– За эту сколько даете?
Хозяин, взял икону у меня, осмотрел и ответил:
– Семьдесят.
– За эту? …
– По-моему, вы слишком занижаете цену, – начал я торг, когда все отобранные дедом иконы кончились. – Моя цена – три тысячи сто пятьдесят.
Мы начали торговаться. Куда девался старичок – божий одуванчик? Мой край был две тысячи триста рублей, то есть столько, сколько мы могли получить от Соломоныча за всю партию икон, но выторговал больше – две тысячи семьсот пятьдесят.
При расчете я заметил, как у хозяина на миг радостно сверкнули глаза. Обманул жучара! Но и ребята должны быть довольны – получили больше, чем могли увезти от прижимистого Соломоныча, а заодно часть икон осталась у них.
– Когда вас, ребята ждать в следующий раз? – перед нами стоял добрый гостеприимный дедушка.
Хотелось протереть глаза – тот ли это человек? Сдержав улыбку, повернулся к Стасу, напряженно глядевшему на меня, потом взглянул на Юрку и ответил:
– Сразу после Нового года.
– Приезжайте, приезжайте. Ждать буду, – излучал хозяин радушие.
По-видимому, сильно нагрел нас. Настолько он был доволен лохами, то есть нами. Но что взять с нас, провинциалов? Мы привыкли радоваться червонцу, в отличие от подобных столичных перекупщиков, спекулирующих на искусстве, человеческих слабостях, будь то иконы, картины или песни и ворочающих суммами с несколькими нолями. Подпольные советские миллионеры. Не удивлюсь уже если у Соломоныча или Аркадьевича окажутся подобные дачи, годные для проживания зимой с внутренней охраной.
– Мне показалось, что мы могли выторговать больше, – прошептал Ухналь, когда оказались за воротами.
– Могли, – кивнул я. – Знали бы мы других коллекционеров. Или знали бы реальные цены. Но, во-первых – мы и так получили больше, чем могли получить на прежнем месте и часть икон осталась у вас.
Почувствовал раздражение и задумался. Вероятно, действительно Соломоныч имеет выходы на заграницу – студентов других стран, работников иностранных посольств или наших людей, имеющие возможность выезжать за рубеж без досмотра. Посмотрел на ребят. Все выглядели довольными после успешного дела. Чего раздражаюсь? Понимаю, что могли выторговать больше, но моего интереса нет и тороплюсь к Аркадьевичу. Сколько времени проведу у него? А ведь еще надо ехать за шмотками.
– А во-вторых? – подтолкнул меня голос Юрки.
– Что? – повернулся к нему.
– Ты сказал – во-первых. Что во-вторых? – пояснил он.
– Времени у меня не было на торговлю. Надо еще в два места успеть. Поедете в следующий раз и попытайтесь сами торговаться. Можешь сам попробовать, – взглянул Ухналю в глаза.
– Не-е. Не получится. У меня слов не хватит. Мысленно спорить могу, а вслух…! – замотал головой. – Зато теперь знаю, насколько это трудно и опасно, а то наши думают, что все просто – привез, получил деньги и все!
– Хорошо, что скоро в армию, – пробормотал Серега. – Еще шмотки отбирать….
Стас попытался сунуть мне часть полученных денег.
– С таксистом рассчитаешься, – отказался.
У адреса Аркадьевича отправил ребят с таксистом обедать, а сам пошел в подъезд голодным – свободного времени на перекус уже не было. Надеюсь, что хоть кофе администратор не пожалеет для меня.
– Ну наконец-то! – начал с упреков Иосиф Аркадьевич, кутаясь в пушистый пуловер.
– Извините, Иосиф Аркадьевич. Закончил дела и сразу к вам, – примирительно улыбнулся ему.
– Проходи, – буркнул тот и пошел вперед, бормоча раздраженно:
– Дела, дела, а здесь, что? Не дело? Развлечение?
Раздражение-то администратора, напускное. Вероятно, хитрый еврей хочет заставить меня чувствовать виноватым и таким образом повлиять на цену привезенных песен. Надо отвлечь.
– Иосиф Аркадьевич! Я так торопился к вам, что не успел перекусить, – обратился я к хозяину. – Нельзя ли начать с кофе? – попросил с улыбкой.
