– Нет, нет. Вы, наверное, просто не искренни. Радовались просто так. Без нашего советского энтузиазма.
– Да, нет же, – даже немного обиделся Молчун, – вы просто неверно оцениваете свои и мои возможности. Я все-таки старше вас и вполне естественно реагирую на все по-другому. Вот, вы, например, смогли бы отреагировать так, как я. Предположительно хотя бы, попробуйте поставить себя на мое место.
– Не знаю, но мне кажется, что вы все-таки не тот человек, за которого себя выдаете, – тут же почему-то надулась Люся и отвернулась в сторону.
Румянец несколько спал, а все ее радостное настроение внезапно куда-то улетучилось, как будто его не бывало и вовсе.
– Вот те, раз, – забеспокоился про себя разведчик, – мне еще этого не хватало. Шаловливых дамских штучек.
Но вслух он все же сказал:
– Не знаю, за кого вы меня принимаете, но я действительно тот, за кого себя выдаю, и даже соответствующий документ о том имеется. Могу показать, – и он уже было потянулся за своим паспортом.
– Не надо, верю. Просто вы действительно старая бука, – и она, повернувшись к нему, снова улыбнулась, как будто ничего серьезного не произошло.
Молчун облегченно вздохнул и уже сам мягко перевел весь их разговор в другое русло, которое абсолютно не соответствовало всему тому, о чем они раньше так задушевно спорили.
Спустя какое-то время все это и вовсе забылось и даже чем напоминало просто дурной сон, о чем девушка не забыла упомянуть за время очередной остановки поезда на какой-то промежуточной станции.
– Ой, все же это, наверное, какой-то дурной сон. И наше с вами знакомство и наши расхождения во взглядах. Да, вы не обижайтесь на меня. Я всегда такая. Сначала намолочу языком, а потом уже думаю, – сказала простодушно Люся и, слегка улыбнувшись, несколько виновато подняла на него свои красивые синие глаза.
Молчун в знак согласия кивнул, словно принимая ее весьма застенчивые извинения, и собрался выйти на минуту в коридор, чтобы, как он сам сказал, немного подышать свежим воздухом весны через открытое окно в вагонном проходе.
– Ой, и я с вами, – тут же подхватилась Люся и мигом вскочила со своего места, – что-то уж мы засиделись. Пора и, правда, освежить голову.
Она практически одновременно с ним протиснулась через дверь купе в коридор, а затем сразу же просунула свою голову в окно.
– Ой, смотрите, – внезапно радостно сообщила она, – а там свадьба.
Молчун подвинулся немного ближе к окну и, просунув так же голову, осмотрелся.
И вправду, слева от них на пригорке люди отчаянно веселились, заводя такие круговороты танцевальных движений, что казалось, от них голова должна была пойти кругом. Но они, естественно, не падали, а продолжали кружить и дальше, буквально светясь своими радостными улыбками на лицах и раздавая на всю округу веселые возгласы.
В общем, как то говорят, свадьба была в самом разгаре, и люди веселились от души.
– А, должно быть там весело, – немножко с грустью бросила в его сторону Люся и даже зацепила своими волосами краешек лица Молчуна.
Но тот не отпрянул от неожиданности и даже не вздрогнул, а просто мечтательно улыбнулся и сказал:
– Да, действительно, там весело и хорошо. Хотелось бы вот так, хоть раз повеселиться и порадоваться за молодых.
– А вы что, совсем уже старый, – с усмешкой подковырнула его Люся и открыто посмотрела ему в глаза.
– Да, нет, конечно. Но года все же идут и уже не скажешь, что тебе каких-нибудь семнадцать.
– А мне вот двадцать четыре, – неожиданно произнесла девушка и отвела взгляд в сторону, – и я думаю, что не такая уж и старая. А вы как считаете?
Молчун в ответ рассмеялся и ответил:
– Ну, какая вы, в самом деле, старая. Это я так, просто для примера такой возраст привел. Мне вот самому уже тридцать три, хотя, можно сказать, что уже почти тридцать четыре, так как день рождения совсем рядом, но я тоже не считаю себя таким, хотя, конечно же, разницу во всем чувствую. Ну, ладно, давайте, возвратимся в купе, а то поезд скоро двинется, и мы оба пропитаемся весенним дымом состава.
