Но, естественно, Бьякуя пропустил данную угрозу мимо ушей, сравнив ее с ежедневными криками своего лейтенанта. Но, если Ренджи хотя бы когтями не угрожает и обрезает их, то Бакс имел оружие круче любого банкая. Как только рука дотронулась до кота, тот моментально цапнул за нее, а после, чтобы наверняка, еще и, вдобавок, расцарапал до крови. Мужчина онемел, мне же пришлось встать и пойти за ватой. Придя, промыла след от когтей, а после приложила к ране.
– Почему он так сделал?
– Это – кот, ему все равно, он защищает свою территорию. Ты посягнул на нее – он тебя и цапнул. Не все коты ласковые и мирные. У нас их много, поэтому здесь битва за территорию, похлеще чем у вас.
– Чем вы занимаетесь? – Начинаю привыкать к тому что постарела, раз на «вы» обращаются. Конечно, это норма приличия, но у нас это воспринимается по-другому.
– Пишу.
– У вас, наверное, красивый почерк.
– Вот представь если бы Рукия решила написать любовное письмо Ренджи, волновалась бы и переживала, – Бьякуя помрачнел. – И вот ее дергающийся почерк – вот это вот мой. Короче, пишу, как курица лапой, причем левой, когда она – правша.
– Это редкий талант.
– Нет, это значит, что мой почерк кошмарный, – взяв со стола дневник, протянула. Он открыл и застыл. – Вот о чем я говорила.
– Ваши буквы…
– Не мои, а… Эм… Не помню кого. Не важно.
Сидя еще час в сплошной тишине, занимаясь работой, во время вспоминаю, что на кухне картошка варится и иду доделывать работу. Он, словно хвостик, следует за мной.
Превратив картошку в пюре, кладу в тарелку, протягивая, вместе с ложкой, сомневаюсь, что с вилкой у него не возникнут проблемы, говоря, что это едят. Кучики покосился на меня, затем на картошку, снова на меня и удивленно спросил «Это?». Чтобы показать на своем примере, так же решила поесть. Причем совершенно спокойно. Он несколько минут наблюдал, затем снова покосился на пюре и неуверенно решил попробовать.
Удивившись тому, что, оказывается, это можно есть, а не только бананы, принялся за трапезу, предварительно пожелав приятного аппетита. Такого аристократизма не то что наш дом, а наше село не видало. Расправившись с едой, поблагодарил. Это вызвало улыбку, пока еще не могла понять – истерическую или милую, но точно улыбку. Помыв быстро посуду, снова ушли в мою комнату. На сей раз Бьякуя внимательно рассматривал все, что в ней находилось.
Особенно заинтересовали белые листы. Задавая вопросы, тут же получал ответы – листы нужны для записей, чтобы не забыть. Хорошей памятью никогда не отличалась. Розовые обои с зайчиками, для детей до пяти лет. И они были у меня. Их еще клеили, когда мне было лет девять-десять. Тогда их ненавидела и сейчас упорно продолжаю это делать. А все почему? Мы переезжали в этот дом и как-то так получилось, что бабушка подогнала именно такие противно-розовые с этими не менее противными детскими зайчиками обои, потому что тогда не могли позволить другие. В общем, больше десяти лет не можем позволить себе другие обои, приходится мириться.
Кучики, встав с кровати, подошел к стене, которая была противоположной мне, сидящей за столом, повернутая в сторону двери. Там были рисунки. Он внимательно изучал, приглядывался, затем спросил о том, мои ли они? Получив утвердительный ответ, сказал, что, оказывается, я еще умею рисовать. Комплимент века. Все равно рисунки были с разряда «мультипликация». После он подошел к шкафам, где находились два медведя, один побольше, второй поменьше, кукла и разнообразные книги. Рассматривая, спросил можно ли взять. Изучал, читал, выбирал. Даже заинтересовался одной из многих.
Особенно «Шерлоком Холмсом». Я не сомневалась.
До полпятого стояла сплошная тишина. Послышался стук, затем голоса – мама и папа прибыли. Бьякуя схватился за катану, от чего пришлось его остановить, говоря, что это родители, а не пустые. Мама, сняв куртку и войдя в дом, сразу зашла ко мне в комнату и забыла о приветствии напрочь, сказав стандартное «Здравствуйте», завидев Кучики, который поклонился. Жестом подозвав, спросила кто это, на что я тут же ответила, что скажу и познакомлю позже. Мама немедля удалилась.
– Я все еще не знаю как вас называть, – подал голос мужчина.
– Манока Елизавета Викторовна. Манока – фамилия, Елизавета – имя, Викторовна – отчество, – без задней мысли ответила я, вставая.
– Лиза, мы готовы, знакомь, – сказала мама, войдя в комнату. – Мы будем в зале.
– Мама – Мила Владиславовна и папа – Виктор Павлович. Будь добр, не опозорься, пойдем, – взяв его за край кофты, потащила в залу.
– За это можете не переживать, Елизавета Викторовна, – еще с обращением на «вы»
можно смириться, но не с этим.
– Просто называй «Лиза», я не в школе преподаю, – шикнула на него, а после вошли в залу, где мама и папа уже сидели за журнальным столиком. – Мама, папа, познакомьтесь – это Бьякуя Кучики, он э-э-э… – и вот случился застой, только заметив что тот собирается сказать свое фирменное «Двадцать восьмой глава бла-бла-бла», быстро перебила, сболтнув не то. – Мой парень. Да вот. – Тот не просто опешил, он офигел, причем так конкретно, как и мои родители. – Мы познакомились вот… Эм… Еще раньше…
– А почему не говорила? – Ошеломленно спросил папа, я же поторопилась принести пуфики, чтобы мы сели. Выглядели, как двое провинившихся.
– Приятно познакомиться, Мила Владиславовна и Виктор Павлович, – он сделал глубокий поклон, я – сильный фейспалм. – Я не…
– Мы отойдем на секунду, – выгнав его из залы, вышла следом в гостиную, становясь так, чтобы нас не видели. – Ты умом тронулся? Если скажешь, что нет – тебя на британский флаг тут же порвут. Это единственное, что могло подходить под ту ахинею, которая у нас произошла. Объяснить родителям по какой причине у нас дома живет труп-синигами, да еще и с какого-то клана и куча неизвестных слов – нереально, – тихо шикнула я на него.
– Только поэтому у людей могут жить другие? – Так же тихо спросил он, наклонившись.