Между тем остальные социалисты оставались верны классическому марксизму, отвергающему «перенаселенность» как понятие-обманку[42]. Рикард Сандлер, позднее ставший в социал-демократическом правительстве премьер-министром и министром иностранных дел, писал в 1911 г., что причина бедности и эмиграции шведов – не перенаселение, а неравное распределение доходов и недостатки общественного устройства. Природа в изобилии наделила Швецию полезными ископаемыми, заключил он, и страна прокормит куда большее население[43].
Отто Гримлунд, опубликовал в «Tiden» (политический ежемесячник социал-демократов, особенно влиятельный в среде молодых интеллектуалов) анализ последних данных о народонаселении Франции. Он заключил, что источником падения рождаемости во Франции является несправедливость капитализма. Когда утвердится социализм, продолжал он, дети будут расти в безмятежности, в атмосфере родительской любви и общественной заботы. Каждый ребенок будет принят как потенциальный труженик, который в свое время сделает общество еще более богатым и счастливым, еще более целомудренным, чистым и благородным. У Гримлунда не было уверенности в том, насколько прекращение роста населения отвечает интересам рабочего класса. С одной стороны, пролетариату суждена победа именно благодаря его многочисленности, а с другой – чрезмерное количество детей ослабляет выносливость пролетариата и лишает его сил[44].
В ответ на растущий напор неомальтузианцев и во имя христианской благопристойности консервативное правительство по инициативе премьер-министра Арвида Линдмана в 1910–1911 годах утвердило две поправки к закону: так называемые законы «против регулирования рождаемости». Во-первых, к 18-й главе шведского уголовного кодекса был добавлен параграф 13, запрещавший публичную демонстрацию предметов, предназначенных для «непристойного применения» или для предотвращения последствий полового акта. Во-вторых, была изменена глава 8 Закона о свободе печати, который теперь запрещал рекламу, распространение или упоминание этих предметов в публикациях[45].
В следующие два десятилетия демографические дебаты в Швеции разделились и пошли по пяти разным руслам.
Неомальтузианцы
В ответ на законы против регулирования рождаемости активисты неомальтузианского движения усилили агитацию и добились немалого успеха в левых кругах. В 1911 г. был создан Шведский мальтузианский союз. Через несколько лет возникла Национальная ассоциация полового воспитания (Riksförbundet för sexuellupplysning), к 1933 г. насчитывавшая 40 тыс. членов.
Социалист из Гётеборга Йон Андерссон в своем неомальтузианстве дошел до крайности. Рабочий класс, заявил он, обречен на ожесточенную и безжалостную классовую борьбу. Многодетность ослабляет рабочих и стесняет свободу рабочего движения. Именно многодетные чаще всего оказываются в роли штрейкбрехеров: «Во многих случаях они предавали дело рабочего класса, потому что не могли не откликнуться на плач своих голодных детей».
Это бедность, продолжал Андерссон, побудила рабочих к обсуждению проблемы народонаселения. Родители не имеют права рожать детей, чтобы обречь на страдания, ожидающие их в существующих условиях. В семьях рабочего класса, обвинял он, дети не приносят счастья своим родителям. Больше детей означает больше голодных ртов, больше нужды в одежде и больше тесноты в грязных, мрачных, нездоровых городских квартирах. В рабочих кварталах очень велика детская смертность. Он особо подчеркнул, что промышленность использует дешевый женский труд, законы о найме малолетних не соблюдаются и смертность в бедных слоях намного выше, чем среди богатых. «Капитализм с его системой эксплуатации массами убивает наших детей». Капиталисты поощряют высокую рождаемость, заявил Андерсон, чтобы наращивать численность «резервной армии» безработных. Нужно больше детей, потому что нужны будущие налогоплательщики и пушечное мясо для ведения империалистических войн.
Андерссон отвергал призыв «некоторых немецких социалистов» рожать больше детей в рабочих семьях, потому что они станут солдатами революции. Этот путь сулит лишь дальнейшее ухудшение положения рабочего класса. Только «уменьшив число детей, рабочие, и мужчины и женщины, смогут превратиться во вполне сознательных индивидуумов… и деятельных социалистов»[46].
Другие использовали более традиционные неомальтузианские аргументы. Яльмар Эрвалль предостерегал, что Швеция не может позволить себе такого же удвоения населения, как в XIX в. Целью должна быть неизменная численность населения, соответствующая наличию земельных ресурсов. Он считал, что замедление роста населения будет способствовать установлению мира во всем мире, потому что цивилизованным народам больше не нужно будет сражаться за место под солнцем. Тех представителей высшего класса, которые выступают против ограничения рождаемости исходя из националистических и экономических соображений, но сами не хотят иметь много детей, Эрвалль обвинял в ханжестве. Он приветствовал уже начавшееся в Швеции падение рождаемости как «удовлетворительное» развитие событий[47].
