Девчушке по имени Эстер едва исполнилось четырнадцать, и ее искали уже неделю. Ее родители отдали полиции на редкость удачную фотографию, почти профессиональный портрет. Милое личико в обрамлении золотых локонов так и притягивало взгляды всех проходящих мимо стенда. Тошно даже подумать было о том, что такое прелестное дитя могло привлечь внимание какого-нибудь больного извращенца. Загружая в организм внеочередную дозу кофеина, я смотрел на ее фото дольше прочих. Если уж судьба наградила меня странным даром видеть скрытое от чужих глаз, могла бы добавить к нему и умение гадать по фотографии, жив человек или мертв, не говоря уже о том, чтобы найти его местоположение на карте. Подобный талант часто приписывают экстрасенсам, и я не раз натыкался на истории о том, как полиция где-нибудь в Штатах успешно находила пропавших с их помощью. Однако в родном департаменте подобных историй мне не рассказывали. Может, однажды я бы и поразил коллег своими сверхспособностями, а пока что мне не всегда удавалось отличать мертвых от живых на улицах города, что уж говорить о фотографиях. Но, видит бог, я старался. Вглядывался в лица на стенде, стараясь уловить хоть что-то, мимолетный проблеск света или тень невидимой тени, застилающей лицо. И собирал статистику по мере сил – с кем угадывал, с кем нет.
Эстер самым бесцеремонным образом сейчас нарушала эту статистику, танцуя в разноцветном хороводе ряженых. Отблески света из самодельных фонарей играли на ее лице, складываясь в причудливые картины калейдоскопа, то заливая черты мертвенной бледностью, то углубляя тени возле глаз, то расцвечивая щеки задорным румянцем.
Заметив девочку, я и думать забыл о танце, и рванулся в центр площадки, не сводя с нее глаз. Хотел бы я думать, что ошибся, но память услужливо подсказывала, что именно эта футболка со смешным рисунком фигурировала в описании под фото мелким шрифтом: «Прочие приметы… была одета в джинсы, футболку… вышла с территории школы в 17.25…» И потом, сложно было не заметить современно одетого подростка среди этой тщательно наряженной к карнавалу толпы.
– Эстер! – окликнул я, и девчонка на мгновение замедлила движение, завертела головой в поисках источника звука. Глаза ее блестели каким-то нездоровым весельем, и меня она словно бы и не видела.
Хоровод дрогнул, разделяясь на несколько «рукавов», и один из них тут же спиралью закрутился вокруг меня. Замельтешили лица, сбивая с толку и заставляя невольно отшатнуться – не все из них были человеческими. Маски, словно у тех музыкантов? Или, скорее, искусный грим? Маски ведь не умеют так скалиться и корчить рожи…
– Эстер!
Девочку я больше не видел, ее унес беснующийся поток танцоров. Один из них вдруг оказался прямо передо мной, ухватил за руки, и мы закружились на месте. Я с ужасом понял, что не могу шевельнуться, и ноги мои будто бы уже и не касаются земли.
Лицо моего оппонента скрывала маска – без сомнений, всего лишь маска, простой пластиковый кружок с раскосыми прорезями-глазами и черной ниточкой губ. Кажется, точно такие же лежали на прилавках на улице.
– Зачем тебе девчонка? Она уже с нами, она уже наша. Девчонка пляшет, поет, имени своего не помнит. Танцуй и ты. Нынче большой праздник, Луна в Скорпионе, королева в норе, а черви на свободе…
Лучше бы он не говорил ничего. Может, тогда у них и оставался бы хоть призрачный шанс затащить меня в свой бесовский хоровод. А тут я сразу понял, с кем имею дело. Этот свистящий голос, втекающий в уши ледяной водой, мне уже доводилось слышать. Осенние духи – вот кто мог так заморочить голову мне и бедняжке Эстер. Не люди танцевали с нами в эту ночь, и не человеческий это был праздник. Может, и к лучшему, что некоторые из них прячут лица под масками – не уверен, что готов был тогда их увидеть.
Собрав все силы, я выдернул руки из железной хватки чудовища – кто бы мог подумать, что эти создания умеют быть настолько материальными? И, тщетно пытаясь справиться с накатившим головокружением, снова позвал:
– Эстер!
