– Прокляты?
– Прокляты, – повторила бабушка. – Привидением прачки, что сидит на берегу реки и отстирывает пятна с серой ткани.
– Так не бывает, – пробормотала Поппи, но в груди у неё заворочалось беспокойство.
– Может, и не бывает, но есть те, кто её видел, – лукаво усмехнулась бабушка. – А теперь, раз следующие пару недель ты поживёшь со мной здесь, в Пене, пока твой папа в отъезде, я хочу, чтобы ты следовала четырём простым правилам. Сейчас уже, похоже, все о них позабыли, но я, Поппи, бываю порой немного старомодной и предпочитаю их придерживаться.
Поппи достала из рюкзака записную книжку и стала записывать за бабушкой. С каждой строчкой её пальцы всё сильнее цепенели, а сердце ускорялось в знакомом ритме.
ПРАВИЛА:
1) Стирай только днём. Снимай постиранное с бельевой верёвки (даже если оно не просохло) не позднее шести вечера.
2) Весь сахар должен быть закрыт на замок.
3) На ночь закрывай и запирай окна и задёргивай шторы.
4) НИКОГДА, НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ не протирай подоконники.
Два
Сахар
Случай, послуживший началом истории Поппи, был совсем не счастливым. Вообще-то он был откровенно ужасным. И включал в себя три составляющие: грузовик, перевозящий мешки с грязным бельём, опасный поворот и маму Поппи. Любимую мамочку Поппи.
Когда Поппи думала о первых нескольких месяцах после несчастного случая, она вспоминала лишь одно большое чёрное пятно и маленькие цветочки на серебристой ручке гроба, внутри которого, как она знала, лежала её мама. Прошло одиннадцать месяцев, но это чёрное пятно всё так же висело перед её внутренним взором.
В тот день, когда врачи отключили аппарат и сердце мамы Поппи перестало биться, сердце Поппи начало время от времени ускоряться. Будто хотело что-то нагнать, как преследующая почтальона собака. Она не знала, почему так, но всякий раз у Поппи возникало необъяснимое чувство, будто из-за угла на неё несётся что-то страшное. Она не рассказывала об этом папе. Он бы ответил что-нибудь в духе: «Это психосоматическое» или «Сходи покатайся, и тебе станет намного легче». Папа думал, что катание на велосипеде может вылечить абсолютно всё, даже эту гнетущую ледяную пустоту, что будто лютый мороз сковал их жизни в тот день, когда мамы не стало.
Папа где только не катался и успел побывать в велотурах в более чем тридцати странах. Бабушка любила говорить, что его нужно наградить медалью за умение замарать лайкру до невозможности в более чем тридцати климатических условиях. На эти две недели папа уехал в Канаду, и бабушка могла увеличить это число до тридцати одного.
Бабушка была совсем не такой, как мама. Бабушка пила чёрный кофе. Мама – зелёный чай. У бабушки жил шумный мини-пиг. Мама жила сама по себе. В доме бабушки царил вечный беспорядок и буйство красок. В доме мамы всё было упорядочено, приглажено и вытерто. Поппи не считала, что одно лучше другого. Она знала лишь, что бабушка и мама всегда были разными. Не то чтобы они не любили друг друга. Просто мама всегда начинала вести себя немного странно, стоило кому-то сказать, что пора бы навестить бабушку, и никто не знал почему.
Следующим утром, то есть в воскресенье, Поппи наблюдала со своего места в гостиной за тем, как бабушка открывает уже вторую – первая была в девять часов – упаковку «Кислых клубничных колёс» Бонхильды Бонхоффер. Бабушка разматывала их, похожих на змеиные языки, и с жадностью уминала, пока её руки были заняты шитьём.
Бабушка ела так, что мама Поппи перевернулась бы в гробу. И бабушка предпочла бы съесть банку пиявок, чем то, что готовила мама по рецептам, соотвествующим принципам здорового питания.
Поппи вспомнила, как бабушка в один из своих редких визитов спросила маму:
– Что это за дрянь, дорогая? Отходы в корыте для свиней и то выглядят аппетитнее. Я лучше проглочу набор кеглей для боулинга, чем буду мучить себя этими сющи.
– Суши – это здоровая еда, бабушка, – пустилась тогда в объяснения Поппи. – Водоросли нори, которыми они обёрнуты, богаты витаминами и минералами. Это полезно для здоровья. Нельзя есть сладкое всю жизнь.
