Борис Ярне
Свобода
Я не освободитель.
Освободители не существуют.
Люди сами освобождают себя.
Эрнесто Че Гевара
– Пролог –
Словно испугавшись, стая ворон с громким криком сорвалась с кургана, оставив его вершину в клубах черного дыма, сквозь который едва можно было разглядеть обгоревшее древко знамени, вонзенное в землю. Мгновенно пала тень, заставившая дым сползти с вершины, превратив его в черную лаву, скользящую по склону. Обрывки полотнища слабо колыхались на ветру. Под грозной тяжестью тени по древку пошли трещины, через которые стала сочиться кровь. Кровь павших в бою воинов. Кровь растекалась по черным склонам кургана. Курган превращался в черное знамя, испещренное красными изломами крови солдат, обретших тайну, ушедших в тайну и объединившихся с тайной…
За что они сражались?
За что они погибли?
За тайну?..
– Как можно дальше, как можно дальше, – лихорадочно бормотал Андрей, не спуская глаз с дороги и с зеркала заднего вида. Вот они, догнали… твою мать! Вот и еще! Нас ценят. Еще бы вертушку подвесили!
Навстречу неслись еще два полицейских автомобиля. Но затормозить и преградить дорогу они не успели. Андрей, выскочив на обочину, и чуть не угодив в кювет, пролетел мимо, даже не поцарапав корпус. Через двадцать секунд он услышал выстрелы.
– Вот черт! – воскликнул он. – Это уже веселее! Ислам, готов?
– Готов! – откликнулся тот.
– Громи его на хрен!
Ислам, сидевший на заднем сидении, принялся выбивать прикладом автомата заднее стекло. Выбил. В зеркале заднего вида Андрей разглядел, как четыре полицейских автомобиля, заняв обе полосы, мчались следом. Снова раздались выстрелы. Андрею показалось, что задели корпус его автомобиля.
– Так долго мы не протянем! – крикнул он. – Швырни им для начала гранату, пусть задумаются.
Ислам выполнил его поручение. Граната разорвалась метрах в тридцати перед полицейскими машинами. Андрею показалось, что это произошло совсем рядом, прямо за его спиной. Словно началась бомбежка, и бомбили именно его, точечно, словно снаряд разорвался прямо за его спиной, словно…
Словно снаряд разорвался совсем рядом. Это был взрыв? Не может быть! Как? Да! Так оно и было. Началась бомбардировка Гватемалы. Нужно направиться непосредственно в район боев, создать ополчение. Нужно! Что бы было, если бы… Бомбы. И тишина… и темно…
– Какие десять лет весны?
– Ты о чем?
– Настолько темно, что я не вижу самой темноты. Я никогда не задумывался о том, можно ли увидеть темноту.
– Почему ты думаешь, что это темнота?
– А что это еще может быть?
– Встряхнись. И представь, что это… не темнота.
– А что же это?
– Это бездна…
– Что ты имеешь в виду?
– Как тебя зовут?
– Андрей.
– Так вот, Андрей, в бездне ты уже не Андрей.
– А кто я?
– Тебе это интересно? Кто ты здесь? Ты уверен в том, что в любом месте ты можешь быть кем-то?
– Я тебя не понимаю.
– Ты находишься в месте, о котором ты ничего не знаешь, в месте, которого для тебя никогда не существовало. С чего ты решил, что здесь ты останешься тем же, кем был там, где для тебя существовало что-то? Ты в бездне!
– Я здесь другой, просто потому, что я не знал о существовании этого места?..
– Представь, что ты в «нигде».
– Смешно. А кто я тогда в этом «нигде»?
– Очевидно! Никто!
– Как «никто» может разговаривать?
– Ты это сейчас серьезно?
– Ты о чем?
– Ты считаешь, что ты разговариваешь?
– Ну, я же разговариваю с тобой, хотя… Я даже не знаю тебя. Не понимаю, откуда ты взялся… я же разговариваю с тобой? Что ты молчишь?