Кнут Викселль до своей смерти в 1926 г. продолжал активную пропаганду идей неомальтузианства и укрепление его связей со шведским социализмом. В лекциях перед Неомальтузианским обществом и в радикальной «Clartesection» в Лундском университете он неустанно подчеркивал три главные цели: позволить родителям рожать меньше детей, чтобы лучше обеспечить уже имеющихся; установить более гармоничное соотношение между численностью населения и природными ресурсами Швеции; бороться с проституцией и другими «сексуальными отклонениями», чтобы позволить каждому вести более здоровую, естественную и счастливую жизнь. Он отмечал, что вторая цель предполагает более всеохватные действия, в том числе совершенствование законов, регулирующих половые отношения, и обобществление всех секторов экономики, где наблюдается склонность к монополизму. «Но, с другой стороны, – продолжал он, – все эти усилия останутся втуне и будут простым сотрясением воздуха, если одновременно не добиться разумного решения вопроса о численности населения»[48].
В более общем плане Викселль приветствовал снижение рождаемости во всей Западной Европе, полагая, что это обернется повышением уровня жизни для всех, а особенно малообеспеченных слоев, и станет положительной мерой для установления мира во всем мире. Если растущее население ищет возможности увеличить свою территорию и ресурсы, то стабильное или сокращающееся население сможет удовлетвориться имеющимися ресурсами. В самом деле, продолжал Викселль, в настоящее время хозяйственная жизнь Западной Европы, построенная на обмене своей промышленной продукции на сырье и продовольствие, привозимые из-за океана, «крайне неестественна». Когда заморские страны создадут свою промышленность, Западной Европе придется довольствоваться собственными ресурсами. Он утверждал, что падение рождаемости необходимо для восстановления равновесия и избавления от перенаселенности. Этот аргумент, заявлял он, безусловно справедлив для Швеции, которая слишком сильно зависит от импорта сырья и продовольствия. Сокращение уровня рождаемости и численности населения представляет собой жизненно важное приспособление к экономическим реалиям. Викселль радовался тому, что законы, направленные против регулирования рождаемости, не достигли цели, и восхвалял Хинке Бергегрена за его пропаганду в среде рабочего класса. Вместе они, констатировал Викселль, предотвратили появление на свет еще одной стотысячной резервной армии безработных[49].
Викселль принял участие и в дискуссии об абортах, где доказывал, что в существующих условиях аборт бывает необходим. Заметив, что общество не может решать, когда аборт «необходим», а когда он не обязателен, Викселль предложил предоставить решение тем, кто в нем заинтересован, разрешив аборт в первые три месяца беременности[50].
Сходные аргументы преобладали в дискуссиях между молодыми социалистическими интеллектуалами. Г. Вестин Силверстолпе в статье в «Tiden» доказывал, что установление ограничений на въезд такими странами, до сих пор принимавшими иммигрантов, как США, представляет собой поворотную точку для Европы. Он предостерегал читателей, что население Западной Европы вышло за пределы «оптимального». Падение рождаемости, предположил он, было благотворным и неизбежным приспособлением к этой реальности[51]. В книге Folkmängd och välstånd Силверстолпе сформулировал проблему яснее: «Если принимающие иммигрантов земли заполнены, то ясно как день, что земли, поставляющие эмигрантов, переполнены». Он доказывал, что падение рождаемости уже начало вносить стабильность в экономические, социальные и политические отношения в Европе. Он призвал отменить законы, препятствующие ограничению рождаемости, и открыть людям доступ к противозачаточным средствам из соображений «демографической политики»[52].
Франс Северин, опять-таки в «Tiden», повторил аргумент Викселля, что, поскольку индустриализация уже преобразила старые колонии и они больше не нуждаются в европейских товарах, следует привести численность населения Европы в соответствие с ее природными ресурсами. Он превозносил благотворное влияние падения рождаемости на духовное и экономическое положение рабочего класса[53]. Экономист Свен Брисман, выступая в 1925 г. в Стокгольме перед собранием Национального экономического общества (National ekonomiska föreningen), доказывал, что Швеция – с населением 6 млн чел. – «несомненно» превысила оптимальный уровень. Он полагал, что продолжение эмиграции и дальнейшее сокращение рождаемости приведут к повышению среднего уровня жизни[54]. Бертиль Могард подошел к анализу мальтузианской проблемы с точки зрения доступности сельскохозяйственных земель. Опыт XIX в., когда, благодаря индустриализации и наличию свободных земель в обеих Америках и Австралии, Европа смогла позволить себе высокие темпы роста населения, он назвал особым случаем. В нынешних условиях, полагал он, необходимо сокращение населения[55].
Им вторили и другие видные социалисты. Нильс Карлебю, молодой и очень влиятельный интеллектуал, включил обсуждение демографической проблемы в свою главную работу «Социализм: лицом к лицу с реальностью» (Socialismen inför verkligheten). Хотя в ней Карлебю говорит преимущественно о миграции, он признает, что угроза перенаселенности продолжает «окрашивать» тревоги столетия[56]. Ева Вигфорс, адаптируя предложенную Г. Д. Коулом «семейную заработную плату» к шведским условиям, задалась вопросом, не приведет ли эта самая семейная заработная плата к повышению рождаемости. Она доказывала, что, судя по французскому и итальянскому опыту, стимулировать рождаемость не так-то просто. Она признает, что пособия, растущие пропорционально числу детей, все же могут повысить рождаемость.
