– Потому что мы привыкли на земле работать! – будто трагик, стуча себя кулаком в грудь, меж тем не унимался оратор. – Мы там, где ни одна ищейка проползти не сможет. Мы все улицы знаем, нам каждый мерзавец известен! За то нас и ценили, и почитали! А вы? А вы, значит, нас презрением решили обложить… Как вам не стыдно?! К совести вашей взываю, к чести! Ваш же покой берегли! А вы как будто и за руку с нами здороваться не хотите!
Вся та наигранность, всё то показное паясничество, которое демонстрировал в кабинете господина Капризова Берёза, с прискорбием сообщало лишь об одном: он был пьян. И судя по тому, как раздражённо реагировала его нервная система на любое, даже лишь предполагаемое замечание в его адрес, выпивал он по утрам уже не первый день.
Стыдливо осознавая свой жалкий вид, свои слезящиеся глаза, своё красное лицо и даже свои новые кроссовки, которые купила ему жена, чтобы он выглядел хоть сколько-нибудь пристойно на собеседовании, ибо ботинки носить он не мог из-за ранения, – всё это признавая, Берёза не знал, как ему вести себя, чтобы не позориться. Вернее, не то чтобы не знал, а забыл. Словно бы разучился достоинству. Ему параноидально казалось, что все на него как будто бы изучающе смотрят и непременно потешаются. Словно бы помнят о том, каким он был раньше, а теперь, видя, до чего он докатился, исподтишка довольно посмеиваются и бесцеремонно указывают пальцем. А при этом ещё и думают чёрт знает что! Правда, что именно думают, несчастный Берёза не смог бы даже предположить, но обязательно что-нибудь ужасное, а от этой мысли становилось ещё обиднее и страшнее. А сам страх быть осмеянным, презираемым, справедливо попрекаемым в никчёмности и, что самое жуткое, честное определение «алкаш» душили Берёзу и заставляли его лоб покрываться испариной. В такие моменты, якобы защищаясь, даже тогда, когда на него никто и не думал нападать, он вдруг превращался в отъявленного фигляра и оратора. Он, точно рассуждая, что если уж так превратно о нём думают, что держат его за ничтожество, то пусть так и будет, и он сейчас всем покажет… Впрочем, следует напомнить: никто так не думал. И Берёза принимался кривляться и натужно лицедействовать, говорить глупые речи, зачем-то врать и иногда специально указывать на те свои недостатки, над которыми, как ему казалось, зубоскалит публика.
Берёза стоял перед господином Капризовым и специально дышал на него перегаром. Специально топал свежей кроссовкой, чтобы Дмитрий Кириллович видел, как это всё глупо и что Берёза не боится показаться глупым. Что он такой и есть на самом деле и другим становиться не желает. А то, что жена специально купила ему новую обувь, чтобы он смог получить работу, похожую на ту, которую он действительно любил и которой отдал часть своего здоровья, Берёзу не волновало. Пусть смотрит этот молодой щегол. Пусть насмехается. Да, так и надо. Так и есть.
– Сядь, прошу тебя! – наконец прервал поток бессмысленной речи своего коллеги Брагин.
Для этого ему даже пришлось привстать и почти насильно усадить Берёзу на место.
– Или, если тебе не интересно, – добавил Брагин, – выметайся отсюда сам. А не устраивай тут цирк.
Берёза сел и гордо отвернулся от Капризова.
– Когда все высказались, – подытожил Брагин, – прошу вас, Дмитрий Кириллович, изложите свои пожелания.
Господин Капризов в смущении потёр руки, зачем-то нацепил очки и начал:
– Товарищи, мне нужна от вас некоторая услуга. Уверен, что вы уже сталкивались с подобного рода работой, но если ранее она носила общественно полезный характер, то теперь это необходимо мне – можно сказать, частному лицу.
– Короче, – тяжело вздохнул Брагин и полез в карман, доставая сигареты.
– Здесь курить нельзя, – робко заметил Капризов, переводя глаза с пачки сигарет на лицо Брагина и обратно.
– А что вы мне сделаете? – ответил вопросом Брагин и закурил.
Сизый дымок поплыл по воздуху, и господин Капризов почуял острый и сухой запах дешёвого табака.
