Он молча раскрыл портфель, который имел с собой, и предъявил искомую связку. При ее виде прозрачные серо-голубые глаза государыни, обрамленные длинными золотистыми ресницами, выразили крайнюю степень удивления.
«Благодарю вас, граф», – произнесла Елизавета тихим голосом, в котором явно слышались нотки изумления. – «Но прошу вас, скажите мне, известно ли вам содержание этих писем?»
«Никак нет, Ваше Величество», – проговорил Кристоф.
«Или, хотя бы, догадываетесь, кто есть Селанира?» – испытующе произнесла она.
«Я не смею об этом догадываться».
Их взгляды встретились. Он понял, что врать императрице бессмысленно. Той понятны ее догадки.
«В любом случае», – произнесла она. – «Я могу быть уверена, что о своих догадках вы никому никогда не расскажете. Впрочем, боюсь, что сейчас сохранение тайны не имеет никакого смысла…».
«Моя честь в любом случае не позволит вести компроментирующие мою государыню разговоры», – твердо произнес Кристоф. – «И я не потерплю таких разговоров в своем присутствии».
«Вы настоящий рыцарь, Ваше Сиятельство», – Елизавета проговорила эти слова без всякой лести в голосе, без снисходительности или многозначительности. Она словно констатировала не всем очевидный факт, который выяснила только нынче.
«Что там давеча говорил Талызин?» – подумал Кристоф. – «Наш глава – всегда государь той страны, где мы держим двор? А как же насчет государыни?».
«И еще, граф», – продолжила императрица. – «Моя сестра, принцесса Амалия, живо интересуется состоянием господина Рибопьера, но так как задавать вопросы вслух она не может, то ей приходится довольствоваться слухами, не все их которых верны, как вы понимаете…»
«Скажите Ее Высочеству, что он себя чувствует хорошо, несмотря на обширную кровопотерю и перенесенную лихорадку. Опасность давно миновала, но его здоровье так и не восстановилось, поэтому по совету докторов мой адъютант удалился в свои имения», – Кристоф глядел в сторону, как всегда, когда ему приходилось рассказывать о своих воспоминаниях. – «Я не знаю, когда он появится в свете, но надеюсь, что осенью мы его можем увидеть. Мне самому его весьма не хватает, Ваше Величество…»
«Благодарю вас», – произнесла императрица, прерывая его. – «Надеюсь, Амалии сих сведений будет достаточно. И, опять-таки, я очень надеюсь, что вы не передадите господину Рибопьеру о том, кто именно интересовался его здоровьем».
Кристоф только кивнул утвердительно. Ничего подобного он рассказывать бы не стал.
«Сестрица, как хорошо, что граф Ливен у тебя, а то я сама его искала», – послышался мелодичный голос, и перед его взором появилась старшая из сестер Баденских. Они с Елизаветой были во многом похожи, но если красота императрицы казалась хрупкой и нежной, то Амалия, при тех же чертах лица, виделась решительной и страстной. Волосы у нее были, скорее, каштановыми, чем белокурыми, но того же пепельного оттенка, а глаза были более яркими, пламенными.
Кристоф почувствовал себя в неудобном положении. Возможно, принцесса Баденская прямо сейчас потребует выдать ему те сведения, которые он передал императрице. А, может быть, та и без того все сама слышала, и нынче хочет лишь убедиться в правоте сказанных слов. Амалия смотрела на него прямо и откровенно, и во взоре ее ярко-синих глаз виделось нечто оценивающее, почти что кокетливое.
«Мне надобно кое-что вам сказать наедине, Ваше Сиятельство», – произнесла девушка. – «Сестрица, позволишь ли мне у тебя похитить графа на несколько минут?»
«Мы уже закончили, Амальхен», – откликнулась императрица Елизавета. В голосе ее слышалась обреченная покорность.
«Отлично. Пройдемте, граф», – Амалия указала в сторону двери, и Кристоф последовал за ней, теряясь в догадках, что же именно ей надобно.
«Присаживайтесь сюда», – она показала на зеленое плюшевое кресло, оказавшееся весьма удобным. – «Не стесняйтесь, располагайтесь как дома».
В комнате были задернуты портьеры, а в углу дымила аромакурильница, распространяя теплый аромат сандалового дерева по комнате. Амалия уселась напротив него, распахнув на груди темно-оранжевую шаль.