– И то, правда, не хватало еще нам стать черными, как негры, – они оба рассмеялись и, захлопнув окно, вернулись в свое купе.
Поезд действительно зашевелился и, немного постучав цепями, медленно потянулся вперед.
– Ну, что ж, снова на запад, – бросил Молчун, немного погодя, когда уже сам состав, тревожно издав гудок, достаточно быстро набрал свою обычную скорость.
– А вы что, не хотите? – полюбопытствовала девушка со своего места.
– Да, не так, как возможно того хотелось бы, – как-то загадочно ответил он ей, и какая-то абсолютно грустная атмосфера опустилась вместе с этим в их купе, заполнив его на время общим молчанием.
Спустя же некоторое время такое состояние прошло, и они вновь вернулись к обычному разговору о своих и общих делах.
За это время девушка успела ознакомиться с его деловым досье и не замедлила выдать ему сразу несколько замечаний.
– Все же вы действительно какой-то черствый, – подытожила она весь их разговор, – вы рассказываете о своей работе, как будто она вас абсолютно не интересует. Возможно, вы ее просто не любите? – поинтересовалась она, внимательно наблюдая за ним самим и за тем, что он ей ответит.
– Да, нет. Работа на самом деле интересная, но в ней нет так называемого пламенного азарта. Мне нечего создавать, что-то выискивать, о чем-то возможно догадываться, к примеру, как в вашей работе. Потому и кажется она такой довольно вяло текущей. А, что вы привязались ко мне с вашим энтузиазмом? Я что, должен как-то по-другому озвучивать свой труд? Я всего лишь обрисовываю факты своей повседневности, и в ней этому практически места нет. Ну, представьте себе, что я войду в какую-то там школу или другое учебное заведение и начну. А ну, давайте, дети или там учителя, возьмемся за руки и с воодушевлением реального энтузиаста, призову их водить хороводы, воспевая при этом славу нашей партии и нашему руководству. Это ведь будет смешно, не правда ли. Потому что, мы не на митинге, где тот самый энтузиазм можно выплеснуть на все сто. Мы также и не на стройке, где можно горячо и с успехом трудиться, перебивая все рекорды времени. Ну и тому подобное. Образование – это совсем другая сфера. Она не предусматривает нечто такое, а лишь, наоборот, призывает к более сосредоточенному вниманию и довольно чистому исполнению всех своих первостепенных обязанностей, одна из которых и есть – действительно, с энтузиазмом учиться, что значит, быть гораздо прилежнее в самой учебе и иметь к этому свое личное целеустремление. Вот, что такое в моем ведомстве энтузиазм. Так что, прошу извинить меня, как говорится, за излишнюю черствость в своей работе, – и Молчун, прижав руку к своей груди, немного наклонил свою голову вниз.
Девушка, перед этим внимательно наблюдавшая за ходом этого пояснения, неожиданно улыбнулась и сказала:
– Кажется, я, действительно, поняла. Вы просто не энтузиаст своего дела.
– Да, поймите вы, наконец, что нельзя быть именно тем, к чему вы призываете в том месте, где этого вовсе не требуется. Иначе это будет выглядеть смешно и через какое-то время может вообще стать посмешищем, что еще дальше приведет к какому-то карикатурному отображению всей нашей настоящей действительности.
– А вы не заглядывайте так далеко наперед. Тогда и у вас все получится, – подытожила Люся и с чувством выполненного долга немного откинулась назад.
– Да, вас, очевидно, не переубедишь, – согласился сам со своими выводами Молчун и также отодвинулся немного назад.
– Ладно, не дуйтесь, – спокойно отнеслась ко всему девушка, – давайте, лучше что-нибудь поедим или чаю, наконец, попьем, а то все едем и едем, беседуем. Так и с голоду помереть можно, – и она полезла зачем-то в свою сумку, а через некоторое время достала оттуда бумажный пакет и положила на стол.
– Вот, – с гордостью сообщила она, – мама приготовила мне пирожки на дорогу, но благодаря вам, я до сих пор их не съела.