Он резко тормознул в дверях музыкальной комнаты и направился в сторону кухни, упрекая меня:
– Что же вы, Сережа? Разве можно так легкомысленно относится к своему здоровью? За здоровьем надо следить с молоду и кушать вовремя.
На кухне выгрузил из холодильника колбасу, сыр, масло и начал засыпать в турку кофе.
– Может шоколадное масло достать? – предложил хозяин. – Я на старости лет пристрастился. Вот помню в детстве, матушка принесет пайку черного хлеба, отрежешь ломоть, польешь постным маслом, посыплешь солью и наслаждаешься. Вкуснотища! Казалось, не бывает ничего вкуснее, – обратился старик к воспоминаниям. – О таком великолепии даже не мечтали, – кивнул хозяин на стол.
Вышел я от него довольным, так как карман грели одиннадцать тысяч рублей.
– Ты не подумай. Я не обвиняю тебя за то, что могли больше получить, – попытался оправдаться Ухналь в поезде.
– Проехали, – отмахнулся благодушно.
Я был вполне удовлетворен поездкой, все дела выполнил и вез домой купленную обувь, одежду и деньги.
Коррекция уголовного дела.
Десятого ноября после обеда, чтобы не пугать милиционеров, мы всю нашу «банду» оставили в соседнем парке на лавочке, а сами стояли на милицейском крыльце, дожидаясь терпилу с его другом. Игорь с подростком его возраста пошел при нас к следователю. Я совсем забыл, что у милиции сегодня профессиональный праздник. Стыдно! Сам ведь десять лет отмечал этот праздник, нося милицейские погоны. Видимо, проблемы навалились и вылетела подобная мелочь из головы. Из-за этого может провалиться моя задумка по развалу уголовного дела. Уеду, а Стас сможет направить Игоря снова к следователю? Сам ведь должен быть заинтересован.
Из здания выходили милиционеры, сверкая белыми рубахами в вороте шинелей, некоторые явно поддатые и женщины с цветами в руках.
– Думаешь получится? – беспокоился Стас.
– Не знаю, – ответил я правду. – Никому не нравится переделывать свою работу. Да и праздник у них сегодня, видишь?
Сам же думал – кто еще нам может помочь? Может зайти к Капкину – начальнику уголовного розыска? Я, как источник информации для него бесполезен в настоящее время, а пойдет ли Стас на сотрудничество с милицией? Да и интересны ли мы ему? Вдруг ему будет выгоднее закрыть Стаса? Так ничего не решив, пришел к выводу дождаться результатов встречи со следователем пострадавшего Игорька с другом. Сам помнил из будущего, что несмотря на праздник, в милиции рабочий день, хотя многие относятся к этому спустя рукава и выпивают в своих коллективах, но не все такие. Есть добросовестные сотрудники, которые несмотря на праздник работают. Надеюсь, что и наш следователь из таких.
Уже закончился рабочий день, и милицейские чиновники расходились по домам, а терпилы все не было. Наконец, когда уже мы собрались уходить, из здания вышел Игорь с другом.
– Все, – выдохнул, – но, по-моему, он не поверил. Несколько раз переспрашивал – не заставили нас изменить показания и выгонял из кабинета подумать. Не знаю, что получится. Он сказал – суд решит.
– Он записал новые показания? – поинтересовался я.
– Записал и заставил расписаться, но я не уверен, что это поможет, – взглянул на Стаса.
– Ладно, идите, – отпустил ребят.
– Ты готов сотрудничать с милицией? – повернулся я к Стасу.
– Стучать, что-ли? – догадался он. – Не-е. Лучше отсижу, – замотал головой друг.
– Неизвестно, что лучше. Да и стучать необязательно, а поддержка из ментуры не помешала бы, – заявил ему, не веря сам. – Подумай.
– Ты с нами в поселок или по своим делам? – завершил он разговор.
– К подруге, – признался.
…..
Теперь, по прошествии нескольких месяцев я знал, что дело развалилось, а Стаса вербовали, но о результатах не знал и не спрашивал. В таких вещах даже друзьям не признаются. Мотоцикл «Восход» я передал Стасу для Игоря, а маме отдал сто рублей своих денег после поездки в Москву.
