Философия Адамса могла, вероятно, создать социальную ответственность, но экономическую стагнацию; философия Гамильтона же создать социальную безответственность, но экономический прогресс185.
Гамильтон искренне верил, что, как и в Британии, для сильных Соединенных Штатов необходимо, чтобы богатство было сконцентрировано в руках небольшой элиты. Он считал, что подавляющее большинство народа слишком невежественно и неспособно играть значительной роли в государственном процессе. Народ, он считал, «беспорядочен и неспособен понимать, что правильно»186.
Второй инициативой Гамильтона в его «Американской системе» были правительственные инвестиции в инфраструктуру, что также было прогрессивно. Например, проект строительства Канала Эри (Erie Canal), который строился в 1817—1825 годах, стал одним из успешных ранних инфраструктурных проектов США. Финансирование строительства было реализовано через выпуск 20-летних облигаций в 1817 году штатом Нью-Йорк на 200000 долларов под 6% годовых. Однако, уже в 1821 году пошли доходы от сборов с завершенных секций канала и к 1825 году сборы существенно превзошли процентные платежи по долгу187. Проект Канала Эри в свое время абсолютно подтвердил превосходство развития финансовизации американского государственного строительства.
«Американская система» Гамильтона впоследствии сильно повлияла на немецкого экономиста Фридриха Листа, который, приняв во внимание основные принципы Гамильтона, сформулировал свою концепцию «Национальной системы» для растущей тогда Германии, послужившей также для организации немецкого Таможенного союза «Zollverein» – торгово-экономического объединения германских земель, защищенного снаружи. История показала ему, что промышленное развитие является ключом к «производственному капиталу, богатству и национальной мощи», а протекция является ключом к промышленному развитию. Лист писал: «Менее развитые страны должны сначала развиться искусственными методами до такого уровня, до какого английская нация была искусственно поднята»188.
Однако, несмотря на то, что Гамильтон предложил почти готовую экономическую стратегию для США, его видение не получило широкой поддержки в Конгрессе, где доминировали южные плантаторы, не заинтересованные в развитии американской промышленности. Как было описано выше, промышленная революция в Британии и возросший спрос на хлопок сделали его экспорт очень прибыльным, и южанам было невыгодно что-либо менять в этой ситуации. Им также было удобно импортировать качественную производственную продукцию из Европы по низким ценам, а это не могло стимулировать внутреннее американское производство. Даже Томас Джефферсон активно поддерживал такую экономическую линию, сам будучи плантатором, так как для него идеальное общество основывалось на сельскохозяйственной экономике с самоуправляемыми фермерами189.
Южные аграрные штаты, предпочитающие свободную либеральную торговлю, постоянно пытались снизить тарифы, в то время как Северные индустриальные штаты, стремившиеся развивать промышленность, пытались держать их высокими для протекции своих «молодых отраслей» («infant industries») – именно этот принципиальный конфликт и стал основной причиной американской Гражданской Войны 1861—65 годов. Избравшись на пост президента, Линкольн, принципиальный сторонник индустриализации страны, смог поднять промышленные тарифы до их самого высокого уровня, которые держались так еще долго после войны. Тарифы на производственный импорт оставались на уровне 40—50% до Первой Мировой войны, и были самыми высокими среди всех стран в мире190.
Однако, такая экономическая причина казалась не совсем удобной для самой кровопролитной войны, где погибло больше всего простых американцев, и была сложноватой для понимания обычных граждан, поэтому населению больше запомнился «аболиционизм», т.е. движение за отмену рабства. Экономика южан сильно зависела от эксплуатации рабов, которые приносили огромные прибыли плантаторам на полях хлопка и сахарного тростника. Поэтому северянам было выгодно поддерживать движение аболиционистов для подрыва экономики южан – права чернокожих, на самом деле, мало кого интересовали, так как реальную свободу и права чернокожее население получило только спустя целое столетие, и больше ассоциировалось с движением Мартина Лютера Кинга в 1960-х годах.
Опиумное дело Британии
Как уже неоднократно описывалось выше, азиатские товары, в частности специи, всегда очень ценились в Европе. И после голландцев эстафета морской торговли с Азией перешла к британской морской державе. Британская Ост-Индская компания получила монопольное право от своей Короны на торговлю от мыса Доброй Надежды на юге Африки и до Магелланова пролива Южной Америки, т.е. на всю территорию Индийского и Тихого океанов.
