Господин Капризов, сидя в своём кабинете и положив ноги в начищенных ботинках с пряжками на стол, с брезгливостью наблюдал за этим шоу по телевизору, где шёл прямой эфир. Старенький пятнадцатидюймовый телевизор был откуда-то принесён Меркуловым и поставлен в угол кабинета с неизвестной целью. Вообще советнику показалось, что в его помощнике явственно проглядываются наклонности начинающего крохобора, потому что молодой человек натащил в кабинет много разного, на первый взгляд ненужного хлама и, кажется, даже гордился этим. Однако телевизор пришёлся как нельзя кстати, особенно теперь, когда делать Дмитрию Кирилловичу на службе было абсолютно нечего.
– И что, у вас так каждый год? – спросил Капризов, кивнув в сторону экрана.
Меркулов, который что-то с важным видом печатал на ноутбуке, обернулся и, кажется, не сразу понял вопрос.
– Ах, это?! Да, – с сожалением подтвердил он. – В прошлом году, правда, были ещё огненное шоу, парашютисты, соревнование силачей и огромные надувные матрёшки, расставленные на всех улицах в центре. Сначала хотели нарядить их в специально сшитые сарафаны, но потом от сарафанов отказались. Но в целом да, такое случается каждый год.
– И вам это нравится?
К удивлению господина Капризова, Меркулов задумался.
– Ну, как сказать… А что ещё можно придумать?
– Мне кажется, это невыносимо, – раздражённо заметил Капризов. – Неужели же нельзя сочинить что-нибудь интересное? Ну там нанять каких-нибудь толковых людей, которые бы расписали программу, добавили сюда свежести… Ведь этой программе, наверно, лет сто. Разве людям не тошно?
– Люди ходят, – неопределённо отозвался Меркулов и добавил: – У нас и так тут развлечений немного. В этом году обещали фестиваль красок. Ну, знаете, когда обкидываются краской?
– Это пошлость! – не выдержал советник. – Что же фантазия дальше не идёт, а всё какие-то глупые заимствования или заскорузлый примитив?! Придумали бы хоть какое-нибудь карнавальное шествие. Вон, например, в Венеции такое есть. Что мешает сделать его тут, пусть и с местным колоритом? Или что-нибудь подобное.
– Да вы же знаете, – грустно ответил Меркулов, – денег нет. Вот даже на сарафаны для матрёшек не хватило…
– Да при чём тут деньги? – продолжал возмущаться Капризов. – Идея должна быть! И люди сами всё сделают. Или ты хочешь сказать, что на карнавале масок в Венеции все расходы государство оплачивает? Каждую маску? Разумеется, нет! Люди сами готовы всё сделать, лишь бы им идея понравилась. Зато Венеция этим известна на весь мир. А тут… Эх, да что говорить!
Меркулов хитро прищурился.
– При вас такого, – он указал на телевизор, – не будет.
Господин Капризов снял ноги со стола и серьёзно посмотрел на своего секретаря.
– Не шути на эту тему. А лучше даже не упоминай в этих стенах.
Наступило молчание. Меркулов вновь отвернулся к своему ноутбуку, а господин Капризов опять закинул ноги на стол.
– Ты же сам знаешь, что меня здесь не будет, – вдруг смягчившись, сказал Капризов.
– Знаю, – не оборачиваясь, ответил Меркулов.
– Чего же спрашиваешь, раз всё знаешь и слышал?
– Я надеялся.
– Напрасно! – рассмеялся Капризов. – Оставь надежду, всяк этим занявшийся. Лучше расскажи, что там будет на приёме? Ты был там?
– Нет, конечно. Но я кое-что слышал.
