5. Справедливые цены и меры государственного вмешательства
Мы констатировали, что цены формируются в результате взаимодействия спроса и предложения и что в конечном счете они соответствуют издержкам наименее эффективного производителя.
Это разумно и с общеэкономической точки зрения, поскольку издержки предельного производителя одновременно являются теми издержками, которые народное хозяйство в целом вынуждено нести на каждую дополнительную единицу соответствующего товара. Если не учитывать некоторые специфические случаи, о которых мы еще поговорим позже, рыночные цены, возникающие в ходе конкуренции, таким образом, отражают относительную редкость соответствующих благ.
Но являются ли рыночные цены справедливыми? Представим себе, что во время отпуска бедный уличный торговец предлагает нам купить за небольшие деньги деревянные фигурки Будды. Должны ли мы, богатые европейцы, заплатить ему за товар более высокую цену, чем ту рыночную, которая не слишком обременит наш кошелек? И что произойдет, если конкуренции больше не будет? Разумеется, в экстренном случае мы заплатим врачу любую сумму, если он будет тем единственным, кто сможет излечить нас от смертельно опасной болезни. Но имеет ли он право воспользоваться этой ситуацией? Другими словами, можно ли определить справедливые цены и следует ли при необходимости обеспечить их вопреки действию рыночных сил?
Начнем с вопроса о справедливой цене. Экономисты раннего Средневековья, большинство из которых были монахами или высокопоставленными священниками, называли ее justum pretium. Многие из них рассматривали рыночную цену в принципе как справедливую. Так как рыночная цена выравнивает предложение и спрос, то тем самым, по их мнению, она уже имеет естественное оправдание. При этом временные благоприятные рыночные условия, не говоря уже о чрезвычайных ситуациях, не должны были использоваться производителями для повышения цены. В качестве приемлемой считалась такая цена, которая позволяла производителям компенсировать затраты труда и собственные расходы производителя на приобретение сырья и полуфабрикатов. Максима «laboram et expenses» (труд и расходы) определяла содержание всей средневековой литературы по этой проблеме. При этом также предполагалось, что соответствующее вознаграждение может быть по своему размеру весьма различно – в зависимости от того, о ком шла речь. Действовал принцип: каждый должен жить в соответствии со своим положением. То есть князь или епископ должны были получить больший доход, чем простой сельский рабочий, для того, чтобы они могли финансировать принятый для их социального класса уровень жизни.
Вопрос о справедливой цене возникал главным образом в тех случаях, когда рыночная цена отсутствовала или когда она входила в очевидное противоречие с производственными издержками. Это касалось в первую очередь «редких товаров», в отношении которых в более позднее время экономисты классической школы были вынуждены даже разработать специальную теорию цены. Какую цену следовало уплатить, например, за древний рукописный манускрипт, который на рынке был предложен, возможно, в единственном экземпляре?
При решении этой проблемы Церковь исходила из признания права продавца определять стоимость своего товара. Если рукопись была ему дорога, поскольку, например, досталась ему от бабушки, то это обстоятельство должно было учитываться в цене рукописи. И наоборот, если продавец низко оценивал стоимость этой рукописи, так как знал о ее скрытых изъянах или у него она была в нескольких экземплярах, то тогда он имел право продать ее по более низкой цене. Однако в реальных условиях рынка придерживаться этих этических принципов было непросто. Гарантией их соблюдения, помимо собственной совести продавца, была только исповедь.
Наши современные представления о справедливой цене не сильно отличаются от представлений Средневековья. В большинстве стран даже существуют законы, которые соответствующим образом ограничивают свободное согласование цены. Например, продавец не имеет права умышленно умалчивать о скрытых дефектах, к примеру, подержанного автомобиля. Но и покупатель не должен использовать незнание или бедственное положение продавца для того, чтобы чрезмерно снижать цену. Подобные договоры государство может объявлять противоречащими этическим нормам и тем самым ничтожными, что в принципе следует считать правильным.
Сложнее дело обстоит тогда, когда вмешательство в рыночное ценообразование используют в качестве инструмента социальной политики. Предположим, например, что государство устанавливает своим решением максимально допустимый размер арендной платы за квадратный метр, чтобы снизить стоимость проживания или не допустить взвинчивания арендной платы. Если максимальная ставка арендной платы будет ниже рыночной – а лишь тогда такая мера будет иметь смысл, – это неизбежно приведет к увеличению спроса выше уровня предложения, поскольку при низких ценах спрос возрастает при одновременном сокращении предложения. В результате возникнет искусственно созданный дефицит жилья!
