Всё это происходило с завидным постоянством, год за годом, с мая по сентябрь. Павел Иванович купался в сухую погоду и в дождь, в жару и в длительное похолодание. Всё отличие заключалось в длительности пребывания на берегу. Если было солнце, то под ним можно было и полежать часок-другой, если же тучи и ветрено – пребывание на берегу продолжалось считанные минуты. Но в любом случае водная процедура занимала не более двух минут. Большего организм не выдерживал.
Что же это за речка такая, купаться в которой могут только особо стойкие люди? Есть, есть такая. Весьма живописная, кстати.
Необходимо отметить: несмотря на все испытания, сопутствующие погружению, май Павел Иванович ждал с нетерпением. И пусть его заранее колотила дрожь, губы синели, а кожа покрывалась пупырышками, он знал: как только в саду засвищет соловей, его обязательно потянет на знакомый бережок. Там он разденется и, поругивая себя за безрассудство, спустится к воде, окунёт одну ногу, другую, изумится собственной храбрости и, пугая мелких рыбёшек, сойдёт в глубину – туда, где примерно по пояс. Небольшое усилие – и холодная вода сомкнётся над головой отчаянного купальщика. Ну, а дальше – как обычно: берег, прыжки для сугреву, энергичные размахивания руками и прочие телодвижения.
Говорят, в одну реку нельзя войти дважды. Как бы не так! Павел Иванович опровергает это утверждение год за годом. Конечно, можно сказать: это только кажется, что вода в реке всегда одинаковая. Но у Павла Ивановича на сей счёт своё, сугубо индивидуальное мнение. Прежде всего, в плане температуры.
Ёжик и верблюд
«Все называют меня верблюдом, даже ёжик. Мол, ни на что другое, как жевать колючки, я не способен. Но ведь сам-то он – типичная колючка, причём не маленькая. А я его не трогаю! Значит, никакой я не верблюд, а… Ну, скажем – корабль пустыни!»
Довольный найденным определением, верблюд усмехнулся. Не хотелось ему быть вечно жующей скотиной с минимальными жизненными потребностями. Этаким ходячим бурдюком. И жирафом, до которого медленно доходит, быть не хотелось. А вот на чистокровного арабского скакуна он согласился бы. Кого ещё так холят и лелеют? И никому не придёт в голову нагружать тонконогого красавца тюками с товаром и домашними пожитками. Хозяин скорей сам их понесёт, лишь бы не утруждать благородное животное. Но, видимо, гарцевать под парчовой попоной верблюду не суждено.
Между тем, ёжик посматривал в сторону тяжело груженого верблюда и недоумевал: как тот всё это понесёт? Он же не самосвал, в конце концов, не КамАЗ с прицепом. Впрочем, верблюд – он и в Африке верблюд. А коли так – грузи его до упора!
Ежу стало понятно, насколько благоволила к нему судьба, сделав его маленьким и шустрым. И насколько не повезло верблюду, вынужденному всю жизнь горбатиться за ведро воды перед долгим переходом через пустыню. Игольчатый пригляделся повнимательнее и заметил аппетитного вида слизняка, ползущего по травяному листу. Больше верблюд его не интересовал.
Двугорбый ещё немного повздыхал над своей незавидной судьбой, но потом вспомнил: у скакуна ведь жизнь тоже не сахар. Время от времени его так гонят вскачь, что не позавидуешь. А вот его, верблюда, никто никуда не гонит. Понимают: бесполезно, да и себе дороже. Так что, может, не всё так плохо?
Медленно встал и величавой поступью тронулся в путь. Всё-таки, он не столько верблюд, сколько корабль пустыни. Верблюды в зоопарке. Они ещё плюются в не в меру любопытных зрителей. Но это же некультурно! Корабль пустыни себе этого никогда не позволит. Влагу нужно экономить.
Назвался груздем
В кузове было не продохнуть, а представители грибного братства всё прибывали. Урожай в этом году выдался на славу и подосиновиков с маслятами было великое множество. А ещё подберёзовики, белые, рыжики, сыроежки… Куда девать всю эту прорву, было непонятно. Решили грузить в кузов, а там видно будет.