Господин Капризов интересовался ежегодным приёмом в честь Дня города, на который созывались все высокие чины губернской администрации и прочих ведомств. Впрочем, ничем интересным приём никогда не отличался, и предназначен он был больше для того, чтобы государственные служащие могли между собой покалякать о том о сём, завести нужные контакты, плотно поесть и хорошо попить. Правда, в последнее время бюджет этого мероприятия был неприлично урезан. И причиной тому, разумеется, была не воля губернатора. Поговаривали, что из Москвы неофициально разослали инструкцию, с тем чтобы на местах не особенно барствовали по различным поводам и не раздражали этим народ. Поэтому местным чиновникам приходилось теперь обходиться больше своими силами и выкручиваться, для чего, опять же как поговаривали, были приглашены на приём, кроме самих государственных служащих, и другие видные лица города, при условии что у них имелись определённый капитал и желание пообщаться с начальствующими мужами, что называется, тет-а-тет, в неформальной обстановке. Не стоит, наверное, говорить, что таких лиц среди предпринимателей и коммерсантов нашлось немало. Пришлось даже производить некоторый отбор, особенно по части полезности: кто занимался продуктами, кто импортом вин, кто мог обеспечить транспорт. Но всё же главное и основное блюдо на этом празднике жизни оставалось без изменений уже много лет и не требовало для себя никаких трат из казны – губернатор.
Приём по традиции проходил в Доме пролетариата. Там же был организован и ужин, для чего множество небольших круглых столиков расставляли по залу. По задумке гости должны были рассаживаться за те столики и на том расстоянии от главного места, где восседал губернатор, согласно своему чину или, если такового не имелось, положению. И чем выше был чин или положение, тем ближе гость мог разместиться к заветному начальству.
Но перед ужином гостей ждала другая, поистине божественная трапеза. Каждый год, в один и тот же день, что бы ни случилось, в Рошинск с концертом приезжал Марк Иосифович Либерзон, известный ещё с советских времён эстрадный певец и обладатель шикарного баритона. Ему было уже под восемьдесят, и ходили слухи, что он давно борется с неизлечимым недугом, что, правда, никак не сказывалось на его концертной деятельности. Он продолжал гастролировать и радовать публику своими выступлениями. Либерзон был так предан своей профессии и так воспитан, что подчас даже не брал плату за свои концерты, когда принимающая сторона очень хотела его видеть, но предоставить гонорар, равный его таланту, по объективным причинам не могла. Поэтому все знали, что Марк Иосифович не считает зазорным и даже, напротив, любит выступать на благотворительных вечерах, вечерах, посвящённых ветеранам, в горячих точках в полуразрушенных помещениях, посещает больницы, – словом, везде, где люди стремятся к прекрасному, но прикоснуться к нему по злому року не могут.
Рошинск для Либерзона был малой родиной, о которой он никогда не забывал и при возможности старался помочь ей в меру своих сил. А силы были немалые. Например, поговаривали, что он, не афишируя своего участия, построил в городе школу, где дети из малообеспеченных семей могли бесплатно ходить в музыкальный кружок. А ещё говорили, что если к нему обратиться с просьбой, особенно если она касается здоровья, и в особенности здоровья детей, то он непременно поможет – правда, просящий никогда наверняка не узнает, кто стал благотворителем.
Одним словом, Марк Иосифович Либерзон был очень хорошим и отзывчивым человеком. И, сидя в зале Дома пролетариата и рассматривая этого человека, его благородное, но несколько осунувшееся лицо, поредевшие с сединой, но длинные и вьющиеся у плеч волосы, заглядывая в его грустные, но светлые и ясные глаза, господин Капризов не мог взять в толк, зачем этот уникальный певец приехал развлекать такую дрянную публику, как рошинские чиновники.
«Поди, ещё и бесплатно тут поёт, – думал Капризов. – Небось, предложили, как земляку, выступить. День города всё-таки».
А Либерзон меж тем пел и пел свои популярные песни на маленькой, но очень аккуратно сделанной сцене под светом простеньких, но ярких прожекторов и даже не думал о том, зачем он здесь. Его позвали, его захотели услышать – и вот он тут, поёт для людей, поёт ради искусства, ради всего того, для чего он и был рождён на свет.
– С вами хочет поговорить Вениамин Фёдорович, – небрежно наклонившись, но твёрдо произнёс на ухо Капризову Рихтер.