– Вы рассказывайте, рассказывайте, – подбодрил Брагин Капризова, со снисходительной усмешкой смотря на него из-под густых бровей.
– Хорошо, – зло ответил Капризов и, поднявшись из-за стола, открыл гремящее стёклами в рамах окно. – В общем-то, мне ничего особенного не нужно…
– Ко-ро-че! – рявкнул вдруг Брагин.
Господин Капризов опасливо сел обратно за стол и, набрав воздуха в лёгкие, выпалил:
– Я дам вам список людей, мне нужно знать о них по возможности всё. Куда ходят, чем живут, с кем спят, с кем просыпаются…
– Компромат? – опять перебил Брагин.
– Да, и не только.
– Дайте посмотреть список, – вдруг неожиданно серьёзно подал голос Берёза.
Капризов протянул ему листок с подготовленными фамилиями.
Берёза с любопытством начал изучать список.
– Что ещё? – спросил Брагин, выпуская струйку дыма и ничуть не интересуясь листком.
– А? – не понял Капризов.
– Что ещё, кроме компромата? Вы говорите, не стесняйтесь. Теряем время.
– Ещё мне надо… Чёрт, даже как-то неловко об этом говорить. Вы, может быть, и не согласитесь.
– Ну-ну! – вновь подбодрил Капризова Брагин, внимательно рассматривая сигарету и стряхивая пепел на пол.
– А мы по ним работали, – толкнув локтём своего коллегу, пробормотал Берёза, всё ещё рассматривая фамилии. – Не по всем, но почти.
– Погоди, – отмахнулся Брагин. – Так что нужно-то? Говорите яснее!
Капризов поднял руки кверху, словно сдаваясь, и сказал:
– Наркотики, может быть, или ещё что-нибудь в этом роде у них сможете найти? Я не знаю, как это делается… Мне это неприятно, если честно…
– Какой должен быть результат? – не поведя и глазом, прямо спросил Брагин. – Вы хотите, чтобы мы собрали на них компромат, – это я понял. А зачем вам, чтобы мы у них что-нибудь находили? Вы желаете, чтобы их отправили в тюрьму?
– Не-е-ет! – протянул Капризов. – Как бы сказать… Ну, чтобы нашли тогда, когда нужно будет.
– Это грязная работёнка, – заметил Брагин, почесал голову и забрал у Берёзы лист. Пробежал глазами по фамилиям.
– Я знаю, – согласился Капризов. – Скажу прямее, если вы всё время на этом настаиваете: мне нужна настолько грязная работа, насколько это только возможно. Допускается, чтобы было даже то, чего на самом деле и не было.
– Боюсь, мы вам тут не поможем, – заключил Брагин и вернул листок Капризову.
– Почему? – удивился советник.
– Это не наш профиль.
– Зато, если хотите, – удивительным образом перейдя на деловой тон, вмешался Берёза, – я, за отдельную плату разумеется, смогу порекомендовать вам пару-тройку человек, которые за любую пакость возьмутся. Но и им нужно будет хорошо заплатить.
Господин Капризов был обескуражен. Он не знал, как ему поступить в данной ситуации. Прежде всего его напрягало, что пришлось раскрыть некоторые свои планы двум совершенно посторонним людям, которые отказываются с ним дальше работать, а значит, свободно могут передать информацию третьим лицам. Впрочем, это было ещё не так страшно, ибо он всегда предусмотрительно допускал такой пассаж. Больше его тревожил другой факт – что теперь, скорее всего, ему придётся иметь дело не с бывшими кадровыми сотрудниками правоохранительных органов, а с обычными подонками, то есть с людьми такого рода, с которыми он никогда дела не имел и не знал, как себя с ними держать.
– Но подождите, товарищи, – решил сделать ещё одну попытку Капризов. – Может быть, вы сможете стать, скажем, посредниками между мной и теми господами… Ну вот которые смогли бы мне помочь в моём деле.
– Исключено, – отрезал Брагин и отвернулся. Ему стал неинтересен разговор.
– Понимаете, в чём дело, Дмитрий Кириллович, – заговорил Берёза, – если мы окажем вам услугу такого рода, то мы, как люди, ещё недавно служившие и у которых, несмотря ни на что, остались некоторые обязательства, просто должны будем сообщить куда следует.
