Был он веселый, любвеобильный, падкий на удовольствия. Не было дня, чтоб он, большой и сильный, не тискал свою любимую Валю в кухне или не затаскивал в постель, пока они были одни. Она поражалась, откуда в нем было столько энергии, хлещущей через край жизненной силы и доброты. Он жил на износ, не жалея себя, но рядом с ним жизнь была яркой, насыщенной, полной замечательных событий. И умер он легко, как праведник, наверняка обосновавшись в раю, где не было боли и проблем. Валентина отпустила его с легким сердцем, благодарная за прожитые вместе годы. Одно было плохо: остались они с дочкой беззащитными перед миром, насквозь продуваемым ветрами не всегда благоприятных перемен.
Каким-то непостижимым образом к дочери прилепился щеголь Жорик – скользкий, двуличный тип. Валентина, поглощенная горем, не смогла уберечь дочь от дурного шага: не успела, не хватило сил. А потом стало поздно – родился внук. Да и Жорик, в общем-то, первое время вел себя вполне прилично. Правда, подгуливал. А Ксана, дурочка, его любила, говорила, что он чем-то похож на отца. Да ничем он не был похож на ее мужа, царствие ему небесное! Слизняк, эгоист, самовлюбленный подлец! Валентина Захаровна много раз пыталась намекнуть дочери, что он ей не пара, но та спокойно и твердо просила не вмешиваться.
С годами Валентине стало казаться, что и она, и ее когда-то веселая, похожая на отца дочь стали жить в обособленном от людей мире, заполненном руинами полузабытых чувств. Ничто не могло сдвинуть их обеих с мертвой точки, скорбь стала привычной. Жизнь покатилась словно колесо с горы, все меньше оставалось сил что-либо менять. Да и не хотела она устраивать личную жизнь, пока Ксана была замужем за этим упырем. Ну, зачем, зачем она это сделала? Зачем оставалась с ним, словно в добровольном затворничестве?
Валентина Захаровна каждый день ожидала неприятностей, и они были постоянными – измены Жорика, обиды, которые дочь старалась не показывать. Но ее выдавал застывший печальный взгляд. Валентина ходила в церковь, молилась, ставила свечи за здравие. Все было бесполезно – Ксана тихо и незаметно угасала, теряя интерес к жизни. И только дети как-то ее оживляли. Хотя чем старше они становились, тем хуже относились к своей матери, неспособной отругать, настоять на своем, доказать собственную правоту. Валентина с болью наблюдала это почти каждый день, но ничего не могла сделать: дочь ее не слышала.
И вот – новая настоящая беда. С Ксаной.
Это хмурое декабрьское утро было самым черным изо всех, пережитых до сих пор. Притихших детей Валентина Захаровна отправила в школу, настрого приказав молчать, а сама, размазывая по щекам жгучие слезы, бродила по разгромленным комнатам Ксаниного дома. Ей казалось, что оперативники вывернули наизнанку последнее сокровенное, что с таким трудом сохраняла ее дочь, испоганили ее маленький домашний мирок, и теперь она, словно птица, у которой разорили гнездо, никогда не сможет вернуться обратно.
Вдруг ее внимание привлек новенький розовый бланк, лежавший поверх груды документов, вываленных на пол из папки. Она подняла его, стала изучать. Это было свидетельство о разводе, датированное концом октября. Ей стало жарко. Бедная девочка! Она даже не сказала об этом матери! Валентина Захаровна стала напряженно вчитываться в каждое слово, не веря собственным глазам. Приняв твердое решение, она вернулась на кухню, тщательно умылась, заварила крепкий кофе и принялась за уборку. Откуда-то появилась энергия, захотелось закончить убирать как можно скорее. Ничего, теперь она знает, как поступить. И, что бы ни случилось с дочерью, есть внуки, их она никому не даст в обиду. Все вместе они обязательно дождутся Ксаночку, лишь бы только она осталась жива.
