Потом пошла Ольга по всей Деревской земле с сыном и с дружиною, устанавливая свои порядки.
На следующий год ходила она к Новгороду и определила дани по Мсте и Луге. Становища и угодья ее были известны до позднейшего времени, как и по Днепру, и по Десне. Село ее, Ольжичи, долго сохраняло это имя. Сани ее были целы в Пскове даже во времена Нестора, то есть через 250 лет после ее смерти; Ольгина гора, Ольгин крест, Ольгины слуды оставались там долго в памяти народной.
Исходив всю свою землю, она вернулась в Киев и жила спокойно, пребывая в любви с сыном своим.
В 955 году Ольга, пылкая, любопытная, деятельная, отправилась в Константинополь с многочисленной пышной свитой – увидеть город, получить дары, принять там святое крещение, приобщаясь вере, издавна уже известной в Киеве между ее единоплеменниками, и поразившей, видно, ее пылкое сердце.
Это случилось в царствование императора Константина Багрянородного, который сам описал для нас ее пребывание в своей столице со многими любопытными подробностями.
Сентября 9 дня, в среду, приготовлено было во дворце великолепное торжество для принятия… Ольга вошла первая, за нею следовали княжеские особы, ее родственницы, потом знатнейшие придворные госпожи, одна за другой. Великая княгиня остановилась на том месте, где обыкновенно, именем царским, логофет (канцлер) спрашивает иностранных посланников. Шествие заключали посланники русские и купцы, которые стали несколько ниже решетки.
Логофет повел княгиню в приемную палату, где император сидел на золотом троне, окруженный знатнейшими царедворцами, со всеми знаками их высокого достоинства. Поговорив немного с императором, она удалилась в ближние покои, где и села.
Роскошный обед происходил в палате Юстиниановой. Императрица сидела на высоком престоле Феофила, со снохою подле. Русская княгиня стояла в стороне до тех пор, пока прочие княжеские особы не введены были стольником. Все они поклонились императрице в землю, а гордая Ольга слегка только наклонила голову, как заметил император, и села на том месте, где стояла, за стол, за которым сидели знатнейшие придворные госпожи. Во время обеда певчие пели стихи в честь царского дома, а после представлялись разные игры.
Крещение княгини Ольги в Царьграде. Радзивилловская летопись. XV в.
В золотой палате происходил другой стол, к которому были приглашены все посланники русских князей, знатнейшие Ольгины служители, также и купцы русские.
После обеда гости были одарены подарками: племянник княгини получил 30 милиарисий, или сребренников (ценою около рубля), 8 знатнейших служителей – по 20, двадцать послов – по 12, сорок три купца – по 12; воины Святославовой дружины – по 5, шесть служителей при посланниках – по 3, а переводчик княгини – 15 милиарисий.
Когда император встал из-за стола, началось угощение сластями на осыпанных драгоценными каменьями блюдах, которыми уставлен был золотой стол в приемной палате. За него сели Константин и сын его Роман со своими детьми, царева невестка и великая княгиня Ольга. Ей подарено было еще 500 милиарисий на богатом блюде, шести родственникам – по 20, а восемнадцати знатным мужам – по 8.
Святое крещение приняла Ольга от патриарха Полиевкта, а восприемником от купели был сам император Константин. Имя наречено ей Елена, в память древней царицы, матери равноапостольного царя Константина.
Патриарх поучал ее в новой вере, поведал ей о церковном уставе, о молитве и посте, о милостыни, о воздержании тела. Наклонив голову, внимала она его учению, «стоявше аки губа напаяема».
Ольга прожила в Царьграде около двух месяцев. 18 декабря, в воскресенье, был опять обед во дворце за двумя столами: в золотой палате обедали русские, в присутствии императора, а в палате Св. Павла кушала великая княгиня с императрицею, царевой невесткой и детьми. Ольга получила в дар 200 милиарисий, посланники ее – по 20, священник Григорий – 8, шестнадцать ее родственников – по 12, восемнадцать знатных мужей по 6, двадцать два посланника по 12, сорок четыре купца – по 6, и два переводчика – по 12 милиарисий.
Собравшись в обратный путь, Ольга пришла к патриарху, прося у него благословения: «Люди мои поганы, и сын мой также. Помолись о мне, владыко, чтоб Бог сохранил меня от всякого зла». Патриарх старался убедить ее в помощи Божией и милости и отпустил в отечество.
Император одарил ее снова и простился с нею, называя ее своей дочерью, но Ольга была недовольна константинопольским приемом, наскучившим, вероятно, множеством мелочных обрядов, которым, вольная и гордая, она должна была подчиняться при греческом дворе, или оскорбившись ничтожностью даров, полученных ею от императора.
Еще в XII столетии показывали в Константинополе русским паломникам Ольгино золотое блюдо, оставленное ею в дар одной из местных церквей.