Грузовик уже стронулся с места, когда на обочине нарисовалась колонна груздей. Водитель заглушил мотор и замахал руками: в кузов! Что вызвало негативную реакцию у плотно спрессованной массы грибов, особенно у белых и подосиновиков:
– Они там что, с ума посходили? Ступить же некуда! И так кругом сплошные сыроежки. Какой от них прок? Труха одна. Суп из них не сваришь, на зиму не засушишь. То ли дело мы! Крепыши! Нас и на сковородку можно, и в суп. И если кого и грузить в кузов, так только нас одних. А остальных можно и выкинуть. В том числе, и маслят – скользких да прилипчивых. Но они хоть на засол годятся и их пребывание здесь ещё имеет какое-то логическое объяснение. Но грузди… Они же всех накроют своими широкими шляпами! И мы так и не увидим, куда нас везут! Нет, грузди нам не нужны!
Виновники всеобщего недовольства чувствовали нараставшее раздражение и конфликтовать с враждебной массой не хотели. Обратились к водителю грузовика:
– Может… Мы… Это… К тебе, в кабину… Потеснимся, утрамбуемся… А?
– Нет, братцы, не пойдёт. Вы же не лисички! Вот лисичек я бы с удовольствием. Лисички – это…
По лицу водителя расплылась мечтательная улыбка и грузди смущённо потупили очи. Но лезть в кузов по-прежнему не хотелось и они предложили:
– А если мы скажем, что мы лисички? Мы же похожие. Ну, немножко побольше, чуточку погрубей. Нас иногда даже путают…
– Нет, вы уже назвались груздями. Полезайте в кузов. В кабине вы без надобности. Дорога длинная, мало ли кто встретится по пути? Настоящие лисички, например. И куда я их посажу? Не ломайтесь, лезьте, куда сказали. И поживей!
Водитель нажал на стартер, двигатель завёлся и грузди нехотя полезли в кузов. Ступить там было некуда и они расположились прямо поверх голов ошеломлённых таким нахальством пассажиров. Но спорить было бессмысленно и бесчисленные подберёзовики и маслята покорно приняли на свои шляпки тяжёлую ношу. Хорошо ещё, грузди – не мухоморы. Мухоморы – это полный абзац! Хуже них только бледные поганки.
Запах денег
Юрий Петрович был обладателем удивительного, уникального таланта: невероятной, сверхъестественной чувствительностью к запахам, исходящим от денежных знаков. Принюхавшись, он мог практически безошибочно определить, кто последним держал купюру перед тем, как она к нему попала. Причём чем выше был номинал, тем проще было Юрию Петровичу. В этом свете совершенно естественным выглядел тот факт, что работе с тысячерублёвкой он всегда предпочитал работу с пятитысячной бумагой. Что же касается сторублёвок и прочей мелочи, то на этих платёжных средствах феноменальные способности Юрия Петровича заканчивались и он становился таким же, как все.
***
Эта пятитысячная банкнота сразу привлекла его внимание. Всё указывало на то, что последним её обладателем была дама, далеко не безразличная к своей внешности. А ряд косвенных факторов указывал на то, что она, ко всему прочему, была ещё и блондинкой, что особенно воодушевило Юрия Петровича, жгучего брюнета.
Но из чего он исходил в своих выводах, на что опирался? Помогало хорошее знание рынка косметических товаров, знакомство с сильными и слабыми сторонами различных производителей парфюмерии, их ориентировкой на пожелания той или иной группы потребителей. Например, не подлежал сомнению такой факт: вряд ли брюнетка воспользуется тональным кремом от Garnier, имея возможность приобрести аналогичный крем от Giorgio Armani. А здесь было именно так.
Высокое качество используемой косметики предполагало и высокий уровень благосостояния таинственной незнакомки, что не могло не радовать. Юрий Петрович рисовал в своём воображении прелестный образ и с каждым новым запахом, который ему удавалось распознать на обследуемой купюре, его уверенность в безошибочности своих суждений только возрастала. Например, подобной губной помадой могла пользоваться лишь женщина с ослепительной улыбкой, устоять перед которой не было никакой возможности. Что же касается лака для ногтей, то это был и вовсе сигнал бедствия для каждого уважающего себя мужчины.