– Я здесь! – откуда-то донесся девичий крик, и я ринулся на голос. Но не тут-то было – толпа ряженых активно воспротивилась. Каждый норовил заступить мне дорогу, толкнуть или развернуть в другую сторону. Чьи-то холодные пальцы пробирались под одежду, царапали острыми ногтями и щипали. Со всех сторон раздались голоса, визгливо пародирующие крик девочки: «Я здесь! Я здесь!» В глаза бросались странные, искаженные физиономии; некоторые из моих оппонентов, впрочем, выглядели весьма пристойно, пожалуй, даже слишком красивыми были их лица – то была не осенняя мерзость, а веселое летнее племя духов. Да полно, стоит ли так уж решительно проводить между ними границы, раз они не гнушаются плясать в едином хороводе?
– А точно ли она тебе нужна? – насмешливо спросил возле самого уха все тот же свистящий голос. – Может, Эйлиш тебе нужна? Или Эйнджел? Рейчел, Сибил, Кейси?
Передо мной вновь замелькали лица. Женские и девичьи, странно знакомые… определенно знакомые. Все они когда-то были в нашей «портретной галерее» без вести пропавших. А сейчас показывались на мгновение среди танцующих, и вновь растворялись в вихре взметнувшихся рук и скалящихся нечеловеческих рож. Все, как одна – счастливые, смеющиеся, с вплетенными в волосы диковинными цветами.
– Выбери одну, – мне под руку толкался какой-то карлик, а может, до срока состарившийся ребенок, в чьи черты я предпочел не вглядываться – иногда спокойный сон гораздо дороже тайных знаний. – Только одну уведешь! Раз уж три раза позвал… Выбирай другую!
Будь я героем какой-нибудь заумной, глубоко философской книженции, непременно задумался бы о сложности подобного выбора. О моральной ответственности героя и прочих вещах, о которых так здорово рассуждать, сидя с книгой в кресле у камина. Только я тогда был слишком испуган и дезориентирован, чтобы делать философские выводы, а поэтому так и продолжил ломиться сквозь толпу, выкрикивая: – Эстер! Эстер!
И вдруг все закончилось. Музыка наконец оборвалась. Девочка в джинсах и белой футболке, точь-в-точь как в полицейской ориентировке и описано, стояла среди расступившихся ряженых и растерянно озиралась. Я ухватил ее за руку и потащил к выходу. И только, перебираясь через забор с табличкой «Ремонт» – когда, интересно, я научусь уже верить тому, что написано на дверях? – только тогда я вспомнил, что пришел сюда не один.
Хорош был бы герой, обменявший у чудовищ одну девушку на другую! Я обернулся, уже готовый вернуться к безумному карнавалу, но с облегчением обнаружил, что прежняя моя спутница последовала за нами. И вид у нее был крайне разгневанный – куда там осенним духам с их кровавыми лунами и червивыми королевами.
– Дэвид, что происходит? Кто это?
Представляю, как я, должно быть, выглядел в ее глазах. Нашел себе в хороводе другую юную прелестницу, и ну драпать. Прямо-таки классика жанра «все мужики-козлы». А козел, между прочим – древнейший символ плодородия. Ему должно быть обидно за регулярные с нами сравнения.
Я собирался было пуститься в объяснения, но тут Эстер неожиданно тяжело оперлась на мое плечо. Глаза ее закатывались, девчушка была явно близка к обмороку.
Не помню точно, что я тогда наплел, стремительно утаскивая на руках бесчувственную девочку в неизвестном направлении. Не знаю, направилась ли моя до глубины души оскорбленная спутница домой, или вернулась к танцующей за ограждением нечисти, но через пару часов она точно была дома, хоть и не желала больше со мной разговаривать – никогда в жизни, как злорадно сообщила мне ее соседка по комнате.
Теперь уже, долгое время спустя, обзаведясь кое-какими теоретическими познаниями в данной области, я понимаю: увидев, что она смогла первый раз беспрепятственно покинуть хоровод, я мог за нее больше не волноваться. Дело в том, что все старинные легенды наперебой твердят, будто чудный народ холмов интересуют только дети и юные девушки, а когда те пересекают черту юности, их, бывает, даже возвращают обратно, наградив знаниями о волшебных свойствах трав и камней. Так что, раз плясавшая в хороводе нечисть не попыталась задержать мою прекрасную леди… вероятно, они сочли ее недостаточно юной, а значит, ничего ей не грозило. А вот мне, пожалуй, написав эти строки, следует начать беспокоиться о собственном благополучии. Хоть я и стараюсь без лишней надобности не упоминать здесь реальных имен, а все же, чувствую, если буду продолжать в том же духе, армия желающих выцарапать мне глаза пополнится еще одной возмущенной читательницей. Это если не брать в расчет представителей парочки преступных группировок, но об этом позже.