«Итак, Селанира – моя сестра, Химера – князь Адам Чарторыйский, Зевс – покойный государь… А кто же я?»
Кристоф счел вопрос риторическим, поэтому промолчал. Тогда Амалия повторила:
«Не скажете ли, в кого меня определили?»
«Я не притрагивался к сим посланиям, Ваше Высочество, поэтому не могу знать», – ответил Кристоф.
«Не притрагивались?» – с деланным изумлением в голосе произнесла Амалия. – «Так, значит, зря я раскрыла вам тайну?»
Кристофа начала злить обстановка этого будуара. Интересно, сколько раз здесь бывал Саша Рибопьер? И бывал ли он здесь вообще?
Он пожал плечами в нетерпении и сказал несколько более резко, чем хотел бы:
«Любопытством я никогда не отличался. К тому же, мне было не до того…»
«Понимаю, ну а все же, к какой богине вы бы меня приравняли?» – голос Амалии сделался совсем кокетливым. – «К Диане, верно? Но эта роль набила мне оскомину во всех маскарадах… Неужто к Минерве? Или к Венере?»
«Вы сама по себе божество, Ваше Высочество», – ответил Кристоф.
Амалия рассмеялась весьма громко.
«Спасибо вам за любезность, граф… Хотела вам поведать тайну в обмен на чужую, но коли вы так яростно храните чужие секреты, то придется мне быть щедрой… Знаете ли вы, что ваша супруга ведет себя не так уж пристойно в ваше отсутствие?»
Граф недоумевающе взглянул на девушку. Что ей в Дотти? И причем тут она?
«Что значит „непристойно себя ведет“?» – спросил он напрямую.
«А то, что во время вашего отсутствия она взяла обыкновение гулять перед домом и весьма вольно разговаривать с молодыми кавалерами на улице. Не находите ли сию привычку крайне опасной?»
Слова Амалии весьма расходились с выражением ее кокетливого личика. Казалось, их должна бы произносить суровая пожилая дама, а не молодая женщина, имеющая весьма вольные (если верить слухам) взгляды на жизнь.
«К тому же, не знаю, соврали ли вы ради своего блага или ради того, чтобы не смущать мою сестру», – продолжила, как ни в чем не бывало, эта принцесса.
«Поясните, прошу вас, Ваше Высочество», – проговорил Кристоф, чувствуя, что его заманивают в какую-то непонятную ловушку.
«А к тому, что молодой человек, с которым так прекрасно общалась ваша милая супруга прямо на крыльце дома, – господин Рибопьер и есть. Никуда он не уезжал!» – воскликнула Амалия.
«Скорее всего, так быстро вернулся», – задумчиво произнес Кристоф, сохраняя самообладание перед лицом гнева этой принцессы. – «Или же…»
«Вы хотите сказать, граф, точно ли я его узнала, ни с кем не перепутала? Отвечу: это именно он. Я признаю его из тысячи!» – лицо принцессы раскраснелось, и своим румянцем в сочетании с экспансивностью она весьма красноречиво выдавала свои истинные чувства к кристофову адъютанту.
«Так вот», – голос девушки сделался снова спокойным и злым. – «Непременно поговорите с графиней Доротеей и сообщите ей, что так вести себя не должно. А если хотите быть моим другом – то напомните вашему подчиненному мое имя. Оно должно о многом ему говорить…»
«Это всё, Ваше Высочество?» – нетерпеливо спросил граф Ливен.
Девушка не отвечала, продолжая глядеть на него пристально.
«Вы храните очень много тайн», – тихо произнесла она. – «Не боитесь ли, что в один прекрасный день некоторые из них выйдут наружу?»
«Уверяю вас, Ваше Высочество», – произнес весьма сдержанно граф. – «Я стараюсь не брать на себя тех секретов, которые не смогу сохранить».
«Моя сестра полагает, будто ее тайны никто не знает», – пространно произнесла Амалия. – «Вот святая простота. Да они белыми нитками шиты».
Кристофу тоже хотелось сказать: «В этом смысле вы, Ваше Высочество, крайне похожи на свою сестру». Но он промолчал, дабы не вызывать ее неудовольствия, которое, как он убедился, могло завести его очень далеко. Ясно было, что Амалия просто-напросто приревновала Рибопьера, на которого положила глаз, к Доротее, посему и решила возбудить в графе Кристофе ревность к его собственной жене. Ему внезапно стало противно от подобных мелочных интриг. «Опомнились, и начали ерундой страдать», – подумал он, никого, собственно, не имея в виду.