Юрий Петрович ещё долго бы изучал заинтриговавшую его банкноту, но она была не одна. А раз так, следовало изучить и другую, номиналом в две тысячи рублей.
Здесь уже были совсем другие ощущения. И дело было даже не в цветовой гамме или рисунке, значительно уступавших своей изысканностью предыдущему платёжному средству, а в исходившей от банкноты поистине адской смеси запахов, поражавших своей дисгармоничностью и несуразностью. Один запах копчёной колбасы чего стоил! А ведь он ещё и смешивался с запахом машинного масла и тормозной жидкости! И вся эта жуткая какофония накладывалась на запах отвратительного кофе, что вызывало прямо-таки рвотный рефлекс. «Опять частник побеспредельничал! Ну, завёл ты автосервис, бабки вложил, причём немалые… Что ж ты со здоровьем-то своим делаешь? Это ж надо: протереть руки ветошью – и за бутерброд! А кофе… В нём и кофе-то нет! Ни зёрнышка! А как можно такими руками вести взаиморасчёты? Это же деньги! Они же потом какому-нибудь пианисту достанутся! И как тому быть после этого? Он ведь, если узнает, кто был его предшественником, все ноты перепутает! До диез от ля бемоль не отличит!»
Вспомнилось, как однажды ему встретилась купюра, побывавшая у дирижёра симфонического оркестра. Это было нечто! Бумага впитала в себя не только запах цепких дирижёрских пальцев, но и энергетику, которая буквально извергалась из повелителя созвучий и аккордов. Бумага прямо-таки трепетала в руках Юрия Петровича, возбуждая в нём широчайшую гамму чувств: от божественного восторга до глубокой печали, от робкой надежды до жестокого разочарования. Он даже не понял сперва, что происходит, и только уловив запах пота, смешанного с тончайшим ароматом мужских духов LACOSTE, догадался, с кем имеет дело. Кстати, дирижёрский пот – это нечто особенное: совсем другое, нежели пот слесаря-водопроводчика. Тут и объяснять ничего не нужно.
Юрий Петрович вложил в бумажник изученные вдоль и поперёк двух- и пятитысячную купюры и придвинул к себе чашку горячего кофе. Ах, какой аромат! И как же мало нужно человеку для полного счастья! Включил телевизор. Там как раз начиналась трансляция концерта симфонической музыки, после которого ожидалась передача «Ваш личный автомобиль. Маленькие хитрости большого ремонта», после которой предстоял просмотр фильма «В джазе только девушки» с участием Мэрилин Монро – любимой актрисы Юрия Петровича. Всё – в точном соответствии с программой передач, изученной накануне.
Воронка @ снаряды
Электричка замедлила ход и остановилась. Двери раскрылись и Валентин Петрович ступил на платформу. Здравствуй, дача! Целую неделю не виделись.
Он уже подходил к участку, когда почудился знакомый запах. Нахлынули воспоминания…
Надо сказать, в настоящее время Валентин Петрович пребывал в статусе пенсионера. Трудовая биография его была небогата: армия, завод, вечерний институт, инженер-технолог. Ничего героического. И могло так случиться, что ему и вспомнить-то было бы нечего, если б не два года службы в артиллерийских войсках.
***
Провожали его шумно, гуляли до утра. Ну, а потом – армейские будни. Валентин Петрович попал на гаубичную батарею подносчиком снарядов и относился к своим служебным обязанностям со всей серьёзностью. Почему и не подвергался излишним нападкам со стороны сослуживцев.
Особенно привлекательны были стрельбы на полигоне. Орудие рявкало с такой силой, что дух захватывало. Гильза упруго выскакивала из орудийного затвора и Валентин Петрович тут же вставлял туда другой снаряд. Пли!!! На горизонте вставало облако пыли, наводчик вносил соответствующую поправку и всё повторялось вновь. И это было здорово!
***
Открыл скрипучую калитку, прошёл в дом. Переоделся. Вышел на крыльцо.