– На меня? – испугался Капризов.
– При чём тут вы? – недовольно буркнул Брагин. – Вы понимаете, о чём вы нас просите? Хорошо, допустим, мы что-нибудь найдём у этих ваших – и что?
– Кстати, помнишь, мы же, кажется, в телефоне тогда кое-что накопали, – с усмешкой добавил Берёза. – Кажется, у этого.
Он вновь взял лист и ткнул в него красным опухшем пальцем.
– Да, было дело, – подтвердил Брагин. – Короче говоря, это не наш профиль. Нужно будет кого-нибудь защитить, изловить… Найти или проследить – пожалуйста, обращайтесь.
– Постойте-постойте, у кого вы, говорите, нашли в телефоне? – оживился Капризов, схватив лист и ручку. – Я запишу.
Брагин в ответ пристально посмотрел на него.
– Это не важно, Дмитрий Кириллович, – сказал он и, поднявшись, выбросил окурок в окно.
Капризов со злостью взглянул на Брагина.
Вслед за коллегой поднялся Берёза.
– Так что всего вам хорошего! – сказал он и, опять начав кривляться, раскланялся.
Господин Капризов задумался. Его лицо вдруг исказилось в неприятной, почти что страшной гримасе, и он провёл руками, словно умываясь, по тонкой гладкой коже щёк.
– Господа! – крикнул он, словно бы решившись на что-то.
Берёза и Брагин были уже в дверях, но оба обернулись.
– Признаюсь честно, – продолжал Капризов, доставая из-под стола свой портфель и начиная вынимать из него пачки денег, – я не умею вести переговоры таким образом. Что называется, на словах. Да и не знаю здешних порядков. Зато я хорошо усвоил, что всегда отлично работает в твою пользу, – он указал на две пачки банкнот своими тонкими холёными пальцами. – Уверен, вы и так рассчитывали, что я, нанимая вас, оплачу ваши услуги. Но я также уверен, что вы не догадывались, в каком размере. Мне крайне необходимы профессионалы. Кроме того, мне необходимы молчаливые профессионалы. А я вижу, что вам можно доверять. Поэтому я предлагаю вам ещё раз подумать над моим предложением с учётом вновь появившихся факторов.
Брагин и Берёза внимательно смотрели на пачки банкнот. И если первому, казалось, всё это действо было по-прежнему не интересно, то у второго глаза стали загораться.
– Это лишь начало, – пояснил Капризов, стоя за столом как фокусник, который устраивает представление для публики. – Я намереваюсь продлить наше сотрудничество на весь срок моего пребывания тут. А это, верьте мне, срок немалый. Поэтому ещё раз предлагаю подумать, прежде чем вы решите уйти. Что же касается затрат непосредственно на выполнение того или иного поручения, то они также будут компенсированы, можете быть уверены. Вам предоставляется полная свобода действий. Желаете нанять какую-нибудь шпану – пожалуйста, ваше право. Но, разумеется, не посвящая её в детали. Так что скажете, господа?
Брагин, тяжело сопя, подошёл к столу, взял две пачки денег, лист со списком и вернулся к двери. Одну пачку он отдал Берёзе, и тот быстро затолкал её в карман брюк.
– Значит, эти? Ну что же. В общем, конечно, они те ещё мерзавцы. Попробуем. Когда вам нужна информация?
– Через неделю. Самое большее – через две. Возьмите визитную карточку.
За карточкой подошёл Берёза.
– Хорошо, – сказал Брагин, и оба бывших сотрудника силовых структур вышли из кабинета.
Оставшись в одиночестве, господин Капризов сел на своё место, откинулся на спинку кресла и закинул ноги в начищенных ботинках с пряжками на стол.
Его начинало точить сомнение. С одной стороны, он наконец бесповоротно вступил на тот путь, который должен был привести его к триумфу. А вместе с тем сразу же возникли трудности, связанные с зависимостью от людей ему посторонних. Впрочем, близких людей он и так не имел – ни друзей, ни семьи у него не было. Но теперь, когда приходилось разворачивать и усложнять своё предприятие, господин Капризов осознал, как тягостна ему та связь, которая только что здесь зародилась и которую ему придётся поддерживать до самого завершения своего плана. Нельзя сказать, что он этого не предвидел, не был к этому готов, и всё-таки теперь ему было несколько тревожно, неприятное чувство тяготило Дмитрия Кирилловича.
