Но то, что время достижения человеком основной части американского материка и массового вымирания животных совпадает, является историческим фактом.
Сторонники гипотезы доисторического «блицкрига»[3] утверждают, что проникновение человека на территорию Северной Америки впрямую вызвало резкое сокращение числа видов крупных млекопитающих на этом континенте.
Но позвольте!
Вселение первобытных племён на американский континент с изолированного плацдарма на Аляске было напрямую связано с таянием Кордильерского ледяного щита, а значит и со столь же глобальными климатическими изменениями, которые должны были сказаться на американской мегафауне гораздо заметнее, чем заселение континента немногочисленными, хотя и достаточно активными хищниками.
Преимущественным видом деятельности людей кловис была охота. Охотиться им, судя по всему, помогало и то обстоятельство, что местная фауна не была приспособлена к встрече с таким агрессивным и всесторонне развитым хищником. Скорее всего, первые столетия своего пребывания в Америке люди как раз и пользовались «неведением» её прежних четвероногих обитателей.
Никакой эффект «сверхубийства» (overkill) не может объяснить столь массового исчезновения крупных млекопитающих, которое произошло в тот отрезок истории. Здесь есть множество аргументов: и очевидная немногочисленность людей, и низкий репродуктивный уровень человеческого племени (конечно, можно предположить, что все женщины начали рожать двойни и тройни, но нельзя сбрасывать со счетов высокий уровень детской смертности, неизбежный при отсутствии медицины), и невысокие охотничьи способности наших предков, не позволявшие им без потерь успешно убивать самых крупных млекопитающих Великих равнин. Не стоит забывать ещё и тот факт, что именно в Северной Америке древние люди должны были конкурировать с двумя самыми крупными и, вероятно, смертельно опасными для человека видами крупных кошек – смилодоном (в просторечии саблезубый тигр, Smilodon populator) и так называемым ужасным львом (он же американский лев, Panthera leo atrox).
Необходимо также добавить, что даже спустя десять тысяч лет после своего распространения по материку (то есть в момент появления европейцев) коренные (теперь уже) американцы заселяли страну с очень невысокой плотностью, а на бескрайних просторах Запада понятие земельной собственности у них фактически отсутствовало. Это тоже говорит об очевидной избыточности охотничьих ресурсов и достаточной сложности их добывания.
Охотники на мамонтов
Культуры первобытных охотников с обеих сторон Берингова пролива описаны достаточно хорошо. И здесь нам самое время вернуться к вопросу, а точно ли эти люди были «охотниками на мамонтов».
Археолог Александр Лебединцев усмехается в усы:
– Интересный вопрос. Мы совершенно точно можем доказать, что на Северо-Востоке одновременно жили и мамонты, и люди. Но у нас нет однозначных свидетельств, что люди использовали мамонтов в пишу или мамонты занимали значительное место в их материальной культуре. То есть, конечно, можно увидеть силуэт мамонта в округлой гальке, подобранной на территории стоянки, или объявить мамонтами похожие на шашечки костяные кругляшки. Но понимаете, давно всё это было, никто нам об этом не расскажет.
Рассказать – не расскажет. Но вот что любопытно. На раскопках стоянок, сделанных известным археологом Мочановым на Алдане и Лене, находили кости мамонтов, причём в изрядном количестве. На втором месте по встречаемости – кости бизонов, лосей, оленей, лошадей. Но…
Здесь мы встречаемся с одним из крупнейших «но» археологии…
В некотором роде любое научное исследование сродни поискам часов под фонарём с неизменным объяснением, что «там светлее».
Это объяснение вызывает смех, но по сути оно не абсурдно, ибо там, где фонаря нет, что-либо найти вообще невозможно. Так и здесь: мы имеем дело с сохранившимися останками животных.
А наибольшие шансы сохраниться – именно у останков животных крупных, более того – гигантских… А уж если эти гигантские останки ещё и состоят из материала, неизмеримо более устойчивого к разложению, нежели трубчатые кости, – скажем, из…
Из чего-то, напоминающего слоновую кость…
А теперь смотрим другими глазами на перечень находок, сделанных археологами на якутских стоянках.
«Определимые кости принадлежали мамонту – 4 (из них 3 – обломки бивней)»; «определимые кости принадлежали мамонту (7) – все они представлены обломками бивней»; «определимые кости принадлежали мамонту – 671 (все они представлены обломками бивней)»…
Скелет мамонта,
А чем были бивни мамонта для первобытного человека, как не уникальным (и в придачу податливым в обработке) материалом для инструментов – наконечников копий и стрел, игл, заколок? Своеобразной «пластмассой» палеолита!
