Родительский контроль за досугом Бори и за учебой в силу их занятости был ослаблен, во многом сын был предоставлен самому себе. После школы ребята собирались во дворе дома, занимались всякими незатейливыми делами. Была распространена игра в «лямку». «Лямку» делали из кусочка меха, прикрепленного к маленькому кусочку свинца, получалось что-то вроде современного «волана» для игры в бадминтон. Задача заключалась в том, чтобы все время подбрасывать «лямку» в воздух, ударяя ее внутренней стороной стопы ноги. Один из ребят «отбивал» таким образом «лямку», а вся компания считала, сколько раз он её отобьет, не уронив на землю. Побеждал тот, кто «отбивал» больше других.
Бориными одногодками были ребята из соседних домов: Сашка «американец» (никто не знал, почему его так прозвали), Шуя, Валерка, Мишка, Колька.
Дом был построен из шлакоблоков, которые делали из отходов производства комбината «Южуралникель», т.е. из металлической пыли от руды, которую вместе с водой сливали по огромным трубам в большой котлован за чертой города. Какой-то рационализатор предложил делать из этого материала шлакоблоки и строить из них дома. Как потом, много лет спустя, выяснилось, в этом шлаке содержалась чуть ли не вся таблица Менделеева. Как это отражалось на здоровье людей, одному Богу известно.
В классе у Бори был приятель – Сашка Костенецкий. Он вовлек Бориса в школьную баскетбольную секцию. Команда участвовала в соревнованиях, и даже ездила в Оренбург на какое-то первенство. Это были годы, когда стали появляться молодые люди, которые пытались одеваться не как все – одежда у них была на западный манер, они подражали всему иностранному. В основном это были ребята, как можно было понять, из обеспеченных семей, и не рабочих специальностей. Их называли «стилягами». Многие молодые парни и девчата хотели им подражать. К вечеру такая молодежь обычно собиралась на проспекте Ленина в определенных местах, «тусовалась», демонстрировала свои наряды, знакомилась. Одно время Боря тоже туда ходил.
Тогда у ребят в моде были прически под названием «канадка» и «ёжик». У Бори был «ёжик». Для этого приходилось мазать волосы специальной мазью, кажется, она называлась «бриалин», и зачесывать так, чтобы они стояли на голове торчком. Брат Володи Володар к этому времени, после окончания института был работником Внешторга, бывал за границей, и как-то привез Боре в подарок модные брюки, ковбойскую шляпу и шнурок на шею. Шнурок надевался поверх рубашки и затягивался под воротником специальной пряжкой из металла или пластмассы с каким-нибудь узором. Считалось, что это было ужасно модно.
Официальная пропаганда «стиляг» клеймила позором, в прессе печатались о них фельетоны, их высмеивали в кинороликах и киножурналах. В доме напротив, поселилась одна семья по фамилии Кава. Глава семейства был директором магазина. Из окна можно было наблюдать, как у них в квартире собиралась «золотая» молодежь. У их отца было два сына-студента, к ним в гости приходили такие же «золотые» юноши и девушки. Танцевали. Из открытых окон слышались магнитофонные записи зарубежных мелодий. Магнитофоны были тогда большой редкостью. Они были огромных размеров, магнитная лента была на больших «бобинах» (катушках). Кроме того, большое распространение стали получать так называемые пластинки «на костях». Это были самодельные подпольного производства гибкие пластинки, записанные кустарным способом на использованных рентгеновских снимках (отсюда название). Как правило, это были иностранные мелодии с контрабандных пластинок, а также наши отечественные произведения в исполнении запрещенных певцов, или блатные песни.
А потом отца Каву арестовали за пересортицу, хищение, растрату в магазине, расположенном в доме, где жил Борис, и «золотая» жизнь его сыновей стала не так заметна.
Владимир Петрович и Тамара взяли детей и поехали в отпуск. Хотелось повидать матерей, а Володе еще и братьев. Приехали к маме Володи Екатерине Михайловне, которая после смерти мужа Петра Васильевича, проживала в Москве у младшего сына Володара, специально приехавшего в отпуск из Австрии. Они жили в двухкомнатной квартире в обычном доме. А его вторая жена Ольга уехала к своей матери в Ленинград.
Володар, конечно, выглядел как настоящий иностранный дипломат. Это чувствовалось во всем: и в манерах, и в умении разговаривать, и в одежде, и в зарубежных пластинках с хорошей музыкой, и в ароматном табаке золотистого цвета в красивой коробке, и наборе курительных трубок… Он привез какие-то мелкие сувениры для Володиной семьи. Борису достались брюки, ковбойская шляпа и шнурок на шею. Всем понравились коробочки с набором самых разнообразных конфет, одна не похожа на другие, и все в разных красивых обертках.
