Думается, итоги беседы устроили обоих. Николай был рад тому, что проект «Пушкин» удался. Он и вызвал-то его к себе не только как поэта, а как яркого выразителя общественного мнения, которое Николаю было совсем не безразлично после казни декабристов. Простив Пушкина, он будто приручил его, сделав «своим» поэтом (словцо Николая), с чем Александр Сергеевич согласился.
А Пушкин – он «подружился с правительством», получил разрешение проживать в Москве и освобождение от общей цензуры. А что еще надо изголодавшемуся в провинции поэту? В Михайловском даже сыру приличного не было, что однажды заставило Александра Сергеевича просить своего брата Льва прислать этот редкий продукт (жаль, что после отъезда Пушкина Арина Родионовна его выбросила – плохо пахло!).
Отныне его цензором стал сам Николай I, что ставило поэта в особое привилегированное положение – жаловаться на цензуру государя оставалось только Господу Богу. Естественно, что такой ход событий заведомо определял Пушкина в число сторонников царя, а как же иначе – получить такое доверие монарха не могло означать ничего иного.
И если Николай I лишь выразился про «умнейшего» человека на словах, то поэт, отдавая должное, отразил свои впечатления в стихотворении «Стансы», опубликованном в январе 1828 г. в «Московском вестнике»:
В надежде славы и добраГляжу вперед я без боязни:ПетраМрачили мятежи и казни.Но правдой он привлек сердца,Но нравы укротил наукой,И был от буйного стрельцаПред ним отличен Долгорукой.Самодержавною рукойОн смело сеял просвещенье,Не презирал страны родной:Он знал ее предназначенье.То академик, то герой,То мореплаватель, то плотник,Он всеобъемлющей душойНа троне вечный был работник.Семейным сходством будь же горд;Во всем будь пращуру подобен:Как он, неутомим и тверд,И памятью, как он, незлобен.После встречи с государем поэт был настолько воодушевлен, что позволил себе сравнить Николая Павловича с Петром Великим. А казни – это ничего, вон Петр самолично рубил головы стрельцам, а сколько дел наворотил, в Европу целое окно прорубил (до сих пор из него дует), а ради этого можно и потерпеть немного.
Итак, везли Пушкина на коронацию Николая I, а привезли на его собственную коронацию – первого поэта России. Уехавший из Москвы двенадцатилетним мальчиком, он вернулся в родной город «идолом народным»: «Москва приняла его с восторгом. Везде его носили на руках. Слава Пушкина гремела повсюду; стихи его продавались на вес золота, едва ли не по червонцу за стих; «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Цыгане» читались во всех гостиных», – вспоминал А.Н. Муравьев.
Затем, правда, восторг сменился более сдержанным отношением. Как отмечает И.В. Немировский: «Возможно, что Пушкин не вполне осознавал, что в сентябре 1826 г. москвичи и «короновали» его в пику императору». [3]
Но это было потом, а пока из Кремля поэт отправился в нумера отеля «Европа», располагавшегося в доме Часовникова, в самом начале Тверской улицы (дом этот, естественно, не сохранился). Затем – к дяде на Старую Басманную, затем к… После пятнадцатилетней разлуки с Москвой Пушкин был нарасхват.
На старом архивном плане 1804 г., хранящемся в Центральном архиве научно-технической документации г. Москвы, показано владение коллежского асессора Ивана Скворцова. Именно во владении Скворцова и стоял дом, где в 1799 г. родился Александр Пушкин. Двор находился на пересечении современных Малой Почтовой улицы и Госпитального переулка. Сегодня на этом месте – безликое административное здание
Родня близкая и дальняя, арзамасцы, знакомцы по южной ссылке, московские литераторы, бывшие лицеисты, будущие кредиторы по карточным долгам и, наконец, женщины – таков был круг, окольцевавший Пушкина московской осенью 1826 г., и у всех надо было побывать, почитать свои стихи и послушать чужие, засвидетельствовать почтение, оказать внимание, и т. д., и т. п. А сколько новых людей хотело с Пушкиным познакомиться…
Поэтому и мест, связанных с пребыванием Пушкина, было в Москве немало. Прежде всего, это адреса, по которым жил поэт и, главное, где он появился на свет.