И в связи с этим, заключает она, они окажутся нежелательным побочным эффектом предлагаемой схемы[57].
Под влиянием неомальтузианцев оказался самый центр социал-демократической партии. Эрнст Вигфорс, муж Евы и министр финансов в ряде социалистических правительств 1920—1930-х годов, в 1930 г. подготовил рукопись о взаимосвязи между заработной платой, процветанием и ростом населения, а основой всех построений была идея «оптимальной численности населения»[58].
Марксистские сторонники высокой рождаемости
Несмотря на то что социалистические круги явно находились под влиянием неомальтузианских идей, в Швеции имелась и небольшая группа сторонников старого взгляда на Мальтуса как на лакея капитализма. П. Й. Велиндер, повторяя аргумент Маркса, отверг «распространенное мнение», что у рабочего класса есть единственное решение – радикальное снижение численности населения. Он отметил, что рабочему классу внушают мысль о перенаселении в то самое время, когда промышленность извергает на рынок предметы роскоши, а фермеры жалуются на перепроизводство. Велиндер обвинил последователей Мальтуса в том, что они в очередной раз заставили рабочий класс поверить в то, что его собственный труд не стоит ничего и рабочие сами являются причиной собственной бедности: «Я принял социалистический взгляд на мир, потому что обнаружил в нем жизнеутверждающий принцип. Я понял его как стремление утвердить суверенитет человечества над всем живущим, признание достоинства человека как высшей ценности, а не как исчезновение человечества. Если я ошибся, если социализм – это синоним самоубийства человеческого рода, что ж, тогда мне придется бороться с этим движением»[59].
Отвергая мальтузианские экономические теории, Велиндер доказывал, что ресурсы земли неограниченны и что труд и усилия каждого поколения увеличивают материальное и научное наследие, передаваемое в будущее. Причина бедности и страданий – не перенаселение, а капиталистические производственные отношения, лишающие рабочий класс плодов его труда. В Бельгии плотность населения в 29 раз выше, чем в США, объяснял он, но в обеих странах рабочие подвергаются одинаковой эксплуатации. Он указал на то, что после 1914 г. в Европе рост населения практически остановился, и спрашивал, стала ли жизнь рабочего класса в результате этого лучше.
Велиндер подтверждал полезность регулирования рождаемости и планирования семьи, но отвергал «бездумную» жизнененавистническую пропаганду неомальтузианцев. Материнство – не пытка и не наказание, а естественная функция, дающая женщине удовлетворение. Половой акт дает только мгновенное удовольствие, а настоящим и устойчивым источником радости, заключал он, являются дети[60].
Консервативные сторонники высокой рождаемости
Смешивая христианские, меркантилистские, расовые и националистические аргументы, шведские консерваторы активно выступили против неомальтузианской угрозы. Самым выдающимся результатом их усилий были принятые в 1910–1911 годах законы против регулирования рождаемости. Консерваторы вносили в риксдаг предложения об установлении особого налога на холостяков в 1892, 1893, 1908, 1915 и 1916 годах. В последнем случае, например, речь шла об особом подоходном налоге на холостяков, бездетные пары и семьи с одним или двумя детьми. Консерваторы говорили о богатых природных ресурсах Швеции и о социальной, экономической и «национальной» потребности в растущем, здоровом работоспособном населении, предупреждая о серьезных последствиях уменьшения числа браков и рождаемости. К счастью, говорилось далее, в сельской местности еще сохранилось достаточное число больших шведских семей, но эти ячейки общества нуждаются в защите[61].
Поскольку после 1920 г. падение уровня рождаемости в Швеции продолжилось, так называемые «буржуазные»[62] экономисты усилили критику неомальтузианства. Давид Давидсон опубликовал в 1926 г. в газете «Aftonbladet» статью, в которой критиковал теорию «оптимальной численности населения». Обществу вредно, заявил Давидсон, когда самые передовые расовые группы ограничивают рождаемость в то время, как другие, более примитивные народы, продолжают размножаться. И умножение вторых со временем станет источником угрозы для целостности и богатства первых. В серии газетных статей в «Svensk tidscrift» Эли Хекшер подверг критике одновременно и экономическую логику, и моральные основы неомальтузианства. Использование методов предотвращения беременности, заявил он, слишком часто основывается на похоти и гедонизме. Хекшер защищал семейные ценности и необходимость идти на жертвы ради детей[63]. Й. Гэншар и Г. Силен, применив к шведским данным новый нетто-коэффициент воспроизводства (Net Reproduction Rate, NRR), обнаружили, что в 1926 г. значение NRR для Швеции составило всего 0,95 (1,0 означает нулевой рост). Для Стокгольма они насчитали шокирующую величину 0,389[64]. Экономист Бертиль Улин, ставший впоследствии лидером шведской Либеральной партии, выступая в 1929 г. перед Копенгагенским союзом студентов, предупреждал их о последствиях падения рождаемости в Скандинавии[65]