Чтобы цены не росли, необходимо будет предоставлять ограниченное количество квартир нуждающимся каким-либо иным образом, например по определенным социальным критериям, через личные связи или черный рынок. То, что в конечном счете распределение жилья станет более справедливым, чем при свободных ценах, вызывает серьезные сомнения, учитывая богатый опыт в связи с такого рода распределительными системами. Высокие рыночные цены, на первый взгляд, могут показаться несправедливыми, однако они не допускают, чтобы на рынке отдельные нуждающиеся по личным причинам были дискриминированы или, наоборот, поставлены в привилегированное положение. Поэтому тому, кто хочет обеспечить доступным жильем людей с небольшим достатком, будет лучше платить им государственные дотации по арендной плате, чем вмешиваться в процессы рыночного ценообразования.
Рис. 3.4. Если государство устанавливает нижний порог цены (минимальную цену), который превышает уровень равновесной цены, возникает избыточное предложение (левое изображение). При установлении государственного потолка цен (органичении максимальных цен), напротив, предложение отстает от спроса (правое изображение).
Не лучше оценивается и практика фиксирования государством минимальных цен. Этот инструмент, например, используется на европейском аграрном рынке, чтобы с помощью минимальных цен на масло и свинину обеспечить сельскохозяйственным производителям достаточные доходы. Так как гарантированные государством цены выше рыночных, они приводят к искусственно вызванному избыточному предложению соответствующих продуктов питания. Очевидно, что более высокие цены оказываются не особо выгодными для сельхозпроизводителей, если они не могут реализовать свою продукцию. Поэтому Европейский союз вынужден скупать избыточную продукцию и затем уничтожать ее или по демпинговым ценам продавать за рубеж. Это не только явная экономическая бессмыслица, но она к тому же стоит немало денег, из которых только незначительная часть действительно оборачивается дополнительным доходом сельхозпроизводителей.
И в этом случае лучше было бы напрямую заняться доходами аграриев, вместо того чтобы манипулировать рыночными ценами. Так, им можно было бы представить налоговые льготы или напрямую выплачивать различного рода пособия, что частично и делается. Следует ли вообще оказывать сельхозпроизводителям финансовую помощь, это другой вопрос, к рассмотрению которого мы вернемся еще раз в связи с внешнеэкономическими отношениями государства. Но если такая помощь оказывается, то тогда, по крайней мере, это следует делать напрямую, а не через установленные государством минимальных цены на сельскохозяйственную продукцию.
Герберт Гирш (1921–2010), многолетний президент Института мирового хозяйства в городе Киль, однажды пояснил различие между этими двумя путями на примере таксиста. Предположим, что мы хотим сделать таксисту что-то приятное. Должны ли мы в этих целях попросить его сделать еще один круг возле вашего дома, чтобы увеличить стоимость проезда? Очевидно, это не имело бы смысла, потому что бóльшая часть дополнительного вознаграждения не досталась бы водителю, поскольку ушла бы на оплату бензина и на амортизацию автомобиля.
Лучше просто увеличить чаевые. Таксист больше бы выиграл от этого, даже если бы размер чаевых оказался меньше размера дополнительной оплаты за еще один объезд дома. Таким образом, обе стороны рынка оказываются в выгоде от того, что хороший поступок они совершили именно таким образом, а не иным. Напротив, искусственно завышенные рыночные цены приносят производителям относительно мало пользы и только побуждают их к производству избыточной продукции, бессмысленной с народнохозяйственно точки зрения.
Глава 4
Полезность и истинная ценность благ
1. Классический парадокс ценности и законы Госсена
До сих пор мы исходили из того, казалось бы, очевидного предположения, что рыночная цена отражает стоимостную оценку какого-либо блага потребителем. В известном смысле это действительно верно. Никто не стал бы покупать, например, спортивный автомобиль типа «Порше», если бы он не стоил своих денег. И если булочка из цельного зерна в кондитерской за углом кажется нам слишком дорогой, то мы покупаем ее в другой кондитерской или вместо булочки едим обычный хлеб. По крайней мере, в условиях конкуренции можно, следовательно, на самом деле узнать ценность товара по его рыночной цене.
В действительности, однако, не все так просто, как кажется. В конечном счете не каждый может позволить себе приобрести «Порше». Но значит ли это, что этот автомобиль для бедных имеет другую ценность, чем для богатых? А что касается булочки, то мы, вероятно, заплатили бы за нее любую цену, если в противном случае нам пришлось умереть от голода. В саксонском городке Шнееберг еще и сегодня можно посмотреть на так называемый «дом за два батона хлеба», который, как утверждают, в голод 1771 г. был продан за целых два хлеба. Итак, какова же истинная ценность вещей? Является ли их рыночная цена всего лишь случайным результатом меняющегося соотношения предложения и спроса?