До сих пор ломаются копья об истинном месте рождения Пушкина. Сегодня есть, по крайней мере, три разных адреса, называвшихся ранее в качестве места рождения поэта, и все они – в Немецкой слободе.
Еще в конце XIX в. на доме купцов Клюгиных, что стоял в приходе церкви Богоявления в Елохове, была установлена памятная доска, удостоверяющая, что «здесь родился Пушкин».
Затем в 1920-х гг. возник другой адрес – на месте средней школы по улице Бауманской (дом № 40). Школе присвоили имя Пушкина, а в 1967 г. сей факт закрепили еще и установкой бюста поэту.
И, наконец, третий адрес, последний на сегодня, – дом Скворцова, на углу Госпитального переулка и Малой Почтовой улицы. Эта версия была высказана в 1980 г. С.К. Романюком, и с тех пор никто не смог представить аргументов более весомых, чтобы ее опровергнуть. Как бы там ни было, ни один из этих домов не дошел до нашего времени, – цветы принести некуда.
Почти не сохранились и детские адреса Пушкина. А было их во множестве, поскольку ежегодно семейство Пушкиных, не имевшее в Москве собственного дома, переезжало с квартиры на квартиру. Мать Надежда Осиповна якобы не любила долго жить на одном месте. Свою роль играли и материальные трудности. «Благодаря» такому непостоянству, семья Пушкиных сменила больше дюжины квартир в Москве.
Жили Пушкины и в Огородной слободе, где и по сей день пересекаются Харитоньевские и Козловские переулки. Нанимали квартиры в районе Арбата – в Кривоарбатском и Хлебном переулках, на Поварской. Затем на Мясницкой, потом в районе Большой Молчановки и т. д.
С того времени до нас дошел лишь один памятник архитектуры, известный как дворец Юсуповых (или палаты Волкова), где Пушкины жили в 1801–1803 гг. Совсем недавно дворец отреставрировали. И сегодня это один из немногих сохранившихся в Москве архитектурных памятников гражданского зодчества XVI–XVII вв.
Дворец Апраксиных на Покровке, известный как «дом-комод», тоже помнит Пушкина. Сегодня этот чудом сохранившийся, переживший московский пожар 1812 г. дворец является совершенно необычным памятником русской архитектуры позднего барокко второй половины XVIII в. Александр Пушкин бывал здесь на «уроках танцевания».
Усадьба Бутурлина на Яузе была построена еще в середине XVIII в. Как магнитом притягивала маленького Сашу Пушкина известная на всю Москву библиотека графа Дмитрия Бутурлина, – сгоревшая, впрочем, в 1812 г.
В Москве Александр Пушкин прожил до 1811 г., когда в сопровождении дяди Василия Львовича отправился в Санкт-Петербург, в Царскосельский лицей. А вернулся поэт в Москву через полтора десятка лет.
Начиная с 1826 г. Пушкин бывает в Москве часто, словно восполняя столь длительное отсутствие. Но желания остаться здесь на постоянное местожительство у него нет. Уже после первого посещения Москвы он пишет Вяземскому: «Милый мой, Москва оставила во мне неприятное впечатление, но все-таки лучше с вами видеться, чем переписываться» (9 ноября 1826 г.).
«У вас в Москве хотят меня заставить даром и исключительно работать журналу. Да еще говорят: он богат, черт ли ему в деньгах. Положим так, но я богат через мою торговлю стишистую, а не прадедовскими вотчинами» (ноябрь 1827 г., из Петербурга в Москву, Соболевскому).
