– Эй, дружище, ты в порядке? На тебе лица нет, – Мэтт подобрался ко мне незаметно, хлопнул по плечу. – Жуть какая, а? Наводит на размышления…
– И не говори, – искренне отозвался я, понимая, впрочем, что мы говорим совсем о разных вещах.
– Вот так вот живешь с человеком много лет бок о бок, и не знаешь, в какой момент у него крышу снесет и он решит тебя прикончить, – как-то уж слишком пристально напарник смотрел на меня, произнося эту фразу.
– Психи среди нас, – подтвердил я и повернулся к нему, изобразив нарочито жуткий оскал. – Они могут жить с тобой, работать с тобой в одной смене, например…
– Ездить в одной патрульной машине, – подхватил Мэтт, усмехаясь в ответ. – Я понял. Знаешь что, давай перехватим по чашечке кофе по пути. Думаю, никто нас не осудит, после такого-то…
Думаю, никто нас не осудил бы, даже реши мы плеснуть в кофе чего покрепче. Но служба есть служба, есть ведь пределы даже у нашей с Мэттом наглости.
У этой истории должен быть какой-то красивый и многозначительный конец, скажете вы. Ну, так же всегда бывает. Главный герой вернулся в подвал с огнеметом и все там выжег подчистую. Фейри боятся огня, это всем известно. Но рисковать устроить пожар в жилом доме ради изгнания нечисти, которую никто, кроме меня, не видит – это не ко мне, извините.
Может быть, скажете вы, стоило вызвать священника и все там освятить. Может быть. Моя мать бы так и сделала, наверное. Она все таскалась по разным церквям в городе, перебирала, ворча, что городские священники совсем не то, вот то ли дело отец Уилан в ее родном городке! Я был с ней на множестве служб, мне нравится тихая и торжественная атмосфера храмов, но… как бы это вам объяснить. Как человек, который видит духов, я мог бы ожидать увидеть хоть что-то в церкви… какое-то свечение, лучи света из ниоткуда, пение ангелов, понимаете, что я хочу сказать? Но ничего там не было. Тихое, спокойное место, куда не забредает городская нечисть… впрочем, в паре церквей я видел на мессе такие лица, что до сих пор меня терзают сомнения, так ли это… Но никаких следов присутствия той силы, что могла бы противостоять злу.
Да и зло ли эти твари?
Я одно время трахал девку из китайского квартала, и у нее меж лопаток была татуировка со значком инь-янь, такая круглая штуковина, где черная половина плавно перетекает в белую. Если смотреть на нее в момент оргазма, она начинает вращаться. Ну, может, только у меня так, сложно сказать, как вы понимаете, тут я на статистику сослаться не могу. Но суть в том, что каждое явление со временем превращается в свою противоположность. Черная «капля» в рисунке совсем истончается кверху и кажется, будто белая одержала верх, но в самом сердце белой половинки уже расцветает чернота. Что я хочу сказать, в общем-то? Что я не вернулся в этот подвал.
Зато я покопался в хронике и выяснил вот что. Несколько лет назад в подвале и правда жила безумная бездомная старуха. На нее жаловались жильцы, ее даже пристраивали в приют при монастыре, но она сбегала оттуда, объясняя сестрам, что ее ждут «дети». В молодости она была медсестрой, приторговывала медикаментами и помогала делать подпольные аборты. Это ее в тюрьму и привело, после заключения у нее в голове помутилось, а родственников не осталось, вот и померла она в конце концов в холодном сыром подвале.
Ладно, скажете вы, если в истории нет логичного конца, в ней должна быть мораль. И вот сейчас для нее самое время и место.
Я не знаю, что вам на это ответить, честно. «Не селитесь в доме, где пару лет назад умерла бомжиха?» Или «не нарушайте закон об абортах»?
Знаете, я не из сторонников и не из противников, я вообще не считаю себя вправе в это дело лезть, и когда при мне какие-нибудь политические активисты заводят такие разговоры, я отмалчиваюсь или ухожу. Можете закидать меня камнями, но я считаю, вопрос об абортах должны решать женщины, и только они, и черт меня дери, если я полезу в бабские разборки, я не камикадзе. Да и если духи были похожи на уродливых младенцев, это ведь может ничего и не значить, верно?