Только такой пластмассой, которую можно было найти при случае на отмели или даже добыть. Поэтому логично предположить, что бивни мамонта и изделия из них играли в жизни первобытных народов немалую роль. Их в той или иной степени берегли, таскали за собой. Случалось, что оставляли на стоянках или теряли там же…
Так что обилие костей мамонтов (в частности, обломков бивней) на палеолитических стоянках может быть легко объяснено:
а) более высокой по отношению к другим костным останкам сопротивляемостью «слоновой кости» воздействиям внешней среды;
б) использованием материала бивней для изготовления орудий;
в) и как следствие этого – целенаправленным сбором бивней павших животных и складированием их в стойбищах.
И кто сказал, что обилие бивней мамонта или даже их костей свидетельствует о том, что именно эти животные были главным источником питии бродячих охотников палеолита и неолита?
Когда специалисты-археологи, такие как Н. Диков, говорят о «кризисном состоянии» охоты на мамонтов и переходе в связи с этим на более мелких представителей фауны, это, как правило, ничем не подтверждается.
Установить хотя бы какое-то подобие истины в истории человечества в дописьменный период – задача как неблагодарная, так и забавная одновременно. Дело в том, что у нас нет ни относящихся к тому времени устных свидетельств, ни значительных памятников архитектуры. Мы можем судить о жизни наших пращуров лишь по плохо сохранившимся предметам повседневного быта, причём сам этот быт для нас является загадкой. Таким образом, учёные попадают в заколдованный круг: они объясняют значение предметов, исходя из собственных представлений о том, какой могла быть жизнь неизвестных им людей в неизвестных им условиях…
Кроме того, свидетельством ограниченности влияния человека на «мамонтовую фауну» Севера может служить то обстоятельство, что мегафауна в Африке, которая продолжала оставаться густо населённой людьми, отлично сохранилась до самого появления в ней европейцев с огнестрельным оружием.
Стоит также заметить, что практически одновременно с волосатыми слонами – мамонтами и мастодонтами – и «примкнувшими к ним» в массовом сознании шерстистыми носорогами с северных равнин приполярных областей пропали такие широко распространённые животные, как сайгаки и дикие лошади, а также некоторые виды антилоп и оленей. Часть из них исчезла повсеместно и потеряна безвозвратно, а некоторые другие виды сохранились на территориях с более тёплым климатом или в принципиально иных условиях, как, например, лесные зубры в Европе.
В принципе, был проведён исчерпывающий анализ (исчерпывающий – в том виде, в каком он возможен для современной науки), касающийся массового исчезновения некоторых видов плейстоценовой фауны. Он подготовлен П. Кочем и А. Барновски в 2006 году и опубликован сразу в нескольких американских академических изданиях.
Американские исследователи для начала обратили внимание на то, какие роды вымерли на одном континенте, но при этом выжили на остальных.
В наименьшей степени пострадали Африка и Северная Евразия. На территории Африки – общепризнанной колыбели человечества, где плотность населения всегда была одной из самых высоких в мире, – вымерло семь родов млекопитающих, три из которых выжили на других континентах, при тридцати восьми сохранившихся родах. В Северной же Евразии насчитали всего четыре вымерших рода крупных зверей, при том что общее число сохранившихся форм плейстоценовой фауны – семнадцать.
Более значительно пострадали Австралия (количество вымерших родов там составило четырнадцать при всего двух выживших) и Северная и Южная Америки (вымерло – двадцать восемь и тринадцать, выжило – сорок восемь и десять соответственно).
Здесь, правда, как и в научно-популярных статьях, есть элемент лукавства. Дело в том, что количество видов мелких млекопитающих, вымерших за этот же период, в несколько раз превышает количество исчезнувших в это время видов мегафауны. Что само по себе ставит под сомнение идею об антропогенном воздействии человека на популяции крупных млекопитающих.
Одновременно с человеческим вселением в приполярных областях Северного полушария произошла географическая революция. За несколько тысяч лет исчезли обширные травянистые высокопродуктивные равнины, на их месте широко раскинулись волны Северного, Восточно-Сибирского, Чукотского и Берингова морей.
Исследователи полагают, что ключевыми словами при анализе вымирания крупных растительноядных животных будут не «исчезли равнины», а именно «исчезли травянистые равнины».
Здесь мы сталкиваемся с феноменом: несмотря на то что тропический лес, сельва, тайга выглядят в плане растительности весьма внушительно, все они не могут соперничать по общему росту биомассы с травянистыми равнинами. Будь то хоть саванна, хоть монгольская степь, хоть степь прикаспийская. Рискую показаться тривиальным, но дело в том, что трава растёт…
И даже после того, как съедается, – тоже растёт. И даже после того, как сгорает, – всё равно растёт. Поэтому подобные территории и дают наивысший прирост растительной массы за тёплый период.
Череп шерстистого носорога.
