За круговертью все быстро позабыли о Семёне Никифоровиче. Родных у него в городе никого не было, старуха его померла вскорости. Поговаривали, что была у них то ли дочка, то ли сын, но где-то далеко – то ли в Харькове, то ли в Хабаровске. Коротка людская память, быстро уходят из нее воспоминания, быстрее даже, чем надпись на могильном камне.
***
Лена торопливо шла через закрытое городское кладбище, решив срезать дорогу до дома. Работала девушка в небольшом цветочном ларьке на остановке. И каждый вечер, заперев двери торгового павильончика, шла домой, ревностно прижимая к боку сумочку, в которой лежала вся дневная выручка. Раз в неделю, в свой выходной, Лена отвозила деньги в банк. Ежедневно делать это она не могла, так как работала допоздна. Дорога через кладбище была короткой – всего-то 10 минут и дома, поэтому девушка предпочитала ее окружному пути. Было что-то особенное в этих ежедневных прогулках. Тишина старого, уже закрытого погоста привлекала цветочницу своим величием. Обычно по пути домой, девушка любила пофилософствовать сама с собой о бренности бытия и быстротечности времени, но на сей раз ей было не до того.
Покидая магазинчик, Лена заметила подозрительного вида мужчину, который молчаливо стоял на противоположной стороне улицы, будто бы ожидая кого-то. А теперь девушке постоянно чудились шаги за спиной. Не выдержав напряжения, она побежала и в тот же миг услышала за спиной тяжёлое дыхание преследователя. Ужас захлестнул беглянку. Ни за деньги она боялась, нет… собственная жизнь была ей дороже любых сумм. Впопыхах свернув не туда, Елена, вместо того, чтобы пересекать длинное узкое кладбище, побежала вдоль него. Сумерки давно сгустились и вот-вот должна была наступить непроглядная темень, фонарей на погосте не было. Будучи лучшей бегуньей, не раз защищавшей честь родного техникума на разных городских соревнованиях, Лена надеялась оторваться от преступника, но тут вдруг услышала за спиной окрик и рев мотоцикла. Похоже у преследователя объявился сообщник.
Холодея от страха, девушка из последних сил бросилась в самую заброшенную часть кладбища, торопливо шепча: «Кто-нибудь, ну хоть кто-то помогите! Помогите!» Вдруг оступившись, цветочница кубарем полетела вперед в какие-то кусты. Земля ушла из под ног и, девушка больно ударившись обо что-то твёрдой, потеряла сознание.
***
Очнувшись, Лена увидела вокруг темноту и далекие звезды. Пошарив вокруг, девушка едва не закричала от ужаса. Но вовремя сдержалась, услышав совсем рядом мужские голоса:
– Куда эта стерва делась?
– Да чёрт её знает! Сам же видел, впереди бежала.
– У, сучка… найду, всю шкуру сдеру заживо с этой твари.
– Так найти надо… сперва, а уж потом и позабавиться можно.
– Ищи вон давай, позабавиться ему надо!
Зажмурившись от страха, Елена слушала, как эти двое рыскали по кустам вокруг, а потом, спустя какое-то время, стали удаляться. Послышался рёв мотоциклетного мотора. Похоже, преследователи бросили свою затею. Открыв глаза, девушка посмотрела на небо – оно начинало светлеть. Майские ночи короткие. Когда света стало уже достаточно, Лена увидела, что провалилась в старую могилу и лежала на крышке гроба…
***
В старых архивах не сохранилось записей о том, кем был Удалов Семён Никифорович, но старик-сторож, живший при кладбище в убогом домике, построенном еще до революции, рассказал Лене историю о смелом городовом и его борьбе с преступниками в 20-е годы. Бережно сохраненные приемником сторожа записи, хранившиеся в домике помогли Елене узнать, кто спас ее той ночью.
Стол переговоров
Вот говорят, что в семейной жизни, главное – это находить компромиссы. Для этого нужно садиться за стол переговоров и слушать партнера, и чтобы партнер тебя слушал… ну и все такое.
Мои родители прожили в браке 60 лет. За это время они успели и меня вырастить и брата, погулять на одной и на другой свадьбе и понянчить внуков – моих племянников. Ссорились ли они? О, да… много-много раз. По пустякам и не очень. Иногда не разговаривали неделями, не скрывая это от нас с братом. Отец и мама никогда не прятались за отговорками, а честно говорили, что поссорились и им нужно время, чтобы помириться. Потом они мирились – снова мама болтала и смеялась, а отец подкалывал ее совсем по-дурацки и… они были на одной волне.