Кто их знает, как они выглядят на самом деле, если они вообще имеют определенную форму. Может, это наше сознание рисует картинки и поет нам песни на древнем языке, а что мы видим на самом деле или чего не видим – бог его знает.
Я знаю, мой долг как писателя, напугав вас как следует, взять и успокоить, но и с этим беда. Правда в том, что я не знаю, что со всем этим делать. На кого бы они ни были похожи, духи повсюду. Вы можете увидеть их краем глаза, но чаще всего милосердное сознание тут же найдет успокоительное объяснение. Вы можете жить с человеком десяток лет, а потом он, повинуясь чьей-то воле, схватит нож и принесет вас в жертву. Мир состоит из процессов созидания и разрушения, одно перетекает в другое, сегодня мы собираем урожай, а завтра станем чьей-то пищей, как бы мы ни убеждали себя, что в современном цивилизованном мире эта опасность нам не грозит. Слышите смех, похожий на звон серебряных колокольчиков? На крыше вашего дома уже танцуют существа, которые были здесь задолго до того, как люди впервые разожгли огонь на девственных зеленых холмах; и когда придут холода, они позовут своих старших братьев, чтобы собрать кровавый урожай осени.
3. Eihwas (Граница)
Когда Дэйв вернулся, туман за окном уже начал приобретать сиреневый оттенок, предвещая наступление сумерек. Мэтт распахнул окно, вдохнул холодный воздух и покорно добавил очередной цвет в обновленную палитру сознания.
– Проветриваешь башку или комнату? – поинтересовался Дэвид, появляясь в дверях.
– Разгоняю облако дешевого пафоса, – отозвался Мэтт. – Твой редактор ни разу в разговоре не упоминал, что сейчас двадцать первый век, и Лавкрафт с Дансени давно истлели в своих гробах?
– А, я смотрю, ты ознакомился с моим монументальным трудом…
– Самую малость. Первой истории мне хватило для начала.
– Пойдем, – Дэвид сделал приглашающий жест. – Продолжишь играть в критика за ужином, идет? Но сначала нам придется его приготовить. Трудотерапия, говорят, творит чудеса.
Некоторые из пациентов клиники действительно ходили на подобные сеансы, трудотерапии или чего-то подобного, факт. Клеили игрушки из бумаги, рисовали картинки. Хотя это уже скорее арт-терапия, верно? Мэтт вздрогнул, вспомнив бледные лица с отсутствующим взглядом и узловатые пальцы, отчаянно стискивающие карандаши.
Там был один парень, настоящий художник, не иначе. Даже пребывая наполовину в галлюцинаторном тумане, он умудрялся создавать поразительно живые, объемные портреты неведомых существ. Твари смотрели с его полотен с нечеловеческим равнодушием. Мэтт никогда не признался бы в этом даже себе, но он боялся заглядывать в глаза нарисованным монстрам.
Иногда бедняга забывался и не замечал, что грифель сломался, карандаш треснул в его руке, щепки впиваются в пальцы и ранят их. Он дорисовывал картины кровью, и это никого не удивляло. Чем же еще питаться тварям, которых он рисует, как не кровью…
Мэтт не сразу сообразил, что замер посреди лестницы, вцепившись в перила. Дэвид опять смотрел на него очень внимательно, но, к счастью, пока молчал.
– Извини, я зависаю, – пробормотал он, поспешно спускаясь.
На разговор о книге Дэйв его все-таки «развел». За столом от собеседника не скрыться, не убегать же с тарелкой в ближайший темный угол, затыкая уши, чтоб не слышать вопросов. А хотелось.
– Ну что я могу сказать, я же не литературный критик, – Мэтт старательно ухмылялся, чтоб не демонстрировать растерянность. – Этакий небрежный, панибратский, можно сказать, стиль. Будто разговор в пабе между приятелями. Но ты выбиваешься из образа местами, серьезно. Кровь, понимаешь ли, «алеет экспрессионистскими мазками»! О господи, Дэйв, ты что, и правда думаешь о такой вот херне, когда смотришь на труп?
– Ты и представить себе не можешь, о какой херне я иногда думал на работе, – Дэвид был неожиданно серьезен, и это было хреново. Его поведение оставляло все меньше шансов свести все к шутке. Мэтт понимал, о чем именно этот разговор, но оттягивал решительный момент до последнего.
Черт бы его побрал с этими откровениями. Вроде и так все достаточно паршиво, ну зачем добавлять в жизнь Мэтта еще и тот факт, что единственный человек на свете, к которому он приполз, потеряв все – законченный псих?
– Ладно, только не говори мне, – не выдержав, Мэтт с шумом отставил кружку. – Не говори мне, что ты это всерьез. Все эти… духи. И мертвецы.
– Кое-что я приукрасил, конечно, – Дэйв не смотрел ему в глаза. Смотрел на свои руки, бесцельно теребящие край скатерти. – Я не всегда их вижу, иногда просто чувствую. Как чувствую связи между людьми. Их настроение, прежде чем они откроют рот. Слушай, я не знаю, что из этого мистика, а что наблюдательность. Но ты же сам видел, ты же сам говорил мне, что я будто насквозь их вижу, помнишь? А как я раскрыл тот «висяк» с утонувшей девчонкой? Ты же не верил тому, что я плел детективам. Ты не дочитал еще про это?
– Извини, я не могу это читать, у меня башка лопается, – Мэтт обхватил голову руками, словно иллюстрируя высказывание. – Духи. Духи, мать твою. Я чего угодно ждал, только не этого.
– Ладно, – он не видел движения Дэвида, но по звукам понял, что тот занялся чайником. – Знаешь что, забудь. Это неправильно, ты сам только что вылез из своего персонального ада, и тут я со своими духами, глюками, чем бы они ни были.
– Скажи мне вот что, – Мэтт выпрямился. – Прямо здесь и сейчас, в этой комнате, есть кто-то, кроме нас?
– Нет, – совершенно серьезно ответил Дэвид. – Конечно, нет.
– Тогда ладно, – Мэтт усмехнулся. Кривоватая вышла усмешка, но что поделать, других в запасе не нашлось. – Тогда я могу с этим жить. Пока ты не разговариваешь при мне с пустыми углами, все нормально.
– Здесь их вообще гораздо меньше, и они другие, – Дэвид с заметным облегчением пустился в рассуждения. – Более древние, и ведут себя… с достоинством, что ли.
– О господи, – Мэтт беззвучно рассмеялся. – Нет, не настолько нормально. Давай пока не будем, а?
– Понял, – Дэйв жестом показал, что закрывает рот на замок.
– Знаешь, проще всего ни о чем таком вообще не думать, – через некоторое время продолжил Мэтт, склонившись над тарелкой. – Не верить ни в какую мистику. Не верить и не видеть ничего. Либо видеть и… принимать как должное, что ли. А вот поверить, но по-прежнему не видеть… это же страшнее всего.
– Я понял. Слушай, ты потом когда-нибудь все-таки дочитай книгу. Серьезно, тогда будет понятно гораздо больше…
– Кто о чем, а ты о своей книге… Ладно, обещаю. Если раньше не свихнусь.
В доме по-прежнему был зверский холод – непонятно, как Дэйв тут жил все это время. После ужина они наконец вплотную занялись камином и вытряхнули из трубы чертову тучу свалявшихся дубовых листьев.
– Где-то в доме были щипцы и кочерга, точно их видел, – сообщил Дэвид, вытирая пот со лба.
Руки у него, конечно, были в золе, и на физиономии остались черные полосы. Мэтт усмехнулся.
– Помню твою квартирку времен стажировки, да… Так и не научился наводить порядок?
– Что есть порядок? – выпрямившись, Дэйв принял горделивую позу, достойную греческого философа. – Существует ли идеальное, единожды установленное и незыблемое расположение вещей и явлений на оси мироздания, или же мир есть бесконечно текучее, динамичное множество форм единой энергии, перетекающих друг в друга?
– Да ну тебя нахрен, – все еще смеясь, Мэтт направился к лестнице. – Откуда хотя бы начинать поиски?
– Рядом с моей спальней комната мамы. Я не разбирал ее с момента переезда… Если честно, я вообще только в гостиной и спальне прибрался. Посмотри там… Если найдешь еще что-нибудь, свистни. Какую-нибудь давно потерянную историками средневековую рукопись, Святой Грааль или кости динозавров…
Вот так вот просто взял и впустил его в комнату не так давно умершей матери. Мэтт чувствовал себя почти расхитителем гробниц, осторожно поворачивая ручку старой, рассохшейся двери.
В комнате пахло пылью и влагой, может, даже плесенью. Он брезгливо повел носом. Развести бы печь пожарче, и протопить весь дом, чтобы выгнать сырость.
Мутное зеркало в углу, казалось, уже разучилось отражать окружающую действительность. Большая старинная кровать еще хранила остатки кружевного полога. Когда-то, вероятно, эта комната была обставлена со вкусом и со знанием дела. Что за человек жил здесь? Мэтт покопался в памяти и был вынужден признать, что о родителях Дэвида он не знает практически ничего.
Он поискал взглядом фотографии на стенах или полках, но там обнаружилась только пара пейзажей в рамках.
На полу беспорядочными стопками были свалены старые вещи, в углу возвышалась пирамида из перевернутых стульев – похоже, Дэйв убрал из прихожей всю лишнюю мебель. Слой пыли подсказывал, что произошло это давно. Кочерга действительно обнаружилась здесь – лежала себе на прикроватной тумбочке, покрытая вездесущей пылью.
«Как он здесь жил два года, интересно? Как зимовал, не растапливая печь? И еды нормальной в доме не водится… и…»
Мэтт замер. Остановился посреди комнаты, врос в ковровое покрытие нелепым соляным столпом из библейской притчи.
А потом сполз на пол, судорожно хватая ртом воздух. Он вспомнил.
В сознание вихрем ворвались воспоминания, точно осколки разбитого зеркала взлетели с пола, собираясь в причудливую мозаику.
«Ты же умер, сволочь такая. Тебя же убили на задании».
Он тогда сбежал из больницы, чтобы попасть на похороны. Это его ранили в руку, а Дэйву повезло меньше, пуля пробила легкое. Он не дотянул до приезда «скорой»…
Перед глазами мелькали картинки. Мэл держит его под руку, заботливо прикрывает от дождя огромным черным зонтом, они все под зонтами, словно стая неторопливых летучих мышей, на мгновение сложивших крылья… он почему-то смотрит на кладбище сверху, поднимаясь все выше, и вся картинка будто выцвела, ни единого цвета, только оттенки серого…
Почему все черно-белое, почему почемупочему
И тут же, будто издеваясь над ним, память подбрасывает совсем иное. Разговоры, смешки, ненавистные рожи старых-новых сотрудников. Некто Фиббс, рыжеватый тип с длинным носом, он держит в руках ярко-красную кружку и говорит: «Ты читал книгу Дэвида?»
Ярко-красную, рыжий, синяя форма, сизые прожилки на носу под кожей, все цветное
Почему они так говорят, ты же умер, ты умер, я вспомнил, ты умер и бросил меня
Мэтт провел по лицу ладонью, оставляя, наверное, такие же черные следы на лице, как Дэвид парой минут назад.
«Я же подсел на наркоту, чтобы сбежать от боли, я не смог спасти тебя, не успел…»
Влажный сумрак комнаты навалился на него, обнимая липким ватным пологом. Тишина была оглушительной. Тишина пустого заброшенного дома.
Мать Дэвида умерла и оставила ему в наследство этот дом, вроде так говорили. И дом стоял заброшенный, пока один псих не приперся туда в поисках потерянных воспоминаний, так, что ли?
«А потом в салон зашла женщина и села на то же место. Села прямо сквозь него, понимаете?»
Только вот если верить этой невесть откуда возникшей книге, мертвецы бесплотны. А Дэйв подхватил его на пороге. И…
И девчонка из магазина, она же не предлагала Мэтту посетить могилу писателя, в самом деле. Господи, да что за бред. У него просто шестеренки в мозгах заело, и все. Или…
Или ты тоже умер, приятель. И пришел в страну мертвых, автостопом приехал, можно сказать. А местные духи были столь любезны, что указали дорогу. Начиная с той старухи.
Руна Вирд, пустая руна. Нет у тебя судьбы, имя стерли из книги жизни, а глаза уплыли в океан и превратились в морских ежей.
Ты сдох на ступеньках очередного инспектируемого притона, где задержался на несколько дней для «проверки». А психушка была вратами чистилища, где томятся такие же потерянные души. Или…