Июньское солнце припекало вовсю. Какая же всё-таки это благодать – подмосковное лето! Но дело не терпит. Взял из сарая грабли и прошёл на участок.
То, что он увидел, поразило его в самое сердце. Прямо посреди ухоженных грядок с луком, петрушкой и укропом красовалась… большая воронка! Точно такая же осталась бы от гаубичного снаряда. И запах… Лёгкий, почти неуловимый, но только не для бывшего артиллериста.
Значит, пока его не было, кто-то обстрелял его участок? Но кто и зачем? И почему нет никакой реакции окружающих? Им что, по барабану, что их соседа кроют тяжёлыми снарядами?
Недоумевая, подошёл к краю воронки. Услужливая память напомнила один эпизод, случившийся в армии. Их лейтенант получил очередное звание и на радостях пальнул куда-то не туда. Оказалось – в колхозное поле. Но поле – не дачный участок! И, в конце концов, там произрастала лебеда, а не радовали глаз грядки с овощами, в которые вложен немалый труд!
Возмущение нарастало. Ему что, теперь придётся эту воронку засыпать? А землю где брать? Земля-то должна быть не абы какая, а удобренная. И, кстати, кто вернёт ему морковь, уничтоженную артиллерийским ударом?
В голову пришла и другая мысль: а с чего это он решил, что данная воронка – от снаряда? Может, это авиационная бомба? Ну, бомбардировщик пролетал мимо и потерял… Могло ведь так случиться?
И чем больше он рассуждал на эту тему, тем становилось очевиднее: разборки предстоят долгие и каков будет результат – совершенно непонятно. А коли так – ну его к лешему! Никто же не пострадал. Земля? У него есть компостная куча. Вот и пригодилась.
Валентин Петрович повеселел и уже не с таким пессимизмом посмотрел вокруг. Всякое бывает! В армии, на крупных учениях они как-то пальнули и вовсе не туда. Ошиблись с расчётами. Ну, и попали… Не то в коровник, не то в свиноферму… Вони было! Снаряд-то аккурат в кучу лёг… На скотном дворе… Но ничего, разобрались. Главное, никто не пострадал, животные – в том числе.
Потянуло посмотреть, что там, на дне. Спрыгнул и… замер: в стенке торчал неразорвавшийся снаряд! Мама родная! А если он сейчас рванёт!
Мухой вылетел из воронки… Отбежал на пять метров… Бросился на землю, зажав голову руками… Боже, спаси и сохрани!
Однако, взрыва не последовало и Валентин Петрович успокоился. Принялся рассуждать: «Так, значит, снарядов было два! Один взорвался, другой – нет… Но это невозможно! Любой артиллерист вам скажет: два снаряда в одну воронку не падают! Можно шарахнуть по колхозному полю, разнести в щепки чей-то сарай и это будет нормально. Но чтобы положить один в один… Нет, это абсурд!»
Оторвал голову от земли, вгляделся в чернеющую яму. Появление воронки на его территории вызывало всё больше вопросов. Но главным и совершенно неумолимым был: как, каким образом случилось столь сверхъестественное попадание? Кто тот наводчик и что это за орудие, стреляющее столь метко? Меняются все ориентиры! Теперь, в случае боевых действий, и спрятаться будет негде! Только завалишься в свежую воронку – тебя тут же и накроет! И ничего не останется!
Перспектива бесследного исчезновения в боевой обстановке была столь впечатляюща, что Валентин Петрович похолодел. А ведь он всего лишь две недели назад поругался с соседом, Петром Кузьмичём, по совершенно ничтожному поводу – тот ремонтировал забор и передвинул угловой столб, нацелившись на чужую территорию. Нужно срочно помириться, не то…
Что могло случиться в случае продолжения ссоры, было непонятно. Но лучше не рисковать. Воронку – засыпать, и побыстрей. Кажется, пока всё. Другие работы – по мере необходимости. Эх, как же хорошо в июне месяце!
Валентин Петрович встал, отряхнулся, вынес из воронки боеприпас, положил возле забора. «Надо позвонить сапёрам. Пусть приедут, обезвредят…» Выкатил из сарая тачку и прошёл к компостной куче.
Трудовые будни начались.