Господин Капризов был педантичным и рассудительным человеком. И так как эти качества он в себе ценил и развивал, то первое, о чём он подумал, когда двое сыщиков покинули кабинет: как ему будет лучше порвать с ними в самом конце? Раньше у него не получалось разработать подобный сценарий, ибо он просто не представлял, с кем будет иметь дело. Но теперь, когда первые игроки определились и вышли на свет, уже можно было потихоньку продумывать план прекращения обременительных отношений.
– Их самих надо будет каким-то образом сдать властям, – сказал сам себе господин Капризов, ещё не подозревая, что сделать это ему не удастся.
Глава 3. Герои
Александр Ильич Швед шёл вниз по улице по сползающему к центру от каждогоднего наложения слоёв асфальта тротуару и, задумавшись, смотрел себе под ноги. Из-за этой своей привычки идти сцепив руки за спиной и уткнувшись взглядом в землю долговязый и сутулый Швед никогда не примечал, да и не желал примечать, ничего, что происходит вокруг. А день, между прочим, был солнечным. Правда, осенний ветерок уже свободно гулял по городу, но пока только гулял, вовсе ещё не собираясь никому докучать, а лишь в качестве шалости иногда налетал на прохожих и, чуть касаясь прохладой их щёк и носа, спешил дальше по своим ветреным делам. Швед же не обращал внимания и на него. С недавних пор он вообще полагал, что обращать внимание на что-либо – бессмысленная трата времени и сил. И что обращай или не обращай на что-либо внимание, как своё, так и общественное, – всё одно выйдет так, что объект, к которому ты только что проявил свой искренний интерес, вдруг превратится в субъект. А превратившись в него, тут же и объявит – впрочем, не всегда гласно, – что он-де как-нибудь сам всё решит, без тебя и особенно без твоего участия.
Такие странные и, кажется, носящие сугубо личный характер принципы, которые установил для себя Швед, несмотря на некоторую невнятность, были вполне оправданны. Александр Ильич с недавних пор находился в глубокой депрессии. Началось это, наверное, года два назад, когда он вдруг понял, что в свои тогдашние сорок три года ровным счётом ничего не добился и не достиг. Что состояния у него нет, семьи тоже, а если что и есть в его распоряжении, то всё это имеет вид какой-то временный и смехотворный. И словно бы он всегда ждал чего-то и на что-то надеялся. На что-то такое, что обязательно придёт и непременно исправит, изменит, улучшит и его самого, и его положение. А главное, основательно, чтобы уже для подлинной и окончательной настоящей и полнокровной жизни. Чтобы насовсем и крепко. Но это «что-то» не приходило. А оглянувшись назад, на свою жизнь, Швед с горечью признавал, что ждал этого неизвестного непростительно долго. И что даже если призрачное счастливое будущее и наступит, то произойдёт это крайне поздно. Да и, сказать по правде, таких чудес, чтобы в его возрасте начать всё сызнова, так, как описывают в книжках, в реальности на своём веку он не видывал ни разу. А, значит, и не бывает их, этих выдуманных чудес. А посему всё, что остаётся Александру Ильичу, – хандрить и злиться. И ещё признаваться самому себе, что жизнь прожита зазря и впустую. Ставку он сделал не на то, и банк на этот раз забрал последнее.
Так, или приблизительно так, вкратце можно было бы охарактеризовать внутреннее состояние Александра Ильича. В самом деле, последние два года его можно было встретить на улицах города именно в таком вот задумчивом и понуром состоянии. Длинное чёрное пальто зимой и чёрный «похоронный» костюм летом придавали его и без того высокой сутулой фигуре какую-то фантастическую худобу и угловатость. Растрёпанная рыжая борода, нечёсаные волнистые волосы цвета жжёной сиены издали походили на затухающий язычок пламени, который предсмертно мигал на головке уже обугленной и искривлённой спички. Глаза же, напротив, имея какой-то болотный цвет, были ясны, колки и живы, хоть сами ничего и не отражали, как у мертвеца. Чёрные брови, по обыкновению, были сведены и изгибались книзу, к острому и ноздреватому, но, впрочем, красивой формы носу.