3 глава
…Свою работу Зоечка называла «службой». Именно так по старинке любую работу именовал ее отец – инженер-гидротехник. Он был уверен, что «служить» надо верой и правдой, от звонка до звонка, каждый божий день проявляя рвение, чтобы начальник обязательно похвалил. Тех же, кто работал на себя, он называл «спекулянтами и тунеядцами», презирая за некую долю свободы, которую им давал их статус. Зоечка, как и отец, тоже была очень ответственной, но свою «службу» ненавидела и особого рвения не проявляла. Ей было нестерпимо скучно: одни и те же учебные планы, из года в год одинаковые разучиваемые произведения, ленивые студенты. Но изменить она ничего не могла, потому что не понимала, как это сделать – ее жизнь давно стала похожа на унылое путешествие по тоннелю с однообразными серыми стенами, в котором не было ни боковых ответвлений, ни изгибов.
В этот вечер Зоечка вернулась с работы ровно в шесть. Как всегда, на пороге двухкомнатной хрущевской квартирки ее встретил Бегемот – огромный черный котище с ярко горящими янтарными глазами. Он тут же начал энергично тереться о ноги, подталкивая уставшую хозяйку мощным телом к стене, требовательно заорал, обнажая пожелтевшие от старости клыки и ярко-розовую пасть.
– Сейчас, мое солнышко ненаглядное. Дай мамочке вымыть руки. Мамочка будет кормить любимого мурзилочку.
Бегемот, задрав хвост, потрусил за ней в ванную и завопил еще более истошно. Эти вопли повторялись изо дня в день уже восемь лет, но для Зоечки они были слаще ангельского хора. Она мыла в ванной руки, шла на кухню, открывала холодильник, доставала Бегемоту еду, слегка подогревала в микроволновке. От ее гудения котище успокаивался, начинал вылизывать шерсть, терся о ножки стола – так что стол сдвигался с места, – оглушительно мурлыкал. В тесной кухоньке сразу становилось шумно, весело. Зоечка ставила на пол миску, кот ел, потом бежал в туалет оправляться, после чего гордо шествовал в комнату с телевизором и устраивался спать в старом громоздком кресле в стиле ампир. После кормления любимца Зоечка принимала душ, неторопливо ужинала, переодевшись в выцветший банный халат, шла в комнату смотреть телевизор, часто засыпала прямо в кресле. Других развлечений у нее не было.
Всего неделю назад ей исполнилось тридцать восемь лет, свой день рождения она не отмечала.
Поздний ребенок, Зоечка всю свою молодость посвятила стареющим родителям, похоронила их в один год, как раз на свое тридцатилетие. И совсем было затосковала в глухом одиночестве, если бы соседка не пристроила ей Бегемота, которого той навязали сын с невесткой, уехавшие работать за границу. Лишенный любимых хозяев, пятилетний кот вел себя отвратительно. Он сдирал когтями обои и обивку мебели, гадил на коврах и в обуви, воровал еду, шипел и выпускал когти. Соседке посоветовали его кастрировать, но и это не помогло. Кот оставался неуправляемым, а усыпить такого красавца было жаль. Да и что сказать сыну, который каждый раз при разговоре по скайпу просил его показать?
После похорон отца Зоечки соседка решила ее проведать – вроде сорок дней уже прошло, но совсем на улице не показывалась, не заболела ли? Наглый Бегемот увязался следом. И тут случилось невероятное. Увидев поникшую Зою, котище подбежал к ней, стал активно тереться о ее лодыжки, громогласно замурлыкал. Все трое прошли в комнату, расселись – Зоя в раритетное кресло, соседка на продавленный диван, а кот неожиданно грациозно вспрыгнул на Зоечкины колени и тут же, утробно мурча, уснул, свесив с одной стороны хвост и лапы, с другой – голову.
Соседка от изумления даже заикаться стала.
– З-зоечка! Да что такое с животиной? Первый раз вижу! Ты же вроде ник-когда кошек не держала…
Совершенно убитая похоронами отца, умершего от инфаркта вслед за матерью, Зоя впервые за эти бесконечные сорок дней вдруг почувствовала тепло. Ставшая привычной пустота заполнилась кошачьим мурлыканьем, горячий лохматый бок приятно согрел колени, сделалось спокойно. Соседка начала задавать дежурные вопросы: как здоровье, хватает ли еды, как дела на работе. Зоечка отвечала однозначно. Ей было хорошо с Бегемотом на коленях – так хорошо, что не хотелось думать и тем более разговаривать. Зоя уже забыла, как это бывает, когда так хорошо…
Соседка, повздыхав над несчастной сиротой, вдруг спохватилась, засобиралась к себе.