А в ту невероятную ночь мне только и оставалось, что отнести Эстер в безопасное место. Таковым я по ряду причин счел задний двор нашего департамента. Как подобраться к запасному выходу, не попадая в объективы видеокамер, я прекрасно знал, а что девушку скоро найдут, не было никаких сомнений – именно сюда, в обход камер слежения, регулярно бегали любители покурить.
Притворяться, что нашел ее в парке, и присваивать себе славу, я просто не рискнул. Кто знает, что Эстер расскажет, очнувшись? Обладая таким странным даром, как у меня, нельзя было не привыкнуть к скрытности и осторожности. Лучше всего, если мое имя в памяти окружающих не будет связано ни с какими странными историями.
Здорово я отступил от этого правила, написав книгу, верно?
А что поделать, если со временем становится решительно невозможно продолжать жить на грани двух миров, если тот, второй, все настойчивее врывается в твою жизнь?
Я пишу эти строчки, сидя в кресле, принадлежавшем моей покойной матери, и иногда мне чудится, будто мягкий женский голос странным эхом повторяет написанные мною слова…
Но и об этом – позже.
Когда я устало побрел обратно, ярмарка уже сворачивалась, покидая центральные улицы. Конечно, в отдельных пабах до утра просидят шумные компании, но основная часть праздника закончилась, уличные музыканты и участники представлений разбредались по домам. Некоторые даже не потрудились смыть грим, и здорово повеселились, наверное, вспоминая, как шарахался от них странный тип в помятой куртке. А мне все чудился в завываниях ветра свистящий шепот: «Выбери одну, только одну…»
Идти домой в таком состоянии не хотелось. От мысли о пустых комнатах становилось как-то не по себе. И я отправился к Мэтту.
Разумеется, он уже спал, как и положено примерному семьянину, и физиономия его при виде меня последовательно отразила все оттенки презрения, которое примерному семьянину положено испытывать по отношению к беспутному бродяге вроде меня. Но пока он собирался с мыслями, чтоб это неприятное чувство облечь в слова, я нагло просочился мимо него в прихожую.
– Привет. Мне очень нужен твой душ. И выпить. Но выпить я куплю сам. Пойдем куда-нибудь выпьем? Но сначала в душ. Впрочем, в душ я сам.
– Ты вроде и так уже… в кондиции? – напарник подозрительно принюхался. И был неправ, потому что после всего случившегося я был отвратительно, непростительно трезв.
Липкое ощущение холодных, нечеловеческих пальцев, шарящих по телу, все не оставляло, заставляя спину покрываться мурашками. В душе я уединился не столько ради мытья, сколько ради того, чтоб рассмотреть при свете полученные от нечисти царапины и синяки. В голову упорно лезли мысли о всяческих инфекциях – в конце концов, мало ли где эти твари копались своими когтями? Раз уж они умеют так ловко материализовываться…
Когда я, высунувшись на секунду из ванной, спросил «что-нибудь для дезинфекции ран», Мэтт ожидаемо забеспокоился.
– Ты что, в драку ввязался? Может, в больницу?
– Какую больницу, уймись, тут одни синяки.
– Девчонку с кем-то не поделил, что ли? – усмехнулся он, убедившись, что истекать кровью я не собираюсь.
– Хорошо ты меня знаешь, приятель. Или это я такой предсказуемый? Но выпить мне действительно надо.
У нас было любимое место за городом. Ну, если точнее, над городом. Хотя кто его разберет, где теперь проходит граница – город с каждым годом все разрастается. Просто небольшой холм, с чудесным видом: с одной стороны – на свалку автомобилей, с другой – на центр города, даже ночью переливающийся разноцветными огнями. Туда мы и забрались, набив предварительно карманы банками с пивом. Наверху порывами налетает холодный ветер, но, если спрятаться за каменным уступом, сидеть можно. Смотреть на город, молчать и не думать ни о чем особенном – редкое удовольствие. Прикончив первые пол-литра, я даже успокоился, и вновь посмотрел на городские огни с прежней теплотой. Пульсация их живого, золотистого света напоминала те загадочные огоньки, что прятались в верхушках деревьев над аллеей. Электричество – тоже своего рода магия, наверное.