На другой день поехали к старшему брату Володи Шурке, как он его называл. Александр Петрович в эти выходные был дома, и обещал покатать всех на новенькой «Волге» с оленем на капоте и сверкавшей никелированными деталями. Водитель из Шурки был никудышный, сказывалось отсутствие навыка, поэтому несколько раз на московских улицах чуть было не попали в аварию. Гаишники вежливо укоряли товарища полковника за нарушение правил дорожного движения и просили быть повнимательнее. Сидевшая рядом его жена Ольга то и дело восклицала: – Саша! Справа машина! Саша! Осторожно! И все в том же духе. Кое-как выбрались за город и остановились на природе перекусить. Детям было любопытно смотреть в никелированные детали машины, видеть там свое искаженное изображение, тыкать в него пальцами и смеяться. – Не трогайте, испачкаете – то и дело делал им замечания дядя Саша, и принимался тряпочкой протирать и без того сверкающие детали.
Женщины отошли в сторонку, и говорили о чем-то, о своем.
– Знаешь, Володька, – сказал Александр – после партвзыскания нервы стали не к черту.
– А что случилось? Ты не писал.
– О таком не пишут. Когда в стране стали создавать ракетные воинские части, меня вызвали к руководству и в приказном порядке предложили возглавить ракетную дивизию в Сибири, давали звание генерала. Ольга, ни в какую, вплоть до развода: в Сибирь не поеду. Ну, я и отказался.
– Вот это да!
– Наказали по партийной линии, перевели с понижением на должность простого преподавателя академии.
Брат Володи Александр Петрович Мирошин скончался от инфаркта в возрасте 45 лет. Его жена Ольга стала наследнице трехкомнатной кооперативной квартиры, построенной на средства мужа, автомашины, гаража, коллекции дорогих фотоаппаратов и охотничьих ружей. Умерла через двадцать лет в психушке. Их сына Сашу – Александра Александровича – опекал Володар, к тому времени уволенный из Министерства внешней торговли за участие в спекуляции иностранными шмотками, и работавший преподавателем в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы в Москве, и куда он помог поступить младшему Шурику.
Работая в торгпредстве СССР в Австрии, Володар закупал и высылал посылками в Москву своей матери женские платки и косынки, которые она сдавала в комиссионные магазины. Оперативные службы быстро вышли на след бабули, возбудили дело. На уголовную статью оно, видимо, не потянуло, но Володара уволили с дипломатической службы. Вот так, глупость молодого перспективного работника стоила ему карьеры.
Из Москвы семья Владимира Петровича отправилась в Пятигорск к маме Тамары – Екатерине Ивановне Шатовой, довольно своенравной особе, давно невзлюбившей Володю, и искавшей, по поводу и без повода, с ним ссоры. Пятигорск остался сугубо курортным городом, где в центральной его части на бульварах преобладали «праздношатающиеся» отдыхающие, а остальные его части состояли почти в основном из частного сектора, где люди копошились на своих приусадебных участках. Было скучно, и семья уехала раньше времени.
В последующие годы Екатерина Ивановна продала дом, и ютилась в летней кухне во дворе. Никто не мог понять, зачем она это сделала. Когда появились проблемы со здоровьем, продала и кухню, и переехала в Новосибирск, к своей старшей дочери Гале, но не ужилась и там. Кончилось тем, что последние годы, а прожила она 91 год, она жила в Орске у Тамары с Володей. И опять конфликты, так что Борис на некоторое время даже забирал ее в свою квартиру.
Вернулись из отпуска, жизнь вошла в свою колею. На очередной политинформации Владимир Петрович говорил о том, что правительство Федеративной Республики Германии предложило боннскому парламенту отменить принятое Союзническим контрольным советом решение о роспуске гитлеровской национал-социалистской партии и всех ее организаций.14 Нижняя палата – бундесрат – уже одобрила правительственный законопроект. Теперь этот законопроект был представлен на утверждение бундестага, где правительство располагало большинством голосов.
Отмена запрещения нацистской партии – далеко не формальный юридический акт – говорил Владимир Петрович – как это пыталась изобразить боннская пропаганда. Он мог бы быть таковым, если бы в Западной Германии не существовало опасности возрождения фашизма с его реваншистской, человеконенавистнической идеологией. Но такая опасность существовала. Более того, – закончил Владимир Петрович – по мере милитаризации страны и наступления на демократические права народа эта опасность обострялась с каждым годом.
Люди слушали с интересом, задавали вопросы. Его обстоятельные ответы нравились сослуживцам.
В те годы, в конце 50-х, начале 60-х, в Орск на стройки народного хозяйства прибывало по так называемому «оргнабору» большое количество ранее судимых, а также тех, кому срок заключения был заменен на работу на стройках, в том числе на стройках химической промышленности, тогда это называлось – «послали на химию». Все эти годы в город прибывали из лагерей и тюрем больные туберкулезом, как правило, в открытой форме. Дело в том, что для больных туберкулезом орский климат был очень благоприятен тем, что воздух всегда очень сухой, а солнечных дней в Орске по статистике больше чем в Крыму. Поэтому больных зеков отправляли сюда на долечивание. Многие выздоравливали, да так в Орске и оставались жить, заводили семьи. По другой статистике, в Орске проживало 15 процентов ранее судимых. Эти люди несли в народ свою лагерную культуру, что не могло не сказываться на общей культуре, повадках и традициях всего населения. Например, часто можно было видеть молодых людей, которые сидели на корточках в кружок, курили и сплёвывали себе под ноги. Они сидели на корточках даже тогда, когда рядом была пустая скамейка. В этом был для них особый шарм. Дело в том, что на корточках сидят зеки во время этапа на отдыхе. Конвоиры стоят, а зеки сидят. Если кто-то из них встанет, сразу видно, значит, побег, а это расстрел на месте. Поэтому молодежь, таким образом, демонстрировала другим свою причастность к определенному «сословию», что можно охарактеризовать словом «крутой пацан».