– Никто ещё не выжил на одних лишь сладостях, – вставила мама.
– Ну а я попробую, – не отступила бабушка. – Лучше умереть вкусной смертью, чем жить безвкусной жизнью. Таков мой девиз в отношении как стилей одежды, так и еды.
То утро, как и следующие несколько дней каникул, пока в окна барабанил дождь, Поппи провела за сортировкой пуговиц по цвету, форме и размеру. Их у бабушки были тысячи банок. Она постоянно покупала ношеные вещи, только чтобы срезать с них пуговицы, после чего сдавала вещи обратно в магазин.
Рядом с рабочим столом бабушки висел носок, куда она бросала ненужные пуговицы. Поппи быстро уяснила, что в конце дня его содержимое следует вытряхивать в одну из банок, прямо как мусор из корзины. Затем она перебирала их с помощью широкого подноса, словно золотоискатели на канале «National Geographic». Она уже успела найти среди пуговиц целую россыпь замечательных вещиц: напёрстки, беруши, маленький игрушечный кораблик, синие стеклянные шарики, кусочки цветного стекла, скрепки. А также кое-что, на взгляд Поппи, очень странное – маленький гребень с резным женским портретом.
– Костяной, полагаю, – сказала бабушка, изучив гребень под увеличительным стеклом. – Да, он определённо из кости.
– Из чьей кости?
– Китовой, полагаю, – рассудительно произнесла бабушка. – Или, возможно, носорожьей. Раньше чего только из костей не делали: корсеты, флейты, лопаты, пуговицы, даже дома.
Поппи поёжилась.
– В моей коллекции есть банки с пуговицами отовсюду. Кто-то, должно быть, спрятал в этой гребень, – сказала бабушка, нахмурившись. – В пуговицах заключена магия. Пуговицы закрывают куртки, карманы и сумки. Они держат вещи скрытыми от посторонних глаз. Не пропускают ничего внутрь и не выпускают ничего наружу. Если бы я не хотела, чтобы кто-то что-то нашёл, я бы спрятала это в банке с пуговицами.
– Можно я возьму его себе? – спросила Поппи, взяв гребень.
– Конечно. Носи его в волосах.
Поппи была не в восторге от идеи носить у себя на голове кусок старой кости. Но она примерила гребень ради бабушки.
Где-то в середине этой масштабной операции по сортировке пуговиц Поппи решила, что бабушке пригодилась бы целая отдельная комната для пуговиц.
– Куда ведёт эта маленькая дверь, бабушка? – громко спросила Поппи, стоя в чулане на втором этаже.
– Кажется, в старую кладовую для сахара, – донёсся снизу бабушкин голос. – Я не поднималась по этой лестнице последние шестнадцать лет, поэтому не могу быть уверена. Больная нога, знаешь ли. Во всех старых домах Пены есть кладовая для сахара, что-то вроде маленького чердака. Так постановил городской совет.
Поппи перелезла через ящики со всякой ерундой и пыльными костюмами, что бабушка успела накопить за многие годы, и потянула за дверцу. Она была заперта.
– А ключ есть?
– Я его потеряла, – вздохнула бабушка. – Тебе придётся воспользоваться скрепкой или ещё чем-нибудь, чтобы вскрыть замок.
Поппи поискала среди окружавшего её пыльного беспорядка и нашла стопку пожелтевших счетов, соединённых скрепкой. Руби Гаттс, лучшая школьная подруга, научила её вскрывать замки. Руби была как сорока. Она могла проникнуть куда угодно: в коробку с выпечкой мисс Баум, в шкафчик с тестами мистера Гилларда. Бабушка разрешила Руби приехать и пожить у них несколько дней перед началом школьных занятий.
Пара ловких движений – и маленькая дверца отворилась. Поппи протиснулась внутрь.
«Будь я хотя бы чуть-чуть крупнее, – подумала она, – я бы не пролезла».
Бабушка была права. Помещение действительно напоминало маленький чердак. Поппи смогла поместиться в эту комнату-шкаф, но для этого пришлось улечься на живот. Прямо над ней была крыша, и у Поппи возникло такое чувство, будто её запихнули в кукольный домик. Ей не терпелось показать эту комнату Руби, когда та приедет.
Стены закрывали бесконечные ряды коробок с кусковым сахаром. Похоже, здесь многие годы никто не бывал.