В течение нескольких столетий экономисты ломали себе голову над этой проблемой. В Средние века проводили различие между потребительной ценностью и меновой ценностью блага. Потребительская стоимость обозначала его действительную полезность, а меновая ценность соответствовала рыночной цене. В обычной ситуации они должны были более или менее совпадать. Ведь никто не отдал бы много денег в уплату за бесполезную вещь. Однако в этом правиле существовали важные исключения.
Одним из исключений был так называемый классический парадокс ценности. Адам Смит удивлялся тому, что цена жизненно необходимой воды была невелика, в то время как алмазы торговались по гораздо более высокой цене. Как можно было согласовать этот факт с потребительной ценность обоих благ? Если утверждение о том, что в отличие от воды, алмазы, по сути, не приносят никакой реальной пользы, верно, то тогда один килограмм алмазов должен был бы стоить значительно дешевле, чем один литр воды. Однако уже в то время это было не так.
Классики для себя решили этот вопрос, определив алмазы и благородные металлы как редкие блага, в отношении которых должны действовать особые законы. Оставалось только выяснить, почему эти редкие блага вообще пользуются спросом, при этом иногда даже в тех случаях, когда цены на них достигают заоблачных высот.
Этот классический парадокс ценности удалось полностью разрешить только неоклассикам в рамках развития субъективной теории ценности. Историческое развитие этой теории шло достаточно извилистым путем. Важные работы, посвященные этой проблеме, были опубликованы независимо друг от друга в 1871 г. англичанином Стенли Джевонсом (1835–1882) и в 1874 г. экономистом из Лозанны Леоном Вальрасом (1834–1910). В ходе спора об авторстве, разгоревшегося между двумя учеными, Джевонс пришел к выводу, что на самом деле слава первооткрывателя принадлежит третьему экономисту – немцу Герману Генриху Госсену (1810–1858), который разработал основополагающие положения этой теории двумя десятилетиями ранее. В его честь эти положения были названы законами Госсена.
Юрист по образованию, Госсен проявлял большую склонность к занятиям математикой. После неудачной попытки разбогатеть на страховании от града и падежа крупного рогатого скота он занялся теоретической экономикой. Его книга, вышедшая в 1854 г., была, однако, написана таким сложным языком, что поначалу никого не заинтересовала. Только благодаря случаю, спустя годы после его смерти, о ней узнал один из коллег Джевонса. Джевонс не колеблясь признал приоритет Госсена, вслед за ним это сделал и Вальрас.
Госсен называл свою работу теорией чувства удовольствия и неудовольствия человека. В то время его математический подход к рассмотрению проблемы был еще весьма непривычен для экономической науки. Госсен так гордился своим достижением, что даже сравнивал его с законами движения планет Коперника. Джевонс, будучи человеком честолюбивым, в свою очередь, разработал «дифференциальное уравнение наслаждений и страданий». В отличие от Госсена он гораздо лучше сумел изложить свои мысли в понятной для читателя форме. Вместе с Вальрасом и венским экономистом Карлом Менгером (1840–1921) ему принадлежит заслуга в том, что он ввел законы Госсена в научный оборот, последовательно встраивая их в систему теоретической экономии.
В чем же состоит содержание этих законов и почему до сегодняшнего дня их рассматривают в качестве решения загадки ценности и цены? Первая основополагающая мысль Госсена заключалась в том, что полезность какого-либо блага не является для человека абсолютной величиной. Прежде всего она зависит от того, сколькими единицами соответствующего блага человек уже обладает. Например, первый литр воды в течение дня имеет неоценимую стоимость, поскольку этой водой мы можем утолить нашу жажду. Тот, кто располагает бóльшим количеством воды, чем один литр, напротив, последовательно использует ее для удовлетворения все менее неотложных потребностей. Он использует воду для умывания, для приготовления пищи и для уборки помещения и, наконец, для чистого удовольствия заполнит ею свой плавательный бассейн. Однако на рынке может существовать только единственная цена одного литра воды, независимо от того, в каких целях ее применяют. Согласно Госсену, эта цена всегда соответствует ценности последнего разумного, с нашей точки зрения, использования соответствующего блага. Если бы цена была выше, то нам пришлось бы отказаться от его использования в этих целях, т. е., например, от купания в бассейне. И напротив, при более низкой цене мы бы применяли воду в еще менее важных целях, скажем, для устройства декоративного пруда. В экономической теории говорят, что в конечном счете цена воды соответствует ее предельной полезности. Очевидно, предельная полезность воды уменьшается тем больше, чем большее количество воды находится в нашем распоряжении. В этом суть первого закона Госсена. Следует обратить внимание на сходство этого закона с законом убывающей отдачи Тюнена, с которым мы ознакомились в предыдущей главе.