Но никогда! Ни единого раза они не сидели за столом переговоров! Никогда! За все 60 лет. Их «столом переговоров» была она – папина любовница, как звала ее мама – черная лаковая ГАЗ 13 «Чайка», отец купил ее на свои сбережения вскоре после рождения первенца – моего брата – и любил чуть меньше мамы. Родители всегда на отдых ездили вместе и брали с собой нас с братом: летом – на шашлыки, зимой – на лыжную базу…
Каждый раз, поссорившись, родители расходились по разным комнатам, а потом отец брал ключи от машины и шел за мамой, брал ее за руку и вел в гараж. И как бы зла не была мать, она покорно следовала за отцом – «стол переговоров» – это святое. В гараже они вставали по разные стороны от машины (мама, рост которой был чуть больше метра, всегда вставала на скамеечку) и говорили, положив руки на крышу авто. Один говорил, другой слушал, потом наоборот. Они говорили не друг с другом, они говорили с машиной, рассказывали ей почему поссорились. Так они и мирились…
Когда брат серьезно поссорился со своей девушкой, отец дал ему ключи от «Чайки». «Езжай, сынок, мирись и слушай, что скажет!», – сказал тогда папа. Через год брат и Лена (та его девушка) поженились. Но и потом они, поссорившись, приезжали сюда. Всегда порознь – он на машине, она минут через 10 после, на такси. Оба хмурые и молчаливые. Шли в гараж, где «Чайка» слушала их. Мама в такие дни всегда немного нервно ставила тесто на блинчики, а папа ухмылялся: «Не переживай, наша девочка и не таких мирила!»
Честно говоря, я никогда не верила в то, что машина может помирить, мне просто нравилась эта семейная традиция, как и многие другие, типа нарядной ёлки на Новый год и кулича на Пасху, или семейных обедов по праздникам… я радовалась, что мама и папа уже столько лет вместе… И никогда не верила, что это благодаря авто 19-какого-то там года выпуска.
Не верила, пока не разругалась, что называется в «пух и прах», со своим женихом. Отец зашёл ко мне в спальню, когда я стояла с ножницами в руке, намереваясь в клочки порезать свой свадебный наряд. В руках у него были ключи. «Ну-ка, пошли», – строго сказал он. И мы пошли в гараж. Он поставил нас с Павлом по разные стороны «Чайки» (да, мне, как и маме пришлось встать на скамеечку, чтобы чувствовать себя более-менее комфортно) и сказал, уходя, только одно слово: «Говорите!» И вот тогда я почувствовала это. Почувствовала всю ту магию этого места; всю глупость нашей ссоры. И полувековую мудрость железного сердца машины, спасшей уже ни один брак…
P.S.: Родителей нет уже почти пять лет, ушли один за другим с разницей в 4 дня. А папина любовница все еще стоит в гараже. Мы с братом по очереди «выгуливаем» ее, уезжая со своими половинками, то на шашлыки, то на лыжную базу. И у него, и у меня в семье бывают ссоры, но каждая из них заканчивается одинаково – примирением, стоя по разные стороны от лаковой крыши ГАЗ 13 «Чайка». Вчера племянник поссорился с девушкой… Брат отдал ему ключи со словами: «Езжай, сынок, мирись и слушай, что скажет!». «Чайка» продолжает свою скромную службу на посту нашей личной семейной Гестии.
Ступени
***
Раз-два-три… – семнадцать…
Иван Петрович каждое утро, спускаясь в подземный переход пересчитывал ступени. Их всегда было одинаковое количество, но Иван все равно пересчитывал, просто так на всякий случай. Утром 14 мая он сделал это как обычно, хотя ему и хотелось от радости прыгать через две ступеньки. Шутка ли, ни каждый день человек получает ключи от собственной квартиры. Пусть небольшой, но все же квартиры, где есть отдельная ванная комната и кухня. После трех лет в общежитии, где на 6 семей была единственная кухня и уборная, собственная квартира казалось Ивану Петровичу раем. Мойся в ванной сколько влезет, жарь на кухне картошку и валяйся на диване. Хотя наш герой и не был лентяем, но, признаться, минувшие выходные он именно так и провел: валялся на диване, жарил картошку и мылся в ванной, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Супруга (именно женитьбе Иван и Наталья были обязаны получением «своего угла») уехала к родителям в деревню, и Иван хозяйничал сам.