Маринка.
В осенние каникулы с Маринкой встретиться и выяснить отношения не получилось. Это смог сделать только в зимние каникулы.
– Ты сам виноват, – сразу при встрече начала обвинять меня рассерженная девчонка. – Я звонила несколько раз, тебя все не было, а твой друг не мог ничего сказать. Написал бы ….
Хотел сказать, что не мог прийти на телефонные переговоры, так как был в больнице, но промолчал, понимая, что все равно останусь виноватым. К тому же чувствовал свою вину, а обличительный монолог нужен самой Маринке.
– Осенью приезжал, почему не зашел? К тому же мне сказали, что ты был на танцах с девчонкой из второй школы. Красивой. Кто она такая? Откуда ты ее знаешь? – не удержалась и всхлипнула.
Что я мог ответить? Пусть уж я останусь неправым в Маринкиных глазах, но хоть так сделаю выбор в пользу Гули.
– Вот и пришлось мне сделать выбор, – между тем продолжала сердиться Маринка, неожиданно повторив мои мысли, – Да и мама…, – проговорилась и поняв, закусила губу.
Разозлилась и почти закричала:
– Между нами все! И не ищи больше встреч со мной. У меня другой парень…, развернулась, встряхнув хвостом волос и пошла от меня походкой танцовщицы, играя бедрами.
Глядя ей вслед, я предположил, что она ждала от меня другого – оправданий, извинений, но не молчания и, если я сейчас ее окрикну, она вернется. А что дальше? Опять мотаться от одной к другой? Обманывать обеих? Нет уж. Пусть остается так! Это будет честно!
Уже в поезде по дороге в Ленинград жалел о расставании с подружкой, хотя должен был радоваться.
Глава 2.
Школа.
Сижу на уроке, пытаясь вникнуть в то, о чем толкует химичка, расхаживая по классу. Есть у нее такая манера преподавания – говорить в движении. Подвигается, поговорит, подойдет к доске или к макетам органических структур, потыкает указкой и дальше в путь, но излагает материал хорошо, понятно. Я уверен, что органическую химию знаю и на выпускных экзаменах не провалюсь, чего не скажешь про неорганическую. Ее еще в прежней школе не учил и не стремился знать, то есть вообще не задумывался, что придется сдавать на выпускных экзаменах в десятом классе и оценка будет для меня важна.
Пытался самостоятельно изучать этот предмет, загрузившись библиотечными учебниками. Оказалось, нет ничего страшного и непонятного. Времени хоть и не хватало, но прочитал все учебники еще до Нового года и даже кое-что законспектировал.
До седьмого класса я не знал формулу воды или серной кислоты, над чем мама постоянно прикалывалась и запомнил их благодаря этим насмешкам. Преподавала химию в прежней школе Римма Васильевна – пожилая, добрая незлопамятная женщина, но взрывчатая и импульсивная. Могла разозлившись на нерадивого ученика в порыве негодования поставить «кол» в журнал, а потом остыв, сама же пыталась его исправить, если не на том же уроке, то на следующем. Излагая учебный материал входила в раж, краснела и даже бегала по классу. Однажды, пробегая споткнулась о чей-то портфель в проходе и растянулась на полу, показав черные панталоны до колен. Класс хохотнул и уткнулся в книги, пряча усмешки.
Я не понимал, почему высчитывая валентность и производя элементарные математические действия она восторженно пучила глаза. Не изучала математику, где решались более сложные математические примеры и восторгалась своими математическими способностями?
Восьмой класс я закончил с завышенной тройкой по химии и остался только благодарен Римме Васильевне. В девятом прежней школы и десятом классе этой у меня оценки – четверки и пятерки.
«Опять отвлекся на воспоминания», – заметил и прислушался к учительнице. Справа навязчиво лез аромат новых Наташкиных духов. По ее словам, французских. Еще перед уроками она похвасталась ими и поинтересовалась моим мнением, а я не смог ничего сказать и ответил:
– Ничего, пахнут.
– Мужлан! – фыркнула она, обидевшись.
