– Это ещё не всё, сограждане! Учитывая, что государство базируется на общественном договоре, а в нашем с вами случае он носит гипертрофированный характер, предлагаю заявить о некоторых неизменных правах. Во-первых, снижение тарифов на ЖКХ и проезд в общественном транспорте. Второе – полностью бесплатная медицина и страхование от несчастных случаев. Затем – местное самоуправление на предприятиях, участие рабочих в распределении капитала. Либерализация СМИ. Налог на богатство. Снижение пенсионного возраста. Равноправие полов. Эвтаназия по желанию. И так далее и тому подобное.
Зал снова наполняется криками и хлопками. Мне это начинает нравиться. Я смотрю на президиум. Вижу бледное лицо директора, огненно-красное Миши и факелы глаз Марины. Она даже слегка приоткрыла рот. Я снова повелительно взмахиваю рукой.
– Нас обвинят в популизме. Легко обвинять, когда не пускаешь во власть и не даёшь ничего сделать для людей, для своего народа, для своей страны. Пусть так, пусть не пускают! Мы запустим общественное движение, которое будет жить и после выборов, вне зависимости от их результата. Для всех умных и неравнодушных людей. И называться оно будет…
Я лихорадочно начинаю шарить глазами вокруг. Название-то я и не придумал. Как его назвать?! Марина, стол, президиум, мануфактура, «Самсунг», «Победа». Взгляд мой падает к ножкам пианино.
– «Белый аист»! – ору я в полной тишине.
Спасительная бутылка вина оказалась кстати и на этот раз. Я ослабляю и без того довольно хилый воротник.
Когда я несколько прихожу в себя, то вижу как мне жмёт руку по-прежнему бледный директор, мелькают вспышки фотокамер, а зал скандирует:
– Кли-мен-ков! Кли-мен-ков!
Миша с Мариной куда-то суетливо убегают, потом возвращаются, потом просят всех соблюдать тишину. Меня швыряют в кресло, я жадно пью воду и вяло улыбаюсь в центр зала.
Меня выдвигают единогласно. Тут же формируют группу доверенных лиц —Марину, Афанасия Ивановича (мастера пятого участка) и Танечку из бухгалтерии. Я жму твёрдую пятерню Иваныча и ладошку-ледышку Танечки. В этот момент кто-то грузно швыряет своё тело прямо на меня. Я невольно отшатываюсь, думая, что на меня совершается покушение.
– Сеня! Ты как здесь?
– Здорово, Толя! – произносит Сеня, мой Сеня, в смысле тот самый, в смысле друг. – Вот, перевёлся к вам в Минск. Машины собирать.
– Миша, включите этого молодого человека в мой штаб. Мне нужны крепкие кулаки и спокойные мысли.
Пока Миша недовольно записывает паспортные данные ошарашенного Сени, я вдруг замечаю группку мужиков, которые оживлённо переговариваются и резко машут руками в мою сторону. Я выдвигаюсь к ним. Завидев меня, они замолкают. Тут же рядом вырастает Миша.
– Мужчины, в чём дело? – спрашиваю я.
– Так-то особенно ни в чём, господин депутат. А только что-то мы вас не припомним. Вы давно у нас работаете вообще?
Я вопросительно смотрю на Мишу. Тот отвечает:
– Анатолий Борисович работает у нас редактором с осени.
– А чего ж это мы ни разу не пересекались? Ни на пятилетии завода, ни в коридорах?
Теперь я начинаю бледнеть, но Миха лихо выкручивается:
– А Толик удалённо работал. Компьютер, Интернет, всё такое, слыхали?
Наших мужиков пристыдить просто. Стоит заикнуться про высокие технологии, как они замолкают. Для них эти ИТ – иной мир со своими правилами и зарплатами. Они начинают что-то бурчать и смотрят в идеально чистый пол.
– Слушайте, мужики, – вступаю я, отстраняя Мишу и подзывая Сеню, – а давайте выпьем. Сеню-то вы знаете? Ему доверяете?
Трое молча смотрят на четвёртого, видимо начальника. Тот смотрит на меня, переводит взгляд на Сеню и обречённо машет рукой. Я показываю Михе кулак и иду отмечать с «моим» коллективом выдвижение в депутаты.
Союз спасения
Мы сидим за столом – я, Сеня, Марина, Настя, Андрюха и Танечка. Я уже раздавил с мужиками три бутылки «Белого аиста» на четверых, поэтому скромно беру пиво. Зато остальные начинают соревноваться в поглощении стоковых напитков и самодельных коктейлей. Меня больше всего интересует возвращение Сени, остальных – идея с общественной инициативой «Белый аист».
– Вот это да, красивое название! Как это тебе в голову пришло, старик? Вино такое есть…
Я быстро успокаиваю всех, говоря, что придумал это совершенно случайно. Нашу страну часто ассоциируют с белым аистом (white stork специально для «Би-би-си»), соответственно, будут ассоциировать и со мной, гордой и недоступной птицей, при этом очень верной, вьющей гнёзда всегда близко к людям и якобы приносящей детей, укутанных в выстиранные «Тайдом» пелёнки. Марина делает пометки в своём блокноте и говорит, что у неё была идея провести кампанию под лозунгом «выбор честных и молодых», но мой вариант гораздо лучше. Я по-отечески похлопываю её по сухой и холодной ладошке и примирительно говорю, что это отличный лозунг и мы будем его использовать.
Настя громко чокается с Сеней и приговаривает «ну, давай». Они взяли на двоих бутылку водки и тарелку с закусками. Я спокоен за их спонтанный дуэт. Настя способна перепить экипаж израильской подводной лодки «Рахав». А Сеня слишком предан Кристинке. Как она, кстати?
– Да пишет треки в Москве, – в действиях и речи Сени появляется раскованность. – Обратно вроде не собирается и отвечает