«Сожалею, Ваше Высочество, но я должен идти. Дела не ждут», – твердо произнес граф, вставая первым с места и понимая, что дерзко нарушает общепринятый этикет.
«Ну так ступайте», – ответила девушка, – «И не забудьте, о чем вы договаривались. Да, и следите за женой».
«Прощайте, Ваше Высочество», – твердо проговорил Кристоф и вышел из ее покоев.
«Вот это я и ненавижу более всего», – думал он. – «В недавнем прошлом все были слишком напуганы, чтобы интриговать и преследовать свои интересы. Нынче начинается… И может обрести огромный размах»
Несмотря на все милости, которые ему волею государя выпали на долю, несмотря на то, что нынче наконец-то можно насладиться своим высоким положением и богатством, Кристоф более всего желал удалиться от двора, закрыться в деревне и вести жизнь, как можно более далекую от интриг, от вот этих своекорыстных принцесс, от постоянного диктата приличий, вымышленных власть предержащими для контроля над подданными. Его поступку бы удивились многие, подумали, что словно бы странная болезнь их какая-то охватила: его старший брат в прошлом месяце принес рапорт об отставке, без всяких объяснений взял и уехал в Курляндию. Перед этим он почти вечер пробыл у матери, что-то ей говорил наедине, и оставалось только догадываться, зачем ему нужно было поступать именно так. Кристоф даже не думал об этом и пресекал всякие расспросы Доротеи по этому поводу. Нынче он подумал, что стоило бы и ему последовать тому же плану. Только теперь уже поздно. Разве что служба позволит ему держаться подальше от Двора.
…Когда, оказавшись вечером дома, он прошел к Доротее, то сразу понял, что любой разговор с ней в нынешнем состоянии сделает только хуже. Она сидела на канапе и горестно плакала. Причину ее слез можно было не объяснять, однако Кристоф на всякий случай спросил:
«Что же случилось?»
Его супруга ничего не отвечала. Она словно не заметила его появления, глядела куда-то в сторону и продолжала рыдать, даже не думая вытирать слезы.
Слезы украшают девиц только в дурных романах, и Кристоф имел множество причин в этом убедиться самостоятельно. Лицо Дотти пошло алыми пятнами, губы некрасиво распухли.
Он присел рядом с ней на канапе и проговорил как можно спокойнее:
«Полно, Дотти, не надо так убиваться. Скажи, прошу тебя, что произошло?»
«Это все Ее Величество!» – отвечала запинающимся голосом Дотти. – «Ну что я такого сделала? Maman туда же… «Ах, вы непристойно ведете себя, не имеете права! Репутация вашего супруга пострадает от столь опрометчивого поведения».
«Понятно. Амалия не преминула рассказать государыне обо всем, даже и додумала от себя что-нибудь для красочности», – подумал Кристоф с негодованием.
«Моя репутация уже ни от чего не пострадает», – холодно произнес он.
«Между прочим, они должны были знать, что Рибопьер – твой адъютант и свой человек в нашем доме, а не какой-то случайный прохожий! И более того, я была с Анной! Что это значит – мне нельзя выйти подышать свежим воздухом? А от всех знакомых надо бежать, как от чумы?» – продолжала Дотти, и слезы снова брызнули из ее глаз. Злые слезы.
«Она не из тех, кто плачет от слабости – скорее, от избытка силы», – думал Кристоф.
«Я знаю, что случилось. Мне доложили. Не бери в голову», – спокойно произнес он вслух.
«И тебе уже доложили? Как будто я одна такая! Вот, полно дам замужних ездят куда угодно и общаются с кем угодно, а выговоры получаю я одна», – продолжала Дотти.
«К сожалению, мы имеем несчастье жить рядом со дворцом, а это значит, что за нами волей-неволей будут подглядывать все», – продолжал, как ни в чем не бывало, Кристоф.
«Что же ты приказываешь? Из дому никуда не выходить?» – голос Доротеи из опечаленного сделался сердитым и упрекающим. Она явно полагала, будто муж готов обрушить на нее упреки так, как это сделали свекровь и самопровозглашенная приемная мать, поэтому наносила ему предупреждающий удар.