– Ты смеешься? Ты со мной не разговариваешь.
– Что? А с кем же я разговариваю в данный момент, прямо сейчас, а?
– Подумай.
– Черт возьми, не хочу я думать! Просто, скажи, кто ты? Это так сложно?
– Это как раз легко.
– Так кто ты?
– Ты.
– Минутку… не понял.
– Чего ты не понял?
– Что значит, «ты»?
– Тебе видней, ты же у себя спрашиваешь?
– Боже мой! Черт меня дери! Я тут один?
– Браво! Да, ты тут один.
– Что со мной?
– Что было накануне? Вспоминай.
– А что было? Ничего особенного. И накануне чего?
– Накануне того, как ты сюда попал.
– Да я не помню, как я сюда попал! Это бред какой-то! Так…
– Вот, попытайся вспомнить.
– Сегодня была пятница. Или сегодня есть пятница?
– Не важно.
– Я был на работе. Я хотел написать заявление об уходе, но не смог. Так, а хотел я его написать, потому что меня достал мой начальник. Он меня отчитывал, он… нет, это сейчас не важно.
– И это всё? Хорошо, допустим. А почему не смог написать заявление?
– Я испугался!
– Испугался увольнения, как такового? Испугался того, что тебя уволят?
– Ну, да.
– Стоп, вот и попался! Ты ведь сам собирался написать заявление. В чем тут дело?
– В чем тут дело? Дело в том, что я запутался. И еще дело в ипотеке. Я ипотечный раб. И идти мне некуда. А сколько я буду искать работу, неизвестно. Я итак еле концы с концами свожу. Родители не дожили… А еще автомобиль в кредит…
– Ты можешь себе это все позволить? Оклад позволяет?
– Ничего он мне не позволяет, просто он не соответствует моему образу жизни.
– Не увлекайся. Итак, ты по горло в кредитах?
– Именно.
– И в связи с этим ты автоматически стал рабом своего начальника, начальника его начальника, всей вашей организации, системы, систем, ну, и так далее.
– Именно.
– Да, но где выход? Ты так и будешь терпеть все то, что я только что перечислил?
– Я… не знаю.
– Как ты говорил, ты себя ощущал, когда тебя отчитывали?
– Как будто меня привязали к столбу и били кнутом. Только я этого не говорил.
– Говорил. И тебе это все нравится?
– Черт тебя побери! Как это может нравиться? Бездна? Это не бездна, это дно.
– Возможно. Ты считаешь, что ты на дне?
– Не знаю. Какие-то шорохи.
– Шорохи в твоей голове.
– Это страх.
– Бездны или дна?
– Страх позорного столба.
– Тебе сейчас двадцать восемь лет. Нескромная жизнь, квартира, автомобиль… ты когда намерен погасить кредиты при твоей-то зарплате? А ты еще и не женат! А женишься? А дети? Ты о чем думал?
– Это дно…
– Ты плачешь?
– Я не знаю. Я же у столба, на дне, в бездне. Проклятье! Да что происходит?
– Ты же здесь, ты и ответь.
– Я устал…
Тьма. Бездна. Дно. Позорный столб. Тоска. Страх.
– А выход есть?
– Всегда есть выход. Ты сам так говорил.
– Я запутался. Как тут холодно! Я боюсь ступить в сторону. Я не решаюсь. Мне кажется, здесь еще кто-то есть.
– Кто-то с кнутом?
– Я хочу домой. Мне холодно. Зачем ты мне обо всем этом напомнил?
– Ой, ты! Это далеко не все.
– На мне наручники? Что за черт?
– Нет, это кандалы.
– Зачем? За что?
– У себя спроси, зачем?
– И на шею?
– Это петля. Так надежней, чтоб не сбежал.
– Мне страшно… Мне…
– Твой разум, вот твой каземат!