Почему мамонту не прокормиться в современной тайге и, тем более, в тундре Северной Европы, Сибири и Америки, замечательно рассказывает учёный-палеонтолог Кирилл Еськов, которому и даю слово:
«Злаки с их стеблем-соломиной обладают, в отличие от большинства трав, не верхушечным, а вставочным ростом: если отъесть у них верхушку, они начинают лишь быстрее расти. В некотором смысле травяной биом подобен волшебному горшочку из сказки братьев Гримм – чем больше ту кашу ешь, тем больше её становится. Именно поэтому в степях растительноядные животные (копытные, грызуны, саранчовые) могут без вредных для экосистемы последствий одномоментно изымать до 60 % растительной биомассы – цифра, совершенно немыслимая для лесных сообществ наподобие нашей тайги или того же тропического леса. Вот и выходит, что фотосинтезирующей биомассы в степной экосистеме в каждый отдельный момент вроде бы и немного (по сравнению с лесами), но за счёт высокой скорости её прироста можно прокормить гораздо больше (чем в лесах же) копытных и хищников – вспомните знакомые всем нам по телепередачам „В мире животных“ картины африканских саванн или неисчислимые стада бизонов в распаханных ныне прериях…
Так вот, одним из таких высокопродуктивных травяных биомов во времена Великого оледенения были холодные сухие степи, окружавшие ледниковый щит. Этот исчезнувший ныне ландшафт получил название „тундростепь“. Термин возник оттого, что тамошняя фауна (её так и называют – „мамонтовая фауна“) представляла собой странную смесь: часть её сохранилась в современной тундре (северный олень, овцебык), часть – в современной степи (сайгак, бизон), а часть (мамонт, шерстистый носорог, пещерный лев, саблезубый тигр) была характерна лишь для этой экосистемы и исчезла вместе с ней.
…В эпоху оледенения, когда колоссальные количества воды оказались заморожены в ледниковом щите (создававшем к тому же устойчивый антициклон, что дополнительно иссушает климат), эти сухие степеподобные ландшафты распространились на огромные площади. При наступившем же 10–12 тыс. лет назад потеплении, когда ледниковый щит растаял, отступив до примерно нынешних его границ, климат стал гораздо более влажным. Место тундростепей заняли тундра современного типа и северная тайга, где основу растительного покрова составляют не злаки, а мхи, которые практически несъедобны для большинства животных; изолированные же пятнышки горных „реликтовых степей“ просто неспособны прокормить популяции копытных и хищников, составлявших „мамонтовую фауну“».
Здесь, правда, надо отметить, что злаковая тундростепь, вероятно, мозаично переплеталась с гораздо более бедными биотопами тундрового типа. Ничем иным нельзя объяснить одновременное соседство в мамонтовой фауне таких видов, как дикие лошади, бизоны, северные олени и овцебыки.
Мы сможем наглядно представить себе охоту на мамонтов и других крупных представителей мегафауны, если обратимся к опыту примитивных племён африканского континента, которые до самого недавнего времени занимались собирательством и добычей диких зверей.
Должен заметить, что охоту и собирательство у большинства африканцев с незапамятных времён заменили скотоводство и земледелие. Но немногочисленные общины и даже целые народности, жившие охотой, на территории континента остались и поныне.
Сразу надо оговориться: охотились уже с помощью оружия с металлическими наконечниками. Правда, металл большинства орудий африканцев был мягким и довольно низкого качества, поэтому вряд ли с помощью подобного оружия можно было добиться лучших результатов.
В большинстве своём слонов убивали двумя способами: их или загоняли в специальные траншеи, где добивали сверху копьями, или ловили в ловчие ямы с копьями, врытыми в дно. На сооружение этих ловушек уходило много времени и сил, а их эффективность была невысокой. Звери вскоре меняли пути своих перемещений, а при всех неоспоримых достоинствах ловчих ям или траншей-ловушек их невозможно перевозить с места на место.
В современной русскоязычной популярной литературе довольно часто упоминается такой интересный способ охоты на слонов, якобы принятый у пигмеев Центральной Африки:
«Всем видам добычи пигмеи предпочитают слонов – мяса в гигантской туше хватает на всю деревню. Пигмеи идут по лесу в полном молчании, стараясь, чтобы ни одна веточка не хрустнула у них под ногами. Выследив слона, они преследуют его иной раз по нескольку дней, питаясь лишь съедобными растениями. Нужно дождаться, когда животное заснёт, лишь тогда можно напасть на него. Главная задача охотника – попасть стрелой в сухожилие под коленом задней ноги гиганта. Когда обезумевший от боли слон бросается на стрелявшего в него человечка, второй охотник, подкравшийся с другой стороны, стреляет ему в другую ногу. Если обе стрелы достигли цели, животное падает, и тогда охотники ножом отрезают ему конец хобота. В течение нескольких минут истёкший кровью слон погибает.
…Существует и другой способ охоты, но им как более опасным пользуются редко. Охотники берут с собой в лес копья с длинными древками и наконечниками, зазубренными по краям. К древку привязана верёвка. Копьё, втыкаясь в тело слона, не может выпасть из раны – не позволяют зазубрины, длинное древко и верёвка цепляются за кусты и ветки деревьев, и наконечник раздирает рану до тех пор, пока животное не погибает, истекая кровью».