Между Пушкиным и Москвой взаимоотношения складывались сложные и неоднозначные. Т. Цявловская писала, что любовь Пушкина к жене надо изучать по письмам, а не по стихам. А мы почитаем и письма, и стихи, в которых говорится о Москве.
В пушкинских стихах мы находим признание в любви к Москве, но написаны они вне ее пределов:
Края Москвы, края родные,Где на заре цветущих летЧасы беспечности я тратил золотые,Не зная горести и бед…В письмах поэта вылилось раздражение родным городом:
«Москва – город ничтожества» (26 марта 1831 г., Хитрово).
«Москва мне слишком надоела» (11 апреля 1831 г., Плетневу).
«Меня тянет в Петербург. – Не люблю я твоей Москвы» (10 декабря 1831 г., из письма жене).
«В Москву мудрено попасть и не поплясать. Однако скучна Москва, пуста Москва, бедна Москва» (27 августа 1833 г. из Москвы в Петербург, жене).
Похоже, что Пушкину было свойственно олицетворять с Москвой и разочарования, и непонимание коллегами его творческих взлетов, и неудачи на личном фронте («московщина со всеми ее тетками» – выражение приятеля Пушкина Туманского). А обижаться было на что. Кажется, что Москва и Пушкин не поняли друг друга.
«Пушкин очень часто читал по домам своего «Бориса Годунова» и тем повредил отчасти его успеху при напечатании. Москва неблагородно поступила с ним: после неумеренных похвал и лестных приемов охладели к нему, начали даже клеветать на него, взводить на него обвинения в ласкательстве и наушничестве и шпионстве перед государем. Это и было причиной того, что он оставил Москву», – писал С.П. Шевырев.
Пушкин вынужден объясняться в стихотворении «Друзьям»:
Нет, я не льстец, когда царюХвалу свободную слагаю:Я смело чувства выражаю,Языком сердца говорю.Его я просто полюбил:Он бодро, честно правит нами;Россию вдруг он оживилВойной, надеждами, трудами.О нет, хоть юность в нем кипит,Но не жесток в нем дух державный:Тому, кого карает явно,Он втайне милости творит.Текла в изгнаньe жизнь моя,Влачил я с милыми разлуку,Но он мне царственную рукуПростер – и с вами снова я.Во мне почтил он вдохновенье,Освободил он мысль мою,И я ль, в сердечном умиленье,Ему хвалы не воспою?Я льстец! Нет, братья, льстец лукав:Он горе на царя накличет,Он из его державных правОдну лишь милость ограничит.Он скажет: презирай народ,Глуши природы голос нежный,Он скажет: просвещенья плод —Разврат и некий дух мятежный!Беда стране, где раб и льстецОдни приближены к престолу,А небом избранный певецМолчит, потупя очи долу.Пушкин соблюдает правила игры, он по-прежнему благодарен царю за вызов из ссылки, а также надеется на деятельность «секретного комитета 6 декабря 1826 года», который должен был заниматься вопросом о положении крестьян. Мы видим и последствия того разговора в Кремле, выраженные в последней строфе, – Пушкин обязан посылать все свои готовящиеся к печати произведения Николаю I, отчитываться перед шефом жандармов о своих поездках, объясняться перед московским полицмейстером за «Андрея Шенье». Александр Сергеевич и это стихотворение дисциплинированно послал царю, который наложил резолюцию: «Это можно распространять, но нельзя печатать».
Непонимание обывателями всей сути отношений между царем и поэтом московскому свету было вполне свойственно. Москва в то время была сосредоточением «всех отставных, недовольных и уволенных чинов империи, гражданских и военных. Это ядро русской оппозиции. Поэтому почти все люди либеральных убеждений и те, политические взгляды которых не подходят к политике этих дней, удаляются сюда, где они могут сколько угодно критиковать двор, правительство и т. д., не слишком опасаясь какого-либо вмешательства властей», – рассказывал встречавшийся с Пушкиным англичанин Колвилл Фрэнкленд, гостивший в России в 1830–1831 гг. Причем приехал он в Москву из Петербурга и мог, следовательно, сравнивать.