– Это не бездна!.. Это тюрьма…
– 1 –
– Андрюша, Андрюшенька, – словно сквозь сон услышал Андрей.
Андрей поднял голову, открыл глаза и замер, рассеянно глядя перед собой. Настороженно, осмотревшись по сторонам, он перевел взгляд на своего приятеля.
– Валера? А ты тут как оказался? – удивленно пробормотал он.
Валера внимательно посмотрел на Андрея.
– Может, пора по домам. Что с тобой? – спросил он.
– Твою мать! Мы где?
– Слушай, дружище, мне уже и в сортир нельзя отлучиться? Тут так орут все, а ты заснуть умудрился? Я тебя предупреждал, не нужно было вторую брать.
– Что вторую?
– Бутылку виски. Да ты плывешь! Тебе трезвого водителя вызвать, или да завтра тачку бросишь?
– Продам я ее к чертям!
– Ты сначала выплати за нее.
– Как ты думаешь, мне дадут потребительский кредит?
Валера еще внимательней посмотрел на Андрея.
– У тебя белая горячка? Я не понимаю, как тебе на мотор дали, да ещe на такой.
– Ну, вот и к черту все! Наливай!
– Уверен?
– Как никогда. Ты даже не представляешь, где я сейчас был.
– Спал на столе. И какой потребит…
– Ты нальешь?
Валера разлил виски.
– Лед растаял, – с сожалением сказал он.
– За возвращение из бездны! – Андрей махнул стакан.
– Кстати, зачем тебе квартира, ты же собирался…
– Все! Вспомнил. Да, накрыло меня. Так о чем мы, или я?
– Так вот, – начал Валера, – чем тебя дальневосточный гектар не устраивает?
– Это государственная программа.
– И что?
– Они тебе сейчас десять рублей дадут просто так, а как увидят, что дело пошло и приносит прибыль, у тебя заберут и эти десять, и еще налогами обложат так, что и… Государство само придумывает законы, так что, это все не то. Государство это зло, открытое, всем известное, но никем и ничем непобедимое. Любое государство.
– Заговариваешься. Разошелся. Там нет никого, на Дальнем востоке. И не похоже на то, что скоро там аншлаг начнется. А если ты собираешься бунтовать, то вперед, только сначала подумай о последствиях. Ты же как-то был по молодости на Болотной площади. Развлекался?
– Наблюдал. Это официально разрешенная акция, порой выходящая из-под контроля. Но ты понимаешь, у нас выходили бастовать против авторитаризма, и такая тоска была, а в какой-нибудь Франции, вон, бензин в гору пойдет, так там всю страну готовы будут спалить. Чуешь разницу? А мы с начала веков закованы в рабство!
– Ты все же остановись, борец за вольность.
– Наливай!
– Передохни.
– Конечно, если говорить о революции?..
– О чем?
– О революции.
Валера расхохотался.
– Знаешь, – продолжал Андрей, – я, хоть, в основном, и просиживаю штаны в офисе…
– Вот в чем дело! – перебил его Валера. – Наконец-то до меня дошло. Ты так нарезался из-за этого урода? Начальники в нашем отделе долго не задерживаются. А если ты так хреново себя чувствуешь только из-за того, что он тебя сегодня отчитал, так не будь таким эгоистом! А то ты не знаешь, как он рвет всех в отделе, и, поверь, по более твоего. Взять хотя бы меня, ты же помнишь, на прошлой неделе он весь день меня шпилил, козлина! Так, что ты еще в фаворе…
– Да пошел он! О чем я говорил?
– О том, что ты в офисе штаны просиживаешь.
– Ах да… я просиживаю, а в глубинках народ… пухнет… и не против революции… настоящей революции…
– Откуда тебе знать? Ты перебрал, Андрюха. Я с института тебя помню, ты любил болтать про революцию, анархию, и все такое, но сейчас ты меня пугаешь.
– Чем?
– Агрессией. Мы, вообще, не о том говорили. Ты, ты не о том говорил.