– А я-то здесь причем, – искренне возмутился Молчун, действительно удивляясь такому заключению.
– Ну, вы все время говорите, говорите. Нет, чтобы сказать, давайте просто поедим.
– И то, правда. С вами я сам позабыл обо всем, даже о самых простых правилах приличия.
– Правила здесь не причем, – ответила ему Люся, – просто вы не энтузиаст. Вот и все. И к тому же, очевидно, вовсе не голодны.
Молчуну не раз приходилось сражаться в женщинами словесно, но на этот раз ему почему-то просто не хватило на все сил, а потому, он, молча, согласился, кивнул на все головой и, приоткрывая дверь, сказал:
– Пойду, упрошу проводника дать нам чаю.
– Да, да, и обязательно с малиной. Попросите и об этом.
– Хорошо, – кивнул снова разведчик и пошел практически выполнять приказание.
Как-то уж так получалось, что эта весьма странная девушка со своей простотой все время оказывалась впереди, а потому ему, уже совсем не молодому по отношению к ней человеку, приходилось как бы невзначай подчиняться.
Это даже показалось ему забавным, так как он довольно долго не общался с советскими девушками, а немецкие фрау по сравнению с ними были, конечно же, абсолютно другими.
Потому, исчерпав весь свой запас жизненной словесной энергии, он двинулся к проводнику с тайной надеждой на то, что после чаепития их отношения примут другой оборот, и возможно уже не будет возникать противоречий на почве самых настоящих политических убеждений.
Проводник, как ни странно, оказался на своем месте и с энтузиазмом взялся за дело, то и дело, приговаривая про себя словами:
– Сейчас, сейчас. Я вам такого чайку заварю. Еще долго помнить будете. Он у меня бакинский, настоящий. Можно сказать, с давних времен припасен. И малинка у меня найдется. А что, девушка приболела, – внезапно обеспокоился он, ссылаясь, как и полагается, при этом на малину.
– Да, нет, слава Богу, здорова, – ответил ему Молчун, можно сказать, машинально, – просто так, ей чего-то захотелось чаю с малиной.
– Ну и хорошо, – согласился с этим проводник, – вы, чай, в Бога веруете, раз так говорите, – обратился он уже лицом к нему, совсем непохожим уже на то, что он показывал предыдуще.
Видимо, похмелье прошло, и здоровье несколько наладилось. Да и рабочая униформа была вся при нем, да так, что и придраться было нельзя.
– Какие разительные перемены, – подумалось вдруг Молчуну в связи с этим, – абсолютно другой человек. И сам не такой, и разговор другой. Что значит, трезвый. Эх, матушка Россия, сколько вот таких пребедных в душе своей в той же темноте пребывают. И вызволиться оттуда им тяжело. Все равно, как похмелье тяжелое. Водочка-то засасывает и потихоньку уничтожает человека.
– В Бога, это хорошо, – внезапно снова обратился к нему проводник, делая на ходу тот самый чай, что обозвал бакинским, – я сам верующ, да вот только в церковь не хожу. Мольбу внутренне пускаю, – и при этом неожиданно мужчина обронил слезу, едва-едва не угодя в подставленную для кипятка чашку. Но давняя привычка сработала отменно, а потому, слезинка туда не попала, да и сам проводник внезапно изменился в своем лице.
– Ой, что это вдруг я так расплылся. Вроде бы и не потреблял ничего.., – сокрушился он самостоятельно от такой своей небрежности, – да, вы не переживайте, в чай не попало. А хотите, я сейчас переменю.
И он тут же, невзирая на жест Молчуна, быстро сменил чашку и проделал то же самое повторно.
– Это я так, извините. Слишком уж мне больно то все созерцать, когда Бога, сведущего во всех делах наших, так многие люди попирают. Не правильно то. Власть властью, хоть какая. А Бога при том трогать не надобно. Мы все за советы. Дали они землицу нам, да и жизни немного прибавили, чего уж там греха таить, – и мужчина при этом трижды перекрестился, немного наклоняя голову вперед, – за это, конечно, им огромное спасибо и великий поклон до земли. Но вот церкви-то рушить не надобно было. То святое. Еще от той старой Руси осталось. Не одни мы так прожили под знаменем тем небесным. А тут флаг красный повесили. Лик господний исчез со многого. Это и убытку принесло много здорового.