Поппи услышала, как бабушка открыла на кухне упаковку с печеньем.
– Ты пойдёшь со мной к врачу? – громко спросила бабушка.
Поппи не ответила. Она почувствовала что-то под собой. Что-то внутри своего кармана. Повернувшись на бок, она достала кошелёк, который подобрала в поезде пару дней назад. Сегодня Поппи впервые с приезда в Пену надела мандариновое платье.
Она собиралась поискать ту женщину на платформе или отдать кошелёк в бюро находок на станции, но, увидев ожидающую её бабушку с Черчиллем, она так обрадовалась, что всё остальное вылетело у неё из головы.
Кончиками пальцев девочка потянула замочек молнии. Внутри кошелька обнаружилось несколько вещиц, к которым Поппи не горела желанием прикасаться (мятый носовой платок, вымазанные в ушной сере беруши и ментоловые конфеты). Но ещё там оказалась старая потёртая книжечка размером не больше тоста. По краям торчали нити. Зелёная ткань переплёта показалась Поппи знакомой.
– Поппи?
Поппи выползла из кладовой и убрала кошелёк и книжечку назад в карман платья, чтобы изучить их потом на досуге. Спускаясь по лестнице к входной двери, она ощутила крошечный укол раздражения: жаль, что бабушке было назначено к врачу именно сегодня. Она пыталась слушать, что говорит бабушка, пока Черчилль бежал впереди них по улице, но её внимание постоянно ускользало, а руки то и дело теребили шёлковую обложку лежащей в её кармане книжки.
Три
Уксус
В приёмной врача пахло, как в гостинице, где Поппи останавливалась вместе с тётей в ночь несчастного случая с мамой. Плакаты на стенах выцвели, а заламинированные стенды, призывающие тщательно мыть руки, пошли пузырями и отслаивались.
Поппи почесала шею и оттянула колючий ворот вязаного джемпера. Утро выдалось на удивление холодным, но сейчас она жалела о своём решении одеться по погоде. Джемпер был ещё одним её творением. И хотя поначалу она думала, что сочетание коричневой, фиолетовой и белой шерсти – это оригинальная идея, в итоге пришлось признать, что джемпер был похож на то, что обычно набрасывают поверх дивана.
Бабушкин врач, доктор Йеммен, казался приятным мужчиной, но бабушка явно получала удовольствие, притворяясь, что ненавидит его.
– Тильда Хериссон? – позвал доктор Йеммен.
– Да иду я, иду, – отозвалась бабушка, поднимаясь и нащупывая в сумке направление. – Я не глухая. Орать необязательно.
– Сегодня у нас проверка слуха, так что вскоре мы сможем в этом убедиться, не так ли, миссис Хериссон? – улыбнулся врач.
– Что?! – выпалила бабушка.
– Еще я склоняюсь к проверке зрения, – добавил доктор Йеммен, заметив Черчилля. – Потому что я не помню, чтобы перед названием моей клиники было слово «ветеринарная».
– Забавно, – сказала бабушка. – Потому что я также не помню, чтобы где-то там висел знак «Свиньям вход запрещён».
Доктор Йеммен закатил глаза и убрал рецептурный бланк в папку, лежащую на стойке регистрации.
Бабушка подмигнула Поппи.
– Сиди здесь, пока я не вернусь, кнопка. Присматривай за Черчиллем. Я всего на минутку. – Доктор Йеммен поторапливал её войти в кабинет, и она пробормотала напоследок: – Если выйду от него живой.
Черчилль улёгся у ног девочки. Поппи думала полистать какой-нибудь журнал, но мама всегда говорила, что болеющие дети оставляют на них микробы, и если Поппи возьмёт их почитать, то подхватит тиф или холеру и умрёт прежде, чем кто-нибудь успеет произнести «антисептик для рук».
Затем Поппи вспомнила о книжечке у себя в кармане. К её разочарованию, страницы были пусты, не считая крошечных инициалов «М. Г.», вышитых на внутренней стороне обложки. Меркантильная Горилла, возможно? Или Морской Гребешок?
– Скорее всего, это просто дневник, который та леди так и не завела, – пробормотала Поппи.
– Что это? – раздался вдруг незнакомый голос.