В то утро 14 мая он весело бежал через подземный переход на трамвайную остановку, чтобы ехать на родной завод в утреннюю смену. Иван Петрович был токарем. Ступени в переходе были новенькими, его открыли совсем недавно, всего-то несколько недель назад. А вот и трамвай, ярко-синий, сверкая свежей краской на бортах, подъехал к остановке и замер, распахнув двери. Прокомпостировав билет, Иван Петрович улыбнулся ласковому весеннему солнышку и приветливо помахал рабочим, вешавшим фонарь над остановкой. Один из них махнул Ивану в ответ.
***
Раз-два-три… – семнадцать…
Кристина родилась осенью. В ноябре. Иван хорошо помнил, как стоял под окнами родильного отделения и с тревогой ждал новостей. Не менее хорошо он помнил и тот день, когда уже немолодая нянечка вручила ему огромный конверт с новорожденной на крыльце этого самого медучреждения, когда он приехал забирать домой жену и дочку. Это был один из самых радостных дней в жизни Ивана Петровича. В тот день он снова считал ступени в переходе, спеша на трамвай. А потом они с Наташей и Кристиной ехали обратно на таком же ярко-синем трамвае, и он очень крепко прижимал к себе ярко-розовый конверт. Был уже вечер, когда они вышли на своей остановке и ярко-желтые фонарь освещал все вокруг, делая остановку как-то по особенному уютной, несмотря на первые заморозки и моросящий дождик.
– Какой же у нас все же красивый город, – вздохнула мечтательно Наталья, беря мужа под руку и прижимаясь к его плечу. Он только улыбнулся в ответ, приподнимая краешек розового одеяльца от ветра.
***
Раз-два-три… – семнадцать…
Теперь уже они каждое утро считали ступени вместе. Папа и его школьница-дочка.
– До вечера! – помахал он рукой в окно отъезжающего трамвая.
– До вечера, папа! – крикнула в ответ Кристина, стоя на тротуаре.
Иван Петрович каждое утро провожал дочь в школу, находившуюся на две остановки раньше, чем завод, где он работал. Вечером Кристина уезжала домой раньше, но всегда ждала его дома у окна, из которого был виден и переход, и трамвайная остановка, освещенная ярко-желтым светом фонаря. По вечерам уже она махала ему в окно, когда он приближался к дому.
***
Раз-два-три… – семнадцать…
Снова он считал один, иногда чуть грустно вздыхая и тут же одергивая себя. После школы Кристина поступила в столичный институт. Получила профессию, по распределению попала в Подмосковье, да так там и осталась. Они с Наташей ездили в прошлом году на свадьбу…
Скоро-скоро внуки народятся. Скорей бы уж. Так хочется понянчить, поиграть, научить всему, что сам знаешь, и снова считать ступени, сжимая в своей руке крошечную ручку, хоть на мгновенье, но возвращающую молодость…
***
Раз-два-три… – семнадцать…
Ступени от времени потемнели, местами на них появились щербины и сколы. В 90-е убыточным стало предприятие городского электротранспорта и только чудом еще не закрылось – новые трамваи теперь не закупали, а старые не красили. Да и фонарь на остановке все чаще не работал. Ивану Петровичу не хватало его теплого желтого света, создающего уют даже в первые заморозки и изморось.
Вчера он уже не считал ступени. Вчера заслуженного ветерана труда проводили на пенсию…
Твоё время
***
Женщина в белоснежном, тщательно застегнутом на все пуговицы халате вошла в палату. Осторожно опустившись на стул у постели больного, она замерла, глядя на лицо спящего человека. Его лицо было спокойным и умиротворенным, как часто бывает во сне. Он слегка улыбался, немного по детски и немного наивно. Женщина сама улыбнулась и в этот момент он открыл глаза.
– Света, ты пришла, я так ждал. Вот все не умирал, ждал, пока ты приедешь со своей конференции, – тихо прошептал он. Его скрипучий голос был едва слышен.
– Ну что ты, дедушка, ты еще на моей свадьбе танцевать будешь, – улыбнулась Света. И в ту же секунду почувствовала, что она больше не врач. Она снова стала маленькой девочкой, для которой весь мир огромный и добрый. Она взяла морщинистую руку деда в свои нежные ладошки и поразилась насколько та была холодна. Не сдержавшись, она спросила:
– Дедушка, что тебе снилось?