Несмотря на популярность и других товаров и специй, к концу XVIII века основное внимание Британской Ост-Индской компании было приковано к чаю из Китая, который настолько стал популярным и модным напитком в Англии, что Парламент даже издавал законы, предопределяющие компании держать определенное количество чая в Лондоне как запасной резерв. К 1820 году китайский чай стал формировать одну десятую государственных доходов Англии и почти всю прибыль Ост-Индской компании191.
Однако, в то время, как английский спрос на китайский чай все возрастал в конце XVIII века, китайцам все еще не было интересно ничего из европейского.
Когда в 1793 году лорд Макартни был отправлен послом в Китай с образцами британских фабричных изделий и представил их императору Чиен Лунгу, то получил такой ответ: «иноземные дорогие товары меня не интересуют. Как вы посол можете видеть сами, мы обладаем всем. Я не вижу ценности иноземным товарам и изобретениям, и не вижу использования изделиям вашей страны». Это заявление… отражало основную самодостаточность китайской аграрной экономики, огромную внутреннюю торговлю и уровень развития городского ремесленничества… Сэр Роберт Харт столетие спустя писал: «у китайцев лучшая в мире еда, рис; лучший напиток, чай; и лучшая одежда из хлопка, шелка и мехов. Обладая всеми этими базовыми товарами и их бесчисленными дополнениями, они не нуждаются в покупке чего-либо и где-либо еще даже на пенни». Отсутствие эффективного спроса со стороны Китая повлекло за собой фундаментальную проблему в Старой Китайской Торговле, ее односторонний баланс192.
К началу XIX века Китай демонстрировал сравнительно высокую экономическую стабильность и был самодостаточным по многим направлениям.
Процветание торгового класса взросло от по-настоящему массивной межрегиональной торговли, эквивалентной в категории на душу населения с Европой XIX века, а в абсолютных величинах намного большей. Экономика была очень монетизированной, и крестьянство, хотя и было под принуждением, тем не менее, не было прикреплено к феодальным структурам, в отличие от крестьян Пруссии до начала XIX века или России до отмены крепостного права в 1861 году193.
Так, не имея другой альтернативы, Ост-Индская компания была вынуждена оплачивать свою торговлю большим объемом драгоценного металла и монет. «В течение пятидесяти сезонов в 1710—59 годах, экспорт из Англии на Восток составил 26 833 614 фунтов стерлингов сокровищами и только 9 248 306 фунтов товарами», писал историк Морзе в своих хрониках194.
Однако это было время меркантилистов, и рост торгового дефицита считался большим злом, разрушающим национальное богатство. В результате активного поиска всевозможных решений таковое было найдено в Индии. Британцы обнаружили, что, не имея интереса к европейским товарам, китайцы, тем не менее, готовы были покупать индийские хлопок и опиум. После 1804 года компания уже почти не отправляла серебро из Европы в Китай. Напротив, рост индийского импорта в китайский Кантон вскоре изменил поток денег в обратную сторону195. В свою очередь, Индия должна была потреблять увеличивающийся британский текстиль. Это была великолепная схема: треугольная торговля между Англией, Индией и Китаем, где Индия должна была потреблять английские промышленные изделия, Китай должен был потреблять индийский опиум, и англичане вывозить китайский чай. И главное – прибыли от всей этой торговли шли к британцам.
Единственной проблемой было то, что у Индии было собственное развитое текстильное производство, особенно в Бенгалии, которая была главным регионом-экспортером текстиля196. Однако, вскоре англичане не только запретили импорт текстильной продукции из Индии в Британию, но и в целях устранения конкуренции наложили тяжелые ограничения и высокие сборы на индийскую текстильную отрасль в 1797—1825 годах197.
Все эти события совпали с развитием английской промышленной революции как раз, когда это было остро необходимо для роста фабричной производственной системы, так как излишек производства требовал быстрой реализации. И создание мирового рынка для своего развивающегося производства стало важнейшей геополитической стратегией Великобритании в начале XIX века. Поддерживаемые военно-морским флотом, английские торговцы-экспортеры стали играть важную роль в реализации вовне излишков производства, позволяя своим новым фабрикам и машинам увеличивать производственные обороты и создавать настоящий индустриальный экономический бум в Великобритании.
Если, в 1800 году на Британию приходилось около 4% мирового мануфактурного производства, что делало ее четвертой в рейтинге крупнейших производственных стран после Китая, Индии и России, то к 1860 году она стала лидером по объемам производства, занимая около 20% мирового объема198. Британское производство на душу населения выросло в 8 раз между 1750 и 1860 годами, что было в 4 раза выше уровня Франции и Германии. Соотношение же рабочей силы, занятой на британском производстве, выросло с 22% до 43% между 1700 и 1890 годами, в то время, как занятых в сельском хозяйстве стало меньше, с 56% до 16%199. Таким образом, обратной стороной британской промышленной революции стало расширение рынков сбыта, без чего эффект такой революции, вероятно, не был бы столь значимым, если бы Индия и другие страны не абсорбировали бы вынужденно такое количество новых изделий.