После концерта господин Капризов сидел за столиком на ужине и приканчивал сочный бифштекс с салатом и помидорами. Услышав эти слова, он спокойно отложил вилку и нож и, обратившись к референту губернатора, нависшему над ним в чуть надменной, но ожидающей позе, осведомился:
– Прямо сейчас?
Губернатор только что закончил вступительную речь, похожую на тост, поднял бокал и тоже, кажется, решил неплохо закусить тем, что приготовил чиновникам к праздничному ужину один щедрый рошинский ресторатор.
– Думаю, в перерыве, – ответил Рихтер. Он внимательно смотрел в затылок Капризова, и складывалось впечатление, что ему эта ситуация кажется презабавной. – Скоро будет перерыв, приедут ещё гости. Вениамин Фёдорович пойдёт их встречать, и тогда…
– Хорошо, я подойду, – ответил Капризов и отпил вина из бокала.
– Нехорошо это, мне кажется, – заметил сидящий рядом за столиком Меркулов, когда Рихтер ушёл.
Господин Капризов и его секретарь разместились в самом углу зала, весьма далеко от основной публики, которая концентрировалась вокруг первых лиц. Но Дмитрию Кирилловичу эта близость была не нужна. Он не сошёлся почти ни с кем из служащих, да и не видел в этом особой надобности. И хотя Рошинск в целом ему нравился, он всё равно чувствовал себя здесь чужим, не особо, впрочем, сокрушаясь по этому поводу. В таком положении он ощущал себя более независимым.
– Я догадываюсь, о чём он хочет поговорить, – отозвался Капризов, рассматривая на вилке оставшийся кусок бифштекса и отправляя его в рот.
В перерыве, когда некоторым гостям и служащим уже следовало уходить, а другим, напротив, только появиться после собственных местных торжеств и наполнить небольшой зал, рассчитанный человек на семьдесят, господин Капризов подошёл к губернатору.
Сенчук в это время встречал генерал-майора Бориса Аркадьевича Комоедова, того самого, который приходился ему дальним родственником и с которым он ежегодно ездил охотиться на зайцев. Благодаря этим достоинствам или же по каким-то другим причинам генерал-майор занимал ещё должность начальника главного управления Министерства внутренних дел по Рошинской губернии.
Комоедов был мужчиной немного за шестьдесят, смуглым, лысым, с короткими щетинистыми усами и грубым, рельефным лицом, в котором просматривались южные черты. Говорил он, как и большинство людей его звания, чётко, веско и внятно. У Комоедова был классический карьерный путь. Сперва он работал механизатором в колхозе, но после срочной службы в армии пошёл служить милиционером строевого подразделения. Затем – повышение, успешное окончание Академии управления МВД, почётное звание «Заслуженный сотрудник органов внутренних дел Рошинской губернии» и, наконец, должность начальника главного управления. Правда, поговаривали, что на деле складывалось всё не так гладко, как писалось в его официальной биографии, из которой почему-то напрочь выпал период с начала 90-х по начало 2000-х. Но то было не всем важно, а слухи оставались лишь слухами.
На приём Комоедов явился в парадном мундире, весёлый чуть больше меры и при встрече крепко и долго тряс руку Сенчука.
– Вениамин Фёдорович, – обратился Капризов к губернатору. – Вы, кажется, хотели поговорить со мной.
Сенчук обернулся на Капризова и долго смотрел на него пустыми глазами, словно бы не понимая, кто перед ним стоит и чего хочет. Губернатор также был весел чуть больше меры. Наконец сообразив, кто к нему обратился, Сенчук вдруг как бы опомнился и, сказав генералу: «Минуточку, Борис Аркадьевич! Лишь одну минуточку!» – взял Капризова за плечо и повёл в его сторону. Тут его прежняя весёлость испарилась, и он вмиг стал озабоченным и серьёзным.
– Дмитрий Кириллович, – словно раскатывая перед Капризовым ковровую дорожку, заговорил губернатор, – я о чём хотел с вами поговорить. О том… Как бы это вам сказать, чтобы не обидеть… Одним словом, недоволен я вами. Да, недоволен. Я специально хотел это вам высказать неформально. Чтобы, может быть, повлиять на вас в лучшем направлении. Да и вы чтобы не придавали моим словам особенного значения, а восприняли их больше как дружеский совет.