«Я предлагаю переехать на дачу. Как можно скорее», – сказал Кристоф, прекрасно зная, что эта новость будет для Дотти сюрпризом. Она даже не знала о том, что он ее купил вместе со всей обстановкой, так как он специально скрывал такой подарок от нее.
Весть о даче предсказуемо удивила девушку.
«На дачу? Но как же… Я только хотела обойщиков пригласить, дабы они сделали гостевые комнаты…»
«С обойщиками вполне может иметь дело Штэфани», – сказал Кристоф.
«Но как же мы обойдемся на даче без нее?» – растерянно спросила его супруга. Настроение ее переменилось резко. Кристофу и нравилось это в ней – Доротея никогда не была памятливой на обиды и печаль, тень тоски покидала ее сразу же, как только она узнавала о смене обстановки, новом развлечении или еще какой нечаянной радости. Он даже в чем-то завидовал ей, потому как подобной легкостью характера не обладал даже и в шестнадцать лет.
«Там не такое уж большое хозяйство. Обойдемся личными слугами и поваром», – произнес Кристоф.
«Но неужели мы не будем принимать гостей?» – выражение лица Дотти стало несколько разочарованным.
«Только немногих. И самых близких», – заверил ее Граф.
Он не упомянул, что дача находилась рядом с Каменноостровским дворцом, летней резиденцией императора Александра. Однако дворец был слишком мал для того, чтобы поместить туда весь Двор. Оставалось надеяться на то, что Амалия туда не поедет. Эта засидевшаяся в девках принцесса была ему крайне неприятна с совсем недавних пор.
«Государыня хочет, чтобы я провела лето рядом с нею в Павловске… И графиня Шарлотта на этом настаивает», – растерянно произнесла Дотти.
«А ты сама как хочешь?» – нахмурился Кристоф. Он не предвидел подобного поворота событий. Внезапная злость взяла его. Значит, Ее Величество воспринимает его жену как свою крепостную служанку – хочешь-не хочешь, изволь сопровождать свою госпожу повсюду, куда она не поедет. И это при том, что у Дотти нет никакого статуса при дворе. Раньше была фрейлиной, но нынче даже не числится в штате.
«Не знаю», – выговорила Дотти растерянно. Понятно, что перспектива уединенной жизни на даче ей не очень понравилась – как-никак в Павловске будет большое общество, немало людей. Но и ежечасно находиться под двойным контролем Марии Федоровны и графини Ливен-старшей Доротее тоже не хотелось бы.
«Ладно, мы можем туда ездить, насколько возможно чаще», – произнес Кристоф, сам испытывающий нынче досаду на все. Каждый монарх имеет собственные причуды, с которыми необходимо считаться. Только у императора Александра этих причуд нет. Пока нет.
«Кстати, о чем говорил Рибопьер с тобой?» – спросил он промежду прочим.
«Рассказывал, что ему пришлось вернуться с полдороги».
«И почему же?..»
Доротея пожала плечами.
«Я все расспрашивала его, он не говорил», – растерянно произнесла она с немного виноватым видом. – «Он, в свою очередь, пытался узнать о каких-то письмах, которые, якобы, хранятся у нас».
«И что ты отвечала?»
«Что письма остались там, где и были. Он улыбнулся и сказал: «Это хорошо».
Кристоф заметно покраснел. Что теперь делать? Он поступил с этими письмами так, как счел должным.
«О чем еще вы разговаривали?» – спросил он.
«Я пригласила его пройти домой и подождать тебя, но он отнекивался, а потом уехал. Мы меньше четверти часа разговаривали, да еще Анюта со мной была, не отходила, и надо же, кто-то увидел… Интересно, кто бы это?»
«Очень высокопоставленное лицо при дворе», – сказал Кристоф озабоченно. – «И не оправдывайся, ma chere, я на тебя нисколько не сержусь. Лучше скажи мне, как он выглядел? Ты не заметила ли во внешности его что-то странное?»
«Ну, он сильно похудел с тех пор», – начала Дотти. – «Рука до сих пор на перевязи… Я удивилась, так как знала, что его ранило тогда в ладонь, и носить так ее не стоит. Заметила это ему, он сказал, что сломал ее, к дальнейшим несчастьям. Ну и бледный очень сильно, под глазами круги. Поэтому я и пригласила его пройти отдохнуть с дороги».