Маленький Саша Пушкин (портрет работы Ксавье де Местра, 1800–1802 гг.)
Да и в императорской столице относительно Москвы иллюзий не испытывали. В 1827 г. впервые пред царские очи был представлен «Краткий отчет общественного мнения», подготовленный III Отделением Собственной Его Величества канцелярии, созданным аккурат в 1826 г. (не нужно, видимо, доказывать прямую связь между вступлением на царство Николая Павловича и уч-реждением этого нового для стр аны надзорно-аналитического органа). Жаль, что зачастую Николая I именуют не иначе как «фельдфебелем с оловянными глазами». Особенно часто это герценовское выражение употреблялось раньше, когда надо было подчеркнуть все ужасы проклятого царизма. Но такими ли оловянными были глаза императора? Взгляд-то у него на происходящее в России был вполне трезвым. А иначе зачем бы тогда он приказал составить «Свод показаний декабристов о внутреннем состоянии России»? Этот на редкость правдивый документ стал настольной книгой императора, создавая довольно полную картину «злоупотреблений и беспорядков во многих частях управления». Возможно, что основные положения этого свода обсуждались и на встрече царя с поэтом.
«Июня 8 дня 1799 года крещен Александр Пушкин» в храме Богоявления Господня, что стоял ранее на месте Богоявленского собора в Елохове
Николай I решил создать у себя под боком свой собственный карманный социологический орган, который мог бы регулярно надзирать (подобно золотому петушку царя Додона) и доносить государю обо всем, что творится в его империи. И, конечно, одним из важнейших и главных объектов наблюдения Третьего отделения стала Москва. Уже в первом «Кратком обзоре общественного мнения за 18 27 год» Первопрестольной отведено было особое место. Согласно обзору, высшее общество в России делится на две большие группы: «довольные» и «недовольные». К «довольным» относятся те, кто предан государю и существующему строю, среди них называются Кочубей, Сперанский, Пален, Закревский, то есть те, кто «распространяет благоприятное правительству мнение, но в силу местных условий влияние их невелико и зависит от индивидуальных свойств и умения действовать каждого из них».
Гораздо более многочисленной является группировка «недовольных», состоящая из двух частей: «русских патриотов» во главе с Мордвиновым и «старых взяточников», собравшихся вокруг князя Куракина. Центр фронды, недовольной принимаемыми государем кадровым решениями, находится в Москве. Среди видных фрондеров – генералы Ермолов и Раевский. Недовольные главным своим орудием выбрали «ропот на немцев», т. е. на иностранцев, назначаемых на высокие посты.
Средний класс (помещики, не служащие дворяне, купцы первых гильдий) ведет себя хорошо: «Именно среди этого класса государь пользуется наибольшей любовью и уважением. Здесь все проникнуты в правильность Его воззрений, Его любовь к справедливости и порядку, в твердость Его характера».
Про чиновников написано совсем немного: «Это сословие, пожалуй, является наиболее развращенным морально. Среди них редко встречаются порядочные люди». Ну что же, отметим мы, отчет действительно отражал реальность. И тем не менее чиновники не опасны, потому как развращены они не политически, а лишь морально.
Наконец, армия. Тут тоже волноваться нечего: «Она вполне спокойна и прекрасно настроена».
Крепостные: «Среди крестьян циркулирует несколько пророчеств и предсказаний: они ждут своего освободителя, как евреи Мессию… Так как из этого сословия мы вербуем своих солдат, оно, пожалуй, заслуживает особого внимания со стороны правительства».
Духовенство: «Государство не может рассчитывать в своих видах на духовенство до тех пор, пока оно не даст ему обеспеченного существования… Духовенство вообще управляется плохо и пропитано вредным духом. Священники в большинстве случаев разносят неблагоприятные известия и распространяют среди народа идеи свободы. Хорошие священники – большая редкость».