– А что случилось? – осведомился советник.
– Голубчик, да вот слухи до меня дошли. И знаешь что, всё у тебя не так да не эдак выходит.
– Не понимаю.
Они отошли ещё дальше в самый угол зала и встали возле отделанной мрамором колонны.
– Вот даже подошёл ты как-то нехорошо, неправильно, – продолжал Сенчук. – Видишь же, что я гостей встречаю.
– Мне Рихтер передал…
– Да не в этом дело, – перебил губернатор с досадой. – Всё у тебя это как-то не так, не по-нашему выходит. Тут, кажется, мелочь, а всё же не так. И во всём остальном у тебя, голубчик, беспорядок. Ты не подумай, я тебе не указываю. У тебя свои начальники имеются, и всё-таки ты давай здесь не либеральничай. Понимаешь, о чём я?
Капризов помотал головой.
– Эх, как бы тебе объяснить… Ладно, скажу: я знаю!
Объявив это, Сенчук сморщил лоб, поднял брови и выпучил глаза.
– Да, я знаю, – повторил он.
– О чём? – спросил Капризов, стараясь сохранять невозмутимость. Но даже заранее догадываясь, о чём будет разговор, неприятный холодок пробежал по его спине.
– Ну как о чём? – удивился Сенчук. – Об этом самом. И о том, что ты собирал наших, так сказать, неблагонадёжных, и о всём таком прочем.
Наступила пауза. Капризов внимательно смотрел на губернатора и не мог взять в толк, для чего тот ему всё это сообщил. На его лице не было ни особенного возмущения, ни злости, ни ехидства в глазах, которое обычно появляется после заявления о победоносном раскрытии заговора. Ничего не выражал взгляд губернатора.
«Что он от меня хочет? – удивлялся Капризов. – И что он конкретно знает?»
– Вениамин Фёдорович, что вы от меня хотите? – прямо спросил Капризов.
– Я? Я же сказал вроде бы, или не понял? Не либеральничать.
– В каком смысле?
– Ну-у-у, Дмитрий Кириллович, что же тут непонятного? Ну вот, допустим, ваши разговоры, которые вы заводите… ну, там, на ваших встречах… их надо бы прекратить. Слишком свободно себя чувствуете. В неловкое положение встаёте, голубчик, в неловкое. И меня ставите, понимаете?
Но господин Капризов решительно ничего не понимал. По его суждению, если Сенчук был уже хорошо осведомлён о предмете разговора между Капризовым и «неблагонадёжными», то всё это по меньшей мере пахло увольнением и отсылкой обратно в Москву с последующем разбирательством. Если же губернатор не знал ничего определённо, то зачем завёл этот странный разговор и чего хочет? Или же это какая-то игра, в которую принято играть в местной администрации? А, может быть, только страху нагоняет, а самому ничего толком не известно, одни слухи?
– Нет, признаюсь, я не понимаю, – ответил советник и посмотрел в связи с разницей в росте снизу вверх в хмельное лицо губернатора.
Сенчук почмокал неверными губами, раздумывая.
– Ну вот хотя бы… Хм-м… Ну вот… Вот то, что вы отменили митинг тогда, как и обещали, это хорошо, это я оценил. Но какими методами, Дмитрий Кириллович? Ведь вы, кажется, что-то обещали взамен, верно я понимаю?
– С чего вы взяли? – удивился Капризов.
– Да вот, знаете ли, сорока на хвосте принесла, – поведя головой, словно натурально уклоняясь, ответил Сенчук. – На двух стульях ведь не усидишь, Дмитрий Кириллович. По опыту знаю тоже, что запугать вы их не могли. Вы уж простите, голубчик, но это видно. Не про вас это. Стати нужной нет. А значит, беседа проходила в тёплой, можно сказать, дружеской атмосфере, ведь так?
Последнее предложение губернатор проговорил словно цитируя.
– Может быть, и так можно выразиться, – после короткого раздумья пробормотал советник, в это время сам что-то соображая.