– Бегемотик, кыс-кыс-кыс, пойдем, – и, тяжело выпроставшись из недр старого советского дивана, протянула к коту натруженные руки.
Но кот, будто и не было никакого животного блаженства на Зоиных коленях, внезапно ощерился и царапнул хозяйкино запястье.
– Бегемот, ты что? – Зоя погладила его за горячими ушами, кот моментально спрятал когти и снова, расслабившись, громко замурлыкал.
– Что это с ним? Вот дурак какой! – соседка испуганно забормотала, рассматривая руку, царапина оказалась незначительная, без крови. – А знаешь, Зоечка, я хочу спросить… – соседка, измаявшись от навязанного ей детьми нахального животного, пыталась подобрать убедительные слова, – может он, того… поживет у тебя пару дней? А я пока к сестре в деревню смотаюсь, проведаю, – она заискивающе улыбнулась.
– Да пусть поживет…, – Зоя впервые за все это время улыбнулась в ответ.
– Но он… того… обои рвет, паршивец, и… гадит где ни попадя.
– Да пусть хоть кто-то гадит. А то совсем тяжело одной. Не волнуйтесь, я за ним буду хорошо смотреть.
Так Бегемот стал собственностью Зоечки и довольно быстро избавил ее от депрессии.
В этот зимний вечер дел не было. Зоя решила перебрать книги и вытереть в серванте пыль – все же занятие. Бесполезные хрустальные бокалы, в свое время любовно собранные матерью в приданое дочери, давно потускнели, утратили алмазный блеск. Их она решила не трогать и вытащила с нижней полки сложенные в четыре ряда книги, разложила стопками на ковре. «Надо половину выкинуть, а лучше – все. Вместе с бокалами». Внезапно ее руки нащупали знакомый фотоальбом в кожаном переплете. Детство, школа, смеющиеся родители…
Они очень любили друг друга, но детей не было. Внезапная беременность наступила в совершенно невероятном возрасте. Маме было сорок восемь, папе пятьдесят четыре. Долго решали, жить или не жить Зоечке. Пока думали, избавляться стало поздно. Она родилась в срок и совершенно здоровенькой. Детство и школьные годы были благополучными, богатыми, веселыми. Родители души в ней чаяли, позволяли абсолютно всё. Но почему-то так вышло, что избаловать ее не удалось: не было в любимой дочке ни спеси, ни хвастовства, ни эгоизма. Зоечка отличалась от сверстников какой-то особой созерцательной медлительностью, будто постоянно о чем-то напряженно размышляла. Ее трудно было задеть, вывести из себя, рассмешить или довести до слез – казалось, она была не способна быстро и правильно реагировать, пребывая в собственном параллельном мире. Именно поэтому она сторонилась шумных компаний, не успевая за их сумасшедшим ритмом общения. Одноклассники обходили ее стороной, между собой называя «отмороженной», но Зоечку это никак не задевало. К тому же, будучи отличницей, она охотно давала всем списывать, и это примиряло с ней нетерпимых одноклассников. И только непоседливая Шурочка, обнаружив в Зоечке благодарную слушательницу своих фантастических историй, составляла ей компанию на переменах, шла с ней после школы домой, помогала на субботниках.
Когда после киевской консерватории Зоечка вернулась в родной город и устроилась на работу в музыкальное училище, стареющие родители, отдавшие все силы, чтобы поставить дочь на ноги, как-то вдруг одновременно заболели, будто до этого времени держались, тянулись, зарабатывали, но их жизненный запас в конце концов окончательно иссяк. Теперь Зоя стала ухаживать за ними. Вроде и ребята предлагали встречаться, и постарше поклонники были, но все свободное время занимала мама – тяжелое прогрессирующее заболевание уложило ее в постель. Зоя читала ей книги, слушала ее истории, рассказывала о делах на работе. Мама постоянно толковала, что дочке нужно найти пару, нельзя столько времени просиживать с больной, есть отец, он справится. Но претенденты на роль жениха почему-то переставали звонить, узнав, что в доме лежачая больная. Зоя ничего никому не объясняла, отношения не выясняла, не обижалась. Воспитанная на книгах, она свято верила, что того, кто ее полюбит по-настоящему, трудности не испугают. Часто, мучаясь бессонницей, она наивно мечтала о том, что вот-вот появится ее единственный человек и поможет, возьмет на свои сильные плечи ее бытовые трудности. Но этого так и не случилось.