– Коммуна? Ты об этом? Ну да. Я бы не стал ее так называть. Вся земля принадлежит государству. Понимаешь, государству, а не народу. С какого хрена? Нужно быть крайне наивным, чтобы как-то ассоциировать эти два понятия. Государство – это чиновники под звездами Кремля, да подкармливаемые олигархами, но никак не народ. Это ж школьнику понятно. И земля по закону, придуманному ими, принадлежит им. Им, а не народу.
– Мне кажется, или ты ходишь по кругу?
– Согласен. Возможно. Давным-давно был такой фильм «Город мастеров»…
– Да видел я его в детстве, и что?
– Я хочу создать такой город. Город, свободный от государства, свободный ото всего. Там же, на их дальневосточных гектарах. Город, свободный от правительства, чиновнического, полицейского и налогового рабства. Свободный город свободных людей. Для всех людей планеты.
– Ты тронулся, Андрюха.
– Вполне вероятно, но ничего не могу с собой поделать.
– Это детский сад!
– Пусть!
– Хорошо, как ты себе это видишь? Хочешь захватить землю? Просто обозначить свой кусок и начать на нем строить коммунизм?
– Да ладно…
– Нет, ты скажи. Кто за тобой пойдет, например? Я? Да не за что в жизни! Мне нравится наш теплый офис.
– Ты раб!
– Что, извини?
– Прости. Все мы рабы. Да наливай уже! Так уж природа устроена, свободны мы лишь перед ней, природой. Вот это я и хочу осуществить. То есть, хотелось бы.
– Может, тебе жениться? Тридцать лет почти, а он…
– У каждого свой путь.
– Куда?
– В том-то и дело, что мало, кто понимает, куда идет. – Андрей сделал глоток.
– Может, уже по домам. Я косой, ты косой.
– Ты иди, я еще посижу.
– Да, сейчас, я тебя оставлю. Скажи что-нибудь на посошок, и пойдем.
– Нас ежеминутно втаптывают еще глубже в рабство. Мы страна крепостного права, претендующая на правовое государство. Мы…
– Ну и достаточно. А ты не патриот, Андрюша.
– Я-то как раз патриот, но, будучи патриотом, я сторонник утопической идеи объединения всех людей планеты. Для этого я и хочу создать этот город. Представь, в будущем этот город станет целой землей.
Валера снисходительно улыбался, глядя на Андрея.
– Свободный город для свободных людей! – продолжал тот. – Любых, но свободных, готовых принять свободу, готовых уйти от рабства. Город свободы! На берегу Тихого океана. – Андрей рассмеялся. – Какая там статистика по заявкам на эти дальневосточные гектары, интересно?..
– Поехали домой, – прервал его Валера.
– Домой? У тебя никогда не было ощущения дороги, пути? Как будто ты должен завтра утром сесть в седло и отправиться на поиски чего-то необъяснимого, чего-то…
– Поехали, поехали…
– Нужно, чтобы люди поняли серьезность намерений…
– Андрюша, серьезность твоих намерений поймут в наркологическом диспансере.
– Что делать?
– Найди сначала ответ на вопрос «Кто виноват?»
– Виноваты только мы. Мы сами. – Андрей резко замолчал и отвернулся к окну.
– Куда ты смотришь?
– В бездну.
Словно огромная черная птица пролетела за окном бара и скрылась в ночи.
Раздался телефонный звонок. Андрей с трудом оторвал голову от подушки, обнаружив себя одетым.
– Слушаю, – прохрипел он в трубку.
– Ты снова забыл поставить в холодильник пиво, – послышался задорный голос Валеры. – Раз в месяц пьем, и каждый раз ты не готов принять утро.
– Согласен, – пробормотал Андрей. – Магазин внизу.
– Ты предлагаешь мне сгонять?
– Я просто сказал.
– Зачем ты столько пьешь каждый раз? Вот я делал паузы и живой, хоть и не без пива. Ты помнишь, что вчера было?