В доме, где поселились Мирошины, жил один парень, который влиял на ребят двора. Именно он научил пацанов играть в «лямку», как можно было понять, это было одним из развлечений на «зоне». Он имел плетку, сплетенную из тонких проводов в разноцветных пластиковых изоляционных материалах. Плести такую плетку было своеобразным искусством, которым также обучались на «зоне». В моде были также самодельные кастеты из свинца или толстого пластика. Все эти атрибуты «крутизны» имели и охотно демонстрировали ребятам «крутые пацаны». А они, желторотые юнцы, все это впитывали. Для многих из них, в том числе и для Бориса, это могло окончиться плохо.
Когда Боря со школьной баскетбольной командой ездил на соревнования в Оренбург, он купил себе там пачку сигар, что считалось особым шиком, и стало модным после кубинской революции. Делегация кубинской молодежи приехала и в Орск. В Бориной школе была устроена встреча с ними. Зал долго рукоплескал представителям героического народа Острова Свободы, как тогда называли Кубу.
А потом, в 1962 году, разразился так называемый Карибский кризис, чуть было не приведший к новой мировой войне. В ответ на агрессию США против Кубы, и организации против нее экономической блокады, по указанию Хрущева на острове разместили советские ракеты. После взаимных угроз США и СССР смогли пойти на компромисс и преодолеть кризис. Симпатии всего Советского народа были на стороне кубинцев. По радио звучали кубинские песни, по телевидению и в газетах были репортажи о происках американцев.
Глава VII. Борис
Урок пятнадцатый: Техникум. Травма позвоночника. Закат Хрущева. Трагедия Владимира Петровича
Борис окончил восьмой класс. После учебного года три восьмых класса в сопровождении учителей на автобусах отправились в поход по родному краю. Ребят отвезли от города километров на пятьдесят, выгрузили, и они, почти сотня школьников, устроились на ночлег в каких-то не то сараях, не то пустых коровниках. Когда стемнело, то оказалось, что электрического света нет. Стали укладываться спать.
А когда еще только собирались в поход, группа шустрых ребят сговорилась обязательно взять с собой кастеты, сигары и вино. Вина у Бори не было, но кастет и сигары он взял. Несколько недель он выпиливал и обтачивал из толстого пластика кастет. Заготовку, чтобы не нашли родители, он прятал в тайнике, который специально выдолбил в стене под ковром.
Дальше случилось следующее. Некоторые ребята выпили вина и стали поедать общественные продукты: сливочное масло, хлеб, копченую колбасу. Наевшись до отвала, они стали кидаться огрызками хлеба и колбасы, а также грязной обувью, стоявшей у порога. Вакханалия продолжалась какое-то время, пока не вмешались учителя, которые ночевали в другом сарае.
Утром был разбор ЧП. Всех школьников построили на улице вместе с их вещами, и стали высыпать содержимое сумок и рюкзаков на землю. Вот тут-то и посыпались кастеты, сигары-сигареты и т. д. У Бори обнаружили кастет и сигары. Кроме того, по мнению учителей, он имел вызывающий внешний вид: на нем были ковбойские брюки и шляпа, а на шее шнурок с пряжкой, всё иностранное. Ни дать, ни взять – стиляга.
Все Борины объяснения о том, что он не принимал участия в ночном инциденте, ни к чему не привели, и его зачислили в группу злостных хулиганов, зачинщиков и участников ночного безобразия, тем более что к нему были претензии учителей по его плохому поведению и в процессе учебного года. Человек, примерно, десять, в том числе и Борю, отчислили из отряда, и в сопровождении учителя физкультуры на грузовике отправили в город. Там их высадили возле школы и отправили за родителями, а рюкзаки оставили в кабинете директора школы. В школу с Борисом пошел отец. Там Владимиру Петровичу в присутствии Бори директор сказал, что его сын позорит школу, поэтому, не дожидаясь, когда Бориса отчислят из школы, забирайте документы и уходите из школы.
Дома Борю ждал разгром. Мама плакала, отец ругался, и даже врезал ему оплеуху. Смысл всех разборок сводился к тому, что теперь Борю ни в одну школу не возьмут, и дорога у него теперь одна – в профессионально-техническое училище. Борис сам не понял, какой черт его толкнул в бок, но он на очередной вопрос родителей о том, что же он теперь собирается делать, сказал, что будет поступать в техникум. Почему Боря это сказал, он и потом не мог понять. Но, как не странно, это произвело на родителей магическое действие. Они тут же успокоились, и сказали: – Хорошо! Поступай!