После смерти родителей Зоечка совсем потеряла интерес к женихам, осталась жить старой девой. Впрочем, этот факт ее не сильно расстраивал. Была работа концертмейстером и преподавателем в музыкальном училище, были многочисленные бестолковые ученики, отнимавшие последние силы, был любимый котище Бегемот, в котором она души не чаяла. Жизнь ее состоялась, не было желания что-то менять, Зоечку все устраивало. Она захлопнула альбом, вытерла салфеткой, бережно поставила на полку. Туда же поспешно сложила и книги, вызвавшие внезапный приступ ностальгии. И тут раздался телефонный звонок. Это была Ксана. Зоя обрадовалась: они не виделись почти год, разбежавшись в стороны после случайной встречи возле Сельпо. Тогда обеим было некогда – они торопливо поделились новостями, пообещали друг другу обязательно встретиться на выходных, но так и не встретились. Как здорово! Наконец-то они смогут наговориться от души!
…Увидев на пороге квартиры подругу, Зоя сразу не поверила, что это ее любимая Ксана. Перед ней стояла постаревшая женщина с изможденным лицом и лихорадочно блестевшими глазами. Потертая цветастая болоньевая куртка с капюшоном, явно чужая, и грязные джинсы в пятнах сделали ее похожей на бомжиху. Но Ксана не стала ждать, пока пройдет Зоечкино изумление, захлопнула за собой дверь и, тяжело дыша, привалилась к ней спиной.
– Это я, не пугайся. Ты ведь знаешь, что произошло?
Зоя ошалело помотала головой и сделала движение, чтобы обнять подругу, но Ксана ее остановила.
– Я грязная, не прикасайся ко мне. У тебя есть кофе и еда? Очень хочется есть.
– Пойдем в кухню.
Зоечке показалось, что вместе с подругой в ее квартиру ввалилась беда – осязаемая до дрожи в пальцах, придавившая к земле, лишившая возможности спокойно думать. Ей стало страшно. Ксана тяжело опустилась на табуретку, будто ее плохо держали ноги, облокотилась локтями на стол.
– Я в розыске по обвинению в убийстве, поэтому ты прямо сейчас можешь выставить меня за дверь, пока не поздно, – у нее был незнакомый бесцветный голос, чуть хрипловатый, почти неживой.
Зоечка застыла с чашкой в руке, ее глаза сделались изумленными. Ксана усмехнулась.
– Зоечка, я не шучу. В центре города вчера убили человека, на видеосъемке стреляла женщина с моим лицом, но меня там не было, я даже стрелять не умею, никогда не держала в руках оружие, ты об этом знаешь. Ну, выставишь?
Зоечка энергично тряхнула черными, как вороново крыло, волосами, лицо ее вдруг сделалось упрямым, взгляд – жестким.
– Знаешь, любимая подруга, мне опасаться нечего, я давно одна. Даже если сейчас сюда залетят маски-шоу, сильно не расстроюсь. Скорее развлекусь. Бегемота только жаль, он беспомощен. Ты лучше расскажи о том, что стряслось, и мы вместе подумаем, как быть дальше.
Ксана чуть заметно выдохнула и расслабилась.
– Тогда разреши мне у тебя выкупаться, я уже сутки гуляю по улицам в этой одежде.
Пока Зоечка жарила оладьи, Ксана долго и с наслаждением плескалась в душе. Потом они ужинали, пили чай, обсуждали происшедшее. Зоечка, пропустившая сообщение по телевизору, расспрашивала подробности – ей было дико слышать о том, что ее домашняя беззащитная подруга, неспособная даже мухи обидеть, вынуждена бежать, скрываться, прятаться в заброшенном доме. Сама ситуация показалась настолько нелепой, что не укладывалась в голове, Зоечка не верила услышанному.