– Луг и много цветов. Белые и фиолетовые, – ответил дед, улыбаясь чуть загадочно и мечтательно. – Наша деревня. Я увидел себя снова молодым, совсем еще пацаном. Мы с мальчишками бегали в лес, собирали валежник. Снег ещё не сошёл, но в воздухе уже пахло совершенно по весеннему. Я бежал в огромных валенках, оставшихся мне от отца… Он ушел на фронт прошлой осенью, а его валенки и телогрейка остались дома. Он отдал их мне, как самому старшему в нашей семье. Сказал, чтобы я заботился о братьях, присматривал за ними, пока он не вернется. И я всю зиму 41-ого проходил в тех валенках и все ждал, когда же отец вернется, но он все не возвращался. В тот день мы с братьями были в лесу, когда я увидел мужчин в серых шинелях… они пришли к нашей деревне. Это были фашисты. Мы спрятались в лесу, вечером на нас наткнулись партизаны, преследовавшие тот немецкий разведотряд. Больше я никогда не видел мать, никогда больше не был в родной деревушке. После войны я узнал, что место то сравняли с землей, жителей расстреляли, потому что многие помогали партизанам и отказались отдавать немцам еду в тот весенний день. А снилось мне время будто уже после войны… луг, заросший белыми и фиолетовыми цветами… жарко. Конец мая… И вот иду я по лугу, а навстречу мне бегут мама с сестренкой. Смеются обе. Я тоже вроде как побежал к ним навстречу, а ноги не бегут, вязнут словно в болоте. И я проснулся. Такой вот сон, внучка… Ждут они меня там, по ту сторону.
– Дедушка… я очень тебя люблю, – улыбнулась девушка, целуя деда в морщинистую щеку.
– А я тебя, мой цветочек. Ты не бойся, что я умру. Меня там ждут те, кого я уже очень давно не видел. Кого я очень люблю, – ласково попросил ветеран.
– Я не боюсь, я буду очень скучать, – едва сдерживая слёзы, ответила Света.
– Не плач, – улыбнулся дедушка, – однажды ты скажешь это своей внучке. А пока этого не случилось, я буду ждать тебя и приглядывать за тобой…
***
Сердечный приступ застал Светлану Сергеевну в магазине. Вроде ещё только 60, а сердце уже пошаливает. «Скорая» … больница… яркий свет… и огромный луг, усеянный белыми и фиолетовыми цветами. «Сон! Сколько же лет прошло с того дня, когда ей этот сон рассказал дедушка? 30! Как быстро летит время!» – подумала Света. Подняла женщина глаза, а на другом конце луга стоит дедушка и что-то кричит ей, Света хотела побежать к нему навстречу, но ноги не слушались, словно бы увязая в болоте… И она проснулась в палате.
***
Молодой ординатор торопливо вошёл в палату, на ходу застегивая халат. Присел на край стула у постели матери и замер с тревогой в глазах, держа ее руку в своих ладонях.
– Мама, ты только не умирай, – попросил он.
– Не бойся, сынок, твой прадедушка не пустит меня на тот свет, – улыбнулась женщина в ответ, – когда-то давно он обещал, что я еще успею понянчить внучку.
Фальшивая кража
В ныне далекие СССР-овские годы учебы в институте были у меня две подружки. Дружили мы, как говорится, не разлей вода. Везде вместе ходили: на танцы, на капустники, в кино, даже на картошку ездили вместе. Дружбе нашей женской многие завидовали, многие удивлялись, но против никто ничего не имел.
Пять лет пролетели незаметно. Полным ходом шла подготовка к защите диплома. Весна. Май. Голова кружится от счастья и любви. И вот одной из моих подружек – Ирке – отец прислал денег. По тем временам сумму немаленькую. Ну, подарок на день рождения или к защите. Не знаю. Прислал в общем. Ирка счастливая до безумия деньги спрятала в общаге на антресоли, собиралась после защиты купить путевку и махнуть к морю. О деньгах никто кроме нас троих не знал. И когда, спустя неделю, деньги пропали, подозрение сразу пало на меня и на Надю – третью подругу. Ирка плакала, грозилась пойти в милицию, опозорить. Конечно, ей никто не поверил – откуда у студентки такие деньги! Да и не поймала же она воровку за руку. Так дружбе нашей пришел конец. Я сразу после защиты уехала по распределению в Куйбышев, Ирка – в родной городок, а Надя – поехала в Крым, отдыхать. Конечно, ее Ирка и обвинила в краже. Мол, позавидовала подружка и решилась на такую подлость.