Семьи Шакалов и… ну… Даже не знаю, как лучше это сформулировать… Ты можешь что-нибудь мне рассказать?
Она поджимает губы и разглядывает меня, как будто пытается принять решение.
– Только то, что истории о них – в основном правда. Мы на девяносто процентов уверены, что Семья Шакалов в ответе за то, что кучер Франца Фердинанда повернул не туда в тысяча девятьсот четырнадцатом, из-за чего эрцгерцог и его жена были убиты и началась Первая мировая война. Мы также не сомневаемся в их причастности к тому, что в тысяча четыреста пятьдесят третьем в Константинополе «случайно» оказались открыты ворота, что привело к падению города и гибели императора Константина. Не говоря уж о «случайном» пожаре в лондонской пекарне в тысяча шестьсот шестьдесят шестом, который уничтожил более тысячи трехсот домов, и других инцидентах. Я не говорю, что Шакалы вызывают сплошной хаос, ты ведь сама знаешь, ни одна Семья не совершенна. У всех нас за спиной имеется длинный список ошибок. Но я точно могу сказать, что Шакалы, скорее, служат самим себе, нежели Совету Семей. А поскольку они живут во многих странах, их гораздо сложнее вычислить. Они говорят на всех языках и везде выглядят своими. Они больше всех остальных Семей соответствуют своей характеристике. Лживые. Изобретательные. Хитрые. И при первой же возможности они причинят тебе вред.
Я замираю, но не потому что Лейла намекнула, что родственники Аарьи развязали Первую мировую, а потому что характеристика, которую она им дала, колоколом звонит у меня в голове. Лживые. Изобретательные. Хитрые. И теперь я вспомнила, откуда мне известно о Семье Шакалов. От мамы.
Щеколда двигается под моей рукой, и я отскакиваю назад. Дверь распахивается, на пороге стоит охранник с крестообразным шрамом над бровью. Увидев меня, он едва заметно щурится. Секунду мы смотрим друг на друга, но как только я раскрываю рот, чтобы спросить, в чем дело, он уходит, не проронив ни слова.
Вопросительно смотрю на Лейлу. Она уже встала с дивана и мечется по комнате.
– Одевайся. Скорее!
Бегу к себе в комнату и хватаю с пола одежду. Одеваюсь за минуту, но когда выхожу, Лейла уже стоит у открытой двери с таким видом, словно прождала меня несколько часов.
Она кидает мне мантию, и я на полной скорости выбегаю за ней в коридор. Из открытых дверей льется свет и торопливо выскакивают ученики. Очень хочется спросить Лейлу, что все это значит, но не хватало еще выставлять свое невежество напоказ перед остальными.
Мы идем вслед за другими девушками из нашего коридора, поднимаемся на три пролета в вестибюль, который ведет в сад с лианами. Этот вестибюль выглядит точной копией вестибюля со щитами и статуей рыцаря в южном крыле, но здесь нет ничего, кроме двух факелов на стенах и нескольких выцветших гобеленов.
Девушки рассаживаются на полу, скрестив ноги, расположившись в форме буквы U. Мы с Лейлой присоединяемся почти последними. Быстро произвожу подсчет – вместе со мной получается двадцать пять человек. Может, здесь только ученицы продвинутого уровня?
Напротив нас сидит Аарья и, глядя на меня, усмехается. Ее молчаливая подруга с рыжими дредами треплет подол своей мантии. Я смотрю на Аарью, гадая, какое отношение ее Семья имеет к придуманной мамой игре, в которую мы с ней играли в моем детстве. По крайней мере, я всегда думала, что такая игра известна только в моей семье.
– Добро пожаловать, – спустившись по лестнице, говорит Блэквуд.
На ней та же блузка с кружевами, блейзер и черные брюки, что и прошлой ночью. То, что здесь никто не меняет одежду, немного пугает. Даже волосы директрисы затянуты все в тот же болезненно тугой пучок.
– Полагаю, что когда мы сегодня обыщем ваши комнаты, то не найдем ничего подозрительного, – говорит Блэквуд, оглядывая нашу группу.
Все кивают. Судорожно сглатываю, вспомнив о вилке, и думаю, что надо спросить Лейлу, не знал ли Феликс откуда-нибудь, что сегодня ночью будет обыск.
– Как вам всем известно, у нас новая ученица, – говорит Блэквуд, глядя на меня. – Поэтому я решила, что мы сыграем в стратегическую игру. – Она переступает с ноги на ногу и натянуто улыбается. – Мы часто обсуждаем лучших учеников нашей школы, их успехи и достижения, достойные восхищения. Но мы редко говорим об их провалах. – Она делает паузу. – Двадцать пять лет назад в этой школе училась девушка, которая на четвертом году обучения выиграла все до единого ночные соревнования по стратегии. Все. До. Единого. Однако интересно то, что в первые три года она так часто проигрывала, что соученики, когда им приходилось играть против нее, только закатывали глаза. Как вы это объясните?
– В течение трех лет она определяла стратегические недостатки других людей, – говорит Аарья, на этот раз с итальянским акцентом. – А когда она собрала достаточно информации, то составила перечень чужих сильных и слабых сторон, что позволило ей с легкостью ориентироваться в них. Кроме того, на ее стороне был фактор неожиданности, поскольку все считали, что она проиграет.
– Совершенно верно, – кивает Блэквуд. – Внимательное наблюдение дает ни с чем не сравнимое преимущество. Взять, к примеру, Инес – она замечает детали, которые большинство из вас упускает из виду. – Она смотрит на молчаливую подругу Аарьи, которая слегка вздрагивает, получив похвалу.
По другую сторону от Аарьи миниатюрная девушка бросает на Инес взгляд, который, как мне показалось, полон яростной ревности. Аарья смотрит на нее, и девушка отворачивается, но тут явно что-то нечисто.
– Все вы изучали вербальные и невербальные знаки, – продолжает Блэквуд. – Вы мастерски анализируете, но у вас также есть эго. И если ваше желание победить одержит верх над умением внимательно наблюдать, значит, вы многое упустите. Та девушка не совершила подобной ошибки.
Блэквуд сцепляет руки за спиной.
– Рассмотрим и такой пример: в середине девятнадцатого века на глазах у двенадцатилетней Маргарет Найт поломка станка на хлопкопрядильной фабрике привела к тому, что рабочий получил травму. В результате она изобрела стопор для станка, который оказался невероятно популярным. К сожалению, она не получила признания, поскольку была слишком юна, чтобы подать заявку на патент. Но в момент изобретения ее волновал не патент, а сама проблема. Если хотите достичь истинного величия, вы должны уметь находить решение проблемы даже тогда, когда вам нет от этого прямой выгоды. Что еще мы можем заключить о нашей бывшей ученице?