Греческое путешествие облеклось тотчас на Руси баснословными вымыслами и подало повод ко многим рассказам, свидетельствующим о том высоком мнении, какое имел народ об уме своей княгини. Говорили, что император, увидев ее, прельстился ее красотою и достоинствами и хотел на ней жениться. «Крести меня, – требовала Ольга, – а если ты не хочешь крестить, то я не крещусь». Царь исполнил ее желание, и когда хотел приступить к своему, то она возразила: «Как можешь ты жениться на мне, после того как сам крестил меня и нарек своей дочерью!» «Переклюкала меня еси Ольга (т. е. перехитрила)», – должен был он сознаться удивленный и оставил ее в покое.
Вскоре по возвращении Ольги в Киев Константин прислал к ней посольство с напоминанием о ее обещании доставить ему воинов на помощь, челядь, воск и скору, в знак благодарности за его дары. «Скажите ему, – отвечала Ольга, – если он постоит у меня столько в Почайне, сколько я стояла у него в гавани, тогда я пришлю ему, что обещала».
Великая княгиня Ольга, приняв к сердцу новое учение, обещавшее ей вечные радости, пожелала, разумеется, больше всего сделать участником их своего милого, единственного сына и начала тотчас убеждать его, чтобы он принял святое крещение, но Святослав не хотел ее и слушать. И в самом деле, ему ли, пылкому юноше, воспитанному в бранных норманнских обычаях, могли понравиться святые истины веры Христовой: он уже отведал жизни и ее сладостей, душа и тело его жаждали тревог и деятельности, он мечтал только о кровавых сечах и пирах за столом Одиновым, в чертогах Валгаллы, где ожидают храбрых прекрасные девы. Закон мира, терпения, воздержания был противен Святославу так же, как и буйным его товарищам, которые видели в нем осуждение всего, чем мила и дорога им была жизнь, и потому презирали всегда тех, кто оставлял веру отцов своих. Напрасно твердила ему Ольга: «Сын мой, я познала Бога и радуюсь; и ты будешь радоваться, если познаешь Бога». «Дружина будет смеяться надо мною, – прерывал ее нетерпеливый Святослав, – как мне принять закон одному?» «Все окрестятся, лишь бы ты начал», – возражала с неудовольствием Ольга, но юноша отворачивался от нее с досадой, сердился и продолжал творить «норовы поганские», для него любезные.
Тяжело было матери, горячо любившей сына, видеть, как мало он обращал внимания на ее увещания и просьбы; страшно было ей думать, что ожидает его в будущем свете, теперь перед ее глазами открывшемся, за такое слепое упорство; но делать было нечего. Затаив грусть в сердце, она умолкала, печальная, и возлагала всю надежду на Бога: «Если Бог хочет помиловать род мой и землю Русскую, то возложит им на сердце обратиться к нему, как возложил и мне», – так думала Ольга и молилась за сына «по вся дни и нощи», говорит летописец, «кормящи сына до мужества его и до возраста его».
А он, возросший и возмужавший, позабыл вовсе о ее наставлениях: он думал только о битвах и тотчас начал «собирать вои многи и храбры, легко ходя, аки пардуст», посылая сказать племенам, на кого собирался: «Хочу на вас ити».
Стан его не походил на прежние: обоза за ним не следовало, шатров не имел он никогда, а спал на голой земле, положив под себя войлок, с седлом в головах. Котлов с ним не бывало, и мясо не варилось: на углях пек он, что ему попадалось – конину, зверину или говядину, и ел, «потонку изрезав». Так жил он, так жили и все его воины.
С какой же страны начать ему свои бранные поиски? Куда идти? В знакомые места, где уже воевали его удалые соотечественники, ему не хотелось: что взять на севере? Трудно ли справляться со смирными славянскими племенами на западе! На юг, под Царьград, дорога была слишком известна. И Святослав решил идти на восток, к Волге, туда, где так ужасно погибли Игоревы дружины и где тлевшие кости их давно призывали себе мстителей.
По степям, по рекам, через дремучие леса, путями непроходимыми, пришел он из Киева, наконец, на Оку; там жило суровое племя вятичей. «Кому дань даете?» – спросил Святослав. «Даем по шлягу от рала хазарам», – отвечали они. Русский князь обложил их своею данью и пошел далее.
Сначала плыл он Окою, из Оки переправился в Волгу, спустился вниз по этой широкой реке и увидел, наконец, за нынешней Казанью, богатый город Булгар, производивший издревле обширную торговлю с арабами, хазарами, весью, пермью и самою русью и бывший складочным местом товаров Востока и Севера.
Чего желать лучше молодому князю? Можно ли ему упустить из рук такую привлекательную добычу? Святослав напал на Булгар с удалой своей дружиной, взял, ограбил и разорил так, что этот знаменитый город долго не мог подняться и достичь прежней степени величия.
Поплыв ниже, Святослав покорил буртасов, страна которых простиралась от левого берега Волги далеко в глубь Азии.
За буртасами встретилось с ним войско хазарское, вышедшее с самим каганом защищать пределы своей земли. Но могло ли оно остановить поток гордого победителя! Произошло сражение, и хазары были разбиты наголову, дорого заплатив за истребление руси в 913 году.