Сейчас же, когда этот запах меня уже достал, я бы сказал – духи агрессивно пахнут и вряд ли это производство Франции. Я почему-то считал, что элитный парфюм должен быть более утонченным, а не лезть в нос настойчиво. Вероятно, все же подделка под Францию или это не МОЙ запах, а может девчонка переусердствовала с ними. Где-то слышал, что если парфюм через короткое время перестаешь ощущать, то это ТВОЙ запах. Надо у Наташки поинтересоваться на перемене – чувствует ли она запах своих «французских» духов?
Опять отвлекся от урока. Все же я визуал и мне легче прочитать учебник, чем слушать учительницу, хотя она рассказывает живо, вроде бы интересно и понятно.
А за окном бушует весна! Хотя сегодня день пасмурный, но без дождя и холодно. В наших дворах много черемухи и когда она начала цвести в квартале появился одуряющий аромат, зато резко похолодало. Сегодня, когда шел в школу мимо покрытых белыми цветочками кустов, наслаждался ароматом и в душе радовался – весна, скоро лето.
Еще недавно совсем ничего не замечал. Даже майские праздники прошли, как бы мимо меня. Как на автомате прошелся по Дворцовой площади с цветами и шариками в колонне школы. На трибуне стояли какие-то люди, но без Романова меня они не интересовали. Кого назначат или уже назначили вместо него? Не важно. Наташка куда-то приглашала потом, но я отказался. В последнее время она уже привыкла к такому моему поведению и внешне вроде бы не обиделась.
Вечером 1 Мая у нас дома опять собирался междусобойчик коллег и друзей тети Светы. Наташка подошла, помогла моей родственнице накрыть на стол, но на мероприятие не осталась.
К назначенному времени собрались. Я уже всех знал. В прихожей пожимал руки мужчин, принимал пакеты, свертки со спиртным и закусками, безучастно терпел поцелуи и объятия женщин, хотя пытался приветливо улыбаться каждому. Даже к Юлии Андреевне постарался не проявить чувств и не показать, что мы уже больше, чем знакомые.
Петь и играть на гитаре отказался, соврав, что повредил руку на боксе. Выдержал за столом некоторое время, соблюдая приличия и ушел под удивленными взглядами, оставив компанию. Не знаю, пришлось ли оправдываться родственнице перед друзьями? Хотя я стал своим за несколько вечеринок в их кругу, но все же они были знакомы много лет еще до меня и выпили, а спиртное позволит отвлечься от моего непонятного поведения.
Мои мысли и воспоминания прервал звонок на перемену. Химичка повысила голос, успокаивая оживившийся класс:
– Звонок для учителя! На следующем уроке будем продолжать разбирать экзаменационные вопросы, а вы самостоятельно готовьтесь к экзамену по химии.
Собрала свои документы и принадлежности, замерла и улыбнулась:
– До свидания, ребята! – и направилась из класса.
Вместе со всеми поднялся, провожая учительницу.
На перемене ко мне подскочил Валерка Логинов, долговязый парень с длинными волосами, наш классный признанный меломан и, заговорщицки оглядываясь забубнил вполголоса:
– Серега! Слышал, что на днях к нам приезжает сам Элтон Джон? Будет выступать в «Коробке». Пойдешь? – и метнул взгляд на «греющую уши» насторожившуюся Наташку. Билет достать не сможешь? – разъяснил свое рвение, приплясывая на месте.
– Не знаю, нет, наверное, не пойду, – задумчиво протянул.
Я знал, что Большой концертный зал «Октябрьский» в Ленинграде в народе звали «Коробкой». Мы туда ходили с Наташкой на хореографический ансамбль «Березка». Достали дефицитные билеты ее родители, сами не пошли, а отдали ей с подружкой. До страсти девчонке хотелось посмотреть на знаменитый ансамбль. Подружкой оказался я и пришлось идти, хотя и не хотелось. Как и предполагал, представление мне не очень пришлось по душе. Похоже, Наташке тоже. В перерыве, отстояв большую очередь, купили настоящий кофе со сливками и вкуснющие бисквиты – буфет не по советским меркам был богат ассортиментом. По окончании перерыва, когда народ освободил буфет и повалил в зал, повторили, а опоздав уже не пошли на второе отделение.