Поппи подняла глаза. С другого конца комнаты на неё смотрел мальчик с волосами такого светлого оттенка, какой Поппи видеть ещё не приходилось. У него были яркие зелёные глаза, а кожа бледная, как чашка свежего молока. В руке он держал небольшую, но толстую книгу «Дешифровка криптографии» за авторством доктора Нила Гантара. С шеи мальчика свисала какая-то объемная штука на ремне, в которой Поппи узнала цифровую видеокамеру. Она видела такие только в фильмах девяностых годов. Рядом с этим необычным мальчиком стояла леди с чёрными волосами, ногтями, выкрашенными в чёрный цвет, и с чёрной помадой на губах.
– Свинья в приёмной… – пробормотала леди себе под нос.
– Что «что»? – спросила Поппи.
Мальчик подошёл и сел рядом с ней.
– Это, – сказал он, постучав пальцем по книжке.
– Это… книга.
– Что за книга?
– Я не знаю, – ответила Поппи и перелистнула страницы. – Она пустая.
Она продолжила делать вид, будто читает пустую книжку.
Мальчик вздохнул, после чего взял у неё из рук книжку и тщательно осмотрел. Затем поднёс к самому лицу и снова вздохнул. Поппи неловко улыбнулась женщине, та в ответ саркастически хмыкнула.
«Должно быть, это его мама, – подумала Поппи. – Я не виню её за такой яркий макияж. Я, наверное, тоже захотела бы спрятаться, будь у меня такой сын».
Мальчик понюхал страницы.
– Она не пустая, – сказал он Поппи.
– В каком смысле? Конечно, пустая.
– Нет.
И, к ужасу Поппи, он высунул язык и лизнул страницу.
Поппи выхватила у него книжку и вытерла рукавом. Мама была права. Болеющие дети любят оставлять везде свои микробы. Теперь она наверняка сляжет со скарлатиной ещё до наступления ночи.
– Ты что творишь? – возмутилась она. – Она даже не моя!
– Уксус, – сказал мальчик.
– Уксус? – повторила Поппи.
– Я так и сказал.
– Как тот, который добавляют в салат?
– Попробуй, сама узнаешь его на вкус, – предложил мальчик. – На этих страницах что-то написано уксусом. Чтобы это прочесть, тебе понадобится фен.
– Поппи? – донесся бабушкин голос. – Ты готова? Доктор Йеммен закончил меня мучить, и теперь мы можем пойти по магазинам.
– До следующего раза, миссис Хериссон, – улыбнулся доктор Йеммен.
Он повернулся к мальчику с белыми волосами и указал ему внутрь кабинета. Прежде чем скрыться за дверью, мальчик обернулся к Поппи и сказал:
– Уродский джемпер.
– У тебя есть фен, бабушка? – спросила Поппи, пока они шли по главной улице Пены.
Черчилль на серебристом поводке жизнерадостно трусил впереди.
– Нет, – ответила бабушка, останавливаясь, чтобы перевести дух. – Фены – это пустая трата денег. Если мне нужно быстро высушить волосы, я пользуюсь утюгом. Но так как я стара, у меня осталась всего пара волосинок, поэтому не о чем хлопотать.
Поппи стиснула пальцы, представив себе эту картину. Бабушка всегда считала себя выше правил безопасности. Она неустанно твердила, что никогда не пользовалась напёрстком.
Ветер пронёс мимо них по улице пустую упаковку от сахарного печенья в виде сердечек и с джемом. Руби, подруга Поппи, их обожала и ела каждый день в школе на первой перемене.
Поппи ощутила прикосновение чего-то волнующего и неосязаемого. Она схватила бабушкину руку и прижала к щеке.
– Поппи, дорогая?
Поппи молча стиснула её ладонь.
«Она здесь. Всё хорошо».
Поппи подняла голову. Удивительно, но главная улица Пены совсем не казалась сонной. Вдоль поднимающейся по склону дороги тянулись магазинчики из красного кирпича, разбавляемые сеткой пустых клумб и выцветшими знаками «Продаётся». Перед супермаркетом медленно ржавел большой хлопкопрядильный станок, видимо, поставленный здесь в качестве украшения. А в самом конце улицы находилось место их назначения – магазин тканей мисс Элизы Кринк «Пёстрое переплетение».
Когда они зашли в пахнущее плесенью помещение, откуда-то из глубин донёсся звон колокольчика. Полки магазина занимали катушки позолоченных нитей, пуговицы с камнями, мятый шёлк, изящные вышивки «фитильками», скомканные завитки шантильского кружева и рулоны ватной набивки.