Уничтожив войско, Святослав уже не находит более никаких препятствий. Несчастные жители бросались с дороги, искали себе спасения в соседних странах, надеясь после первого погрома заключить договор с русью и опять поселиться на своей родине в их подданстве. Святослав благополучно достиг устья Волги, где процветал издавна по обеим берегам ее знаменитый Итиль, еще более богатый, чем Булгар, столица хазарских каганов, славная на всем Востоке, долговременное пребывание народа образованного и сборное место многих азиатских торговцев. Город был уже пуст. Жители разбежались; одни на ближнем острове готовились к обороне, другие удалились на остров Дербентский и со страхом ожидали решения своей участи. Святослав взял город и нашел здесь еще более добычи, чем в Булгаре; воины его разграбили и опустошили все.
И вот перед ними необозримое Хвалынское море. Могли ли внуки норманнов преодолеть искушение разгуляться по широкому его раздолью, поиграть с его ветрами и волнами, поспорить с бурями и, наконец, посмотреть тех плодоносных берегов, где уже были их отцы и так легко разнесли славу ужасного русского имени!
Русь пустилась по Каспийскому морю и дня через четыре или пять высадилась уже на берегах Дагестана. Там красовался Семендер (между Итилем и Дербентом, близ Тарху), со своими мечетями, синагогами, церквями, окруженный садами и виноградниками, в которых считалось до сорока тысяч лоз. Он разделил участь Булгара и Итиля.
Святослав у подножия Кавказа! Он победил здесь ясов, обитавших в пределах Грузии, и касогов, соседних с Азовским морем. Тогда же, вероятно, был занят русью и остров Тамань, образуемый двумя устьями Кубани.
Здесь, в виду любезного руси Черного моря, на крепком острове, по любимому обычаю норманнов, мог он отдохнуть после долгих утомительных походов и сохранить без опасности добычу, которой был обременен; после он, кажется, и оставил здесь несколько воинов, чтобы удержать за собою это важное место, при двух морях, ключ к странам Кавказским, с которыми теперь он только что познакомился, – основание княжества Тмутараканского, на развалинах Таматархи или Фанагории, принадлежавшей древнему Боспорскому царству.
Отсюда Святослав мог идти вверх по Дону; он взял хазарскую крепость на берегах этой реки, верстах в семидесяти от устья, Саркел или Белую Вежу, построенную для хазар греческими мастерами от набегов печенежских перед тем лет за сто; поднимаясь еще выше, напал на вятичей, обложил их данью и вернулся в Киев по старой дороге, которой вышел оттуда.
Три года продолжались бранные набеги молодого князя. Слава о его подвигах пронеслась повсюду. Обитатели Джордшана, еще полные страха, рассказывали Ибн Гаукалу, арабскому путешественнику, около 969 года, о губительном нападении руси, которое осталось надолго в памяти приморских Каспийских областей и попало во все современные летописи.
Страны, прилежащие к Черному и Азовскому морю, также с трепетом услышали новое имя, грозившее затмить все прежние. Калокир, сын херсонского начальника, известил о нем, вероятно, императора Никифора Фоку и получил поручение пригласить могучего русского витязя на помощь империи.
Святослав Игоревич. Скульптор Е.Е. Лансере.1886 г.
Не успел отдохнуть Святослав в Киеве, как явилось к нему это посольство. Греки просили Святослава наказать болгар, навлекших на себя гнев Никифора, за то ли, что они не мешали уграм переправляться через Дунай и тревожить пределы империи, или за то, что требовали от него дани.
Святослава зовут на войну! Он ли откажется? Какой пир для него веселее войны? А греки предлагают ему еще тридцать пудов золота кроме будущей добычи. С восторгом услышал он предложение, думал недолго и кликнул клич по всей стране своей, возбуждая особенно молодежь, которая, только что наслышавшись о блистательных его подвигах на Оке, Волге, Каспийском море, Кавказе, рвалась и без того делить с ним труды, опасности, добычу и славу.
Собралось многочисленное войско, до шестидесяти тысяч человек, по свидетельству греков, и легкие ладьи понеслись по знакомому Днепровскому пути, объявились скоро на Черном море и вошли в устье Дуная.
Встревоженные болгары, собрав, что могли, силой хотели воспрепятствовать высадке. Напрасно. Удалые варяги быстро выскочили из своих судов, подняли перед собою длинные щиты, обнажили мечи и начали рубить наповал во все стороны. Болгары не выдержали стремительного удара, смешались, бежали и вынуждены были запереться в Доростоле (что ныне Силистрия). Царь их Петр тут же умер, пораженный от горести внезапным ударом. Святослав пустился по Дунаю, взял семьдесят городов и обосновался в Переяславце.
Тогда-то хитрый грек, который находился беспрестанно при нем, вкрался ему в душу и стал почти братом, сообщил ему тайные свои намерения, внушенные, вероятно, его же доблестью, которой, на его глазах, ничто не могло противиться. Калокир хотел овладеть византийским престолом, переходившим тогда из рук в руки, и за помощь Святослава обещал оставить ему навсегда Болгарию, а дань платить больше прежней.
Искатель приключений, с пылким воображением, Святослав рад был случаю пуститься на новые опасности, помериться с другими сильнейшими противниками и получить в свои руки распоряжение престолом империи. Условие заключено.