Между тем, британская опиумная торговля процветала. К 1839 году импорт опиума в Китай составил более 2550 тонн в год200.
В целях предотвращения потенциальной конкуренции со стороны Турции и Персии, поддерживаемых США для проникновения на китайский рынок, Британская Ост-Индская компания сильно увеличила производство опиума в Индии. Площадь выращивания опиума в Бенгалии (восточной Индии), например, увеличилось с 36 400 гектаров в 1830 году до 71 200 гектаров к 1840 году и до 200 000 гектаров к 1900 году. В результате, цены на опиум существенно упали. Выраженные в испанских серебряных долларах цены за коробку опиума из Патны (Бихар) упала с 2500 долларов в 1822 году до 585 долларов в 1838 году. Это позволило еще большему числу китайцев пристраститься к опиуму, что привело к еще большим объемам потребления.
Опиумная торговля стала настолько важной, что обычные корабли уже стали неактуальными. В 1830 году появились специально построенные «опиумные клипперы», которые были тяжело вооружены для защиты ценного груза от пиратов и китайских властей, и быстрее обычных кораблей, что ускорило доставку на две трети. Вместо одного плавания из Индии в Китай и обратно за год, опиумные клипперы могли совершать три плавания, перевозя большие объемы опиума из Патны и Малвы в Китай201.
В 1834 году монополия Ост-Индской компании в азиатской торговле закончилась, так как лоббисты «свободной либеральной торговли» в Парламенте победили, и на прибыльный опиумный рынок хлынуло большое количество новых частных торговых компаний, которые стали открывать свои представительства на юге Китая и инвестировать капитал в расширение своих торгово-финансовых операций в Азии.
Экономическое завоевание Китая европейскими захватчиками происходило в три этапа. На первом, торговый баланс и поток серебра повернулся в пользу иностранцев в 1826 году. На втором этапе, британские производители начали приходить в Китай так, что страна известная своей текстильной продукцией к 1870 году потребляла Ланкаширские хлопковые изделия, занимавшие около трети ее всего импорта. И на третьем, приток иностранных производителей привел с собой иностранный капитал, вместе с железными дорогами, хлопковой переработкой и другими предприятиями, требующими аккумулирование капитала, чего в Китае не было202.
Развивая свой бизнес вдали от Лондона, такие новые торговые дома, одним из которых была знаменитая компания Jardine Matheson в Гонконге, становились глобализированными и космополитичными. Для них все меньшее значение имела своя родная страна, и новым пристанищем становилось место, где удобно капиталу и бизнесу. Создавалась новая концепция деятельности транснациональных торговых корпораций.
Опиумная же торговля в результате породила две Опиумные войны между Британией и Китаем, первая из которых в 1839—42 годах повлекла за собой потерю Китаем Гонконга и открытия пяти дополнительных портов для дальнейшей британской торговли. Нанкинский договор по результатам войны также даровал неприкосновенность и экстерриториальность британским торговцам на этих территориях, что стало огромным унижением когда-то великой Китайской империи, отказавшейся в свое время развиваться вовне, торгуя с «варварами». И это унижение стало критическим аргументом для японских лидеров при Революции Мэйдзи 1868 года, которые твердо решили ускоренно модернизировать свою военную силу и экономику, чтобы не допустить повторения китайского сценария у себя.
Глава 4. Расцвет и кризис капитализма в XIX веке
Известный историк бизнеса Альфред Чандлер писал, что между 1830 и 1885 годами быстрое падение себестоимости транспортных и коммуникационных операций в сочетании с относительно низкими тарифами (за исключением США) существенно увеличило объемы международной торговли и породило глобальное уравнение заработных плат, цен на землю, арендных цен и процентных ставок203. На этом фоне бурного глобального экономического развития, конечно же, особо выделялась Великобритания, которая смогла заметно опередить в своем развитии все остальные государства благодаря промышленной революции и явному военно-морскому превосходству.
К середине XIX века стало очевидно, что британская промышленная техника существенно опережает весь мир. Частные бизнесмены и представители правительств с Континента приезжали с турами смотреть… И само собой разумеется, что в 1851 году большая Выставка в Хрустальном Дворце (Crystal Palace Exposition) ознаменовала собой апогей Великобритании, как «мастерской всего мира»204.