– А какого? Позвольте, полюбопытствовать, – прерывая его монолог, неожиданно проснулся в Молчуне живой интерес к этому весьма простому и, судя по всему, малоприятному мужчине, в особенности, когда он выпьет.
– Да, как какого? – повернулся снова в его сторону проводник, глядя на него с красными прожилками сероватыми глазами. – Вон, в году прошлом, сколько мы урожая не досчитались. Видите ли, погода не благоприятствовала. Так объясняют. А как же в старину с тем боролись. Да, просто. Молились все и в церковь общиной ходили, чтоб грехи замолить, и чтоб Бог нам погоду расхорошую прислал. Так вот и жили. Хоть и техники такой не было, да вот с голоду, как во многих годах сейчас чуть ранее было, не мёрли. Так-то вот, мил человек. Сам-то кем будешь. Верховодишь, али так, просто чиновником обзываешься.
– Да, нет, простой я, батя. С простых людей и корни мои по-своему деревенские. Просто в город сызмальства попал, да и жизнь городская несколько влачила к себе. Так вот и получилось, что теперь тружусь за границей и лишь иногда бываю там, где сам дом родной.
– Сам-то откуда будешь? – спросил проводник, наконец, переставляя чашки на поднос и выставляя туда же небольшую посудину с вареньем.
– Да, из Горького я, из области, – снова соврал Молчун, но деваться было некуда.
– А знаю, бедноватый край. Люди измором когда-то уходили и все по той же причине.
– Что, опять Богу не угодили чем-то?
– Нет, Богу не нужно угождать, его почитать надобно. Так нас учили. Не знаю, уж чему там, в советских школах учат, но я почитай, три класса церковного ведомства прошел, да и то кое-что, можно сказать, знаю. По крайней мере, на благо себе и тому же народу тружусь. Но Бог не в обиде. Хоть в церковь и не обращаюсь, да в душе своей чту, молитвы читаю и всяко призываю себя самого к совести. То и исцеляет меня иногда, то от пьянства беспробудного, то просто от сглазу какого людского. Вот так и живу, в Бога верую, да никого и не обижаю. А вот вам и малинка с чаем. Прошу отведать. Благодарить потом будете за чай мой. Сегодня такого не взыщите. Это я из своих старых запасов вам даю, как для особых пассажиров. Раньше тот чай по машинам, как сейчас, не ходил. Рука человеческая его собирала и бережно сохраняла. Потому и вкус его другой. Вот так-то, человек служивый, – и с этими словами он протянул поднос прямо в руки Молчуну.
– Спасибо, а может, с нами также отведаете? – пригласил он проводника к столу.
– Да, нет же. Вы там одни, дело-то ваше молодое. Может, что и заблагоразумится потом, погодя еще. А я сам уже себя чайком потчевал, так что благодарю за приглашение, – и мужчина немного поклонился вперед.
– Ну, что ж, коль отказываетесь, то уж извиняйте, пойду даму угощу. Пусть, порадуется вашему чаю.
Сказав так, Молчун направился к своему купе, стараясь идти осторожно, чтобы не пролить ни капли драгоценного напитка.
Дверь оказалась закрыта, а потому, придерживая поднос одной рукой, он постучал другой и, шутя, произнес:
– Обслуживание, открывайте, чайком угощаем.
Люся открыла перед ним дверь и пропустила к столу, на котором к этому времени, помимо пирожков появилось и еще что-то весьма более существенное.
– Поедим, как следует, – коротко бросила она и прикрыла купейную дверь, – а то неизвестно, когда в следующий раз есть придется. С этой заграницей ничего не поймешь. И есть не понятно что, да и деньги другие.
– Это верно. Но вы не беспокойтесь. Вот, поедим и я вам все объясню. Страшного ничего нет, просто нужно немного привыкнуть.
– Ну, ладно, давайте покушаем вначале, а затем вернемся к нашему разговору, – произнесла девушка и как заправская хозяйка пригласила его к столу.