– Как всегда. Что могло быть нового?
– Тачка твоя возле дома. Это я тебе напоминаю. Я вызвал тебе водителя. О чем болтали, помнишь? Коммуна, и прочее. На Дальнем востоке.
– Чушь это все. Да, помню я. – Андрей поднялся и сел на кровать.
– Город мастеров, – не переставал Валера.
– Дурь, забудь. Это же была последняя стадия? Мы на этом остановились?
– Нет, почему же, дошли почти до революции. Не ново, верно?
– Давай через месяц в какое-нибудь детское кафе сходим.
Валера рассмеялся.
– Через месяц ты придашь в себя, и все повторится сначала. Ты оделся?
– Я и не раздевался, – признался Андрей.
– Ну, ты хорош. Давай, дуй за пивом, пока не умер.
– Сэр, есть, сэр!
– Вечером созвонимся. – Валера отключил телефон.
Через полчаса Андрей пришел несколько в себя, опустошив две бутылки пива. Но лавиной накрыла хандра.
– Бездна, – прошептал Андрей.
К середине дня он ощутил явное облегчение, он плотно пообедал и пошел гулять. В ходе прогулки он окончательно взбодрился. Осталась только хандра.
– Ты почему на звонки не отвечаешь? – перед его подъездом стояла Ира, его девушка.
– Ира, привет, мы же сегодня не собирались встречаться, а телефон я дома оставил, извини. Поднимемся?
– Да уж, давай. Я помню, что вчера последняя пятница месяца, и вы с Валериком квасите, но захотелось тебя увидеть.
Андрей встречался с Ириной чуть больше полугода. Ей было двадцать пять лет. Она была «высокой, симпатичной блондинкой», как ее называл Валера. Ирина была из обеспеченной семьи и позволяла себе все, что взбредет в голову, не обходилось и без капризов. Андрей старался не замечать этого, как, порой, ему казалось, он не замечал и самой Ирины.
– Как посидели? – спросила Ира, устраиваясь в кресле и тут же доставая пилочку для ногтей.
– Вполне, – ответил Андрей, усаживаясь в соседнее кресло. – Обсуждали дальневосточный гектар. Это когда государство… – Андрей увидел, как активно Ирина приступила к обработке своих ногтей, и прервался.
– Постоянно ломаются, и всегда именно эти два, – раздраженно сказала Ира.
Андрей посмотрел в окно. За окном заканчивался апрель.
– Десять лет весны, – пробормотал он. – Что это такое? Сны у меня странные. Или это не сны, а бред наяву. Ты не читала Фрейда?
– Шутишь? Больно нужно, а кто это? Вот черт, заново все пилить придется.
– Десять лет весны, – повторил Андрей. Он зашел в «Интернет» через телефон. – Десять лет назад была весна. Я поступал в институт. Так. Десять лет весны. Гватемальская революция 1944 – 1954. Забавно.
– Зинка замуж собралась! Дура.
– Почему дура?
– Погуляла бы еще. Да что такое? – Ирина полезла чего-то искать в сумочке.
– Обычно такое говорят о мужчинах. Ну. Десять лет весны. А взять этот гектар, и построить там город. Хм, город мастеров. Толстой, например, думаю, одобрил бы. А то живем, как тени. Ни пользы, ни цели, ни собственного «я». Нас, как будто и нет вовсе. Может, время такое? Всегда время не такое, какое хотелось бы. Мне уже так много лет, а я тень. И тишина. Бездна? Диктатора свергли, через десять лет появился новый. Везде что-то происходит. Это было давно, но и сейчас везде что-то есть, какое-то движение. Что-то тут не так. Со мной, может? Хотя, Валера такой же, еще больший тюлень. И еще я ипотечный раб, что как следствие… вот черт, это же было. Какая-то ипотека, а в Гватемале было десять лет весны. А тут у меня позорный столб…