Будет ли мне спокойнее жить теперь, когда я знаю, куда пропадает по крайней мере часть из тех, чьи фотографии появляются на стене у кофейного автомата? Получится ли убедить себя в том, что в мире духов, кем бы они ни были, эти дети счастливее, чем здесь? Да полно, были ли они вовсе в этом демоническом хороводе, или чья-то непостижимая воля вытащила их лица из глубин моей памяти, лишь слегка приукрасив образы и расцветив лица улыбками?
Ответов я не знаю до сих пор. Когда на следующий день я решился забраться в ремонтируемую часть парка, естественно, там не обнаружилось ни следа ночной вакханалии.
А в этот нескончаемый вечер, где-то незадолго до того момента, как он начал превращаться в утро, я увидел, как вдалеке, там, где огни города растворяются в темноте полей, вспыхнула цепочка костров, один за другим. Может, какой-то фермер сжигал разросшийся кустарник, вопреки всем запретам, а может, и не костры это были. Мне показалось на миг, что огни эти меняли цвет, вспыхивая синим и зеленым, белым и пурпурным, точно призрачные болотные огоньки, «фонарики фей», как называли мы их в детстве.
А впрочем, может быть, и показалось. Когда я рискнул сказать об этом Мэтту, он спросил «Какие огни?», и я рассмеялся, ткнув его кулаком в плечо. Иногда я здорово завидую тем, кто живет только в одном мире, а иногда мне так страшно за них, что дыхание перехватывает; но после литра-другого доброго пива проходит и это.
Но пусть хранят вас все боги, в которых вы верите или не верите, если доведется вам забрести в заброшенный парк в ночь осенней ярмарки. Все-таки мы, люди, не единственные, кто в такие ночи веселится, приветствуя праздник урожая.
5. Perth (Тайна)
Люди почему-то ложатся спать с иллюзией, что утром все будет иначе, и проблемы уйдут. Так странно с их стороны.
Мэтт проснулся мгновенно, будто и не засыпал, кажется, только что прикрыл глаза – и вот, серая хмарь за окнами уже пытается изобразить некий робкий намек на рассвет. Сердце по неизвестной причине заполошно металось в груди, в памяти стремительно расползались жалкие обрывки сумбурного сна.
Реальность же холодила ступни утренней гладкостью деревянного настила, покалывала иголочками в затекшей руке, ворвалась в ноздри неожиданно спертым воздухом с пряной ноткой крепкого мужского пота и вчерашних носков. Мэтт скептически покосился на спящего рядом напарника и вынужден был признать, что сейчас тот ничуть не напоминал бестелесный призрак. Мысль успокаивала, разум цеплялся за нее, точно якорь в бушующем море видений.
Духи и призраки не заваливаются спать в несвежей майке, они превращаются в струйки тумана и утекают поутру в плохо законопаченные щели, а не сопят так громко, каждую секунду рискуя сорваться на храп.
Определенно, для звонка Мэл или родителям было еще слишком рано. Однако сон ушел окончательно и бесповоротно. Побродив бесцельно по дому, Мэтт в конце концов устроился в кресле внизу. Телефон Дэвида лежал на тумбочке перед ним, мигая издевательскими белыми цифрами. Пять утра. Не стоит никому звонить в такое время. Проверяя, на каком ты свете, том или этом, не забывайте об элементарной вежливости, это же несложно.
Чтение книги Дэвида, определенно, не способствовало психическому равновесию, но, по крайней мере, это был неплохой способ скоротать время. Еще одну главу, пожалуй, он осилит с утра пораньше…
Девочка по имени Эстер. Черт возьми, а он ведь помнил эту историю. Девчонку нашел Эйб, парень с еврейским именем Абрахам и совершенно не еврейским носом. Хоть заслуги его в том и не было, а все же он тогда неделю ходил, надуваясь от собственной важности. Журналисты тогда осаждали участок, выясняя, не появился ли в городе новый маньяк, требовали комментариев. Но девчонка ни черта ни помнила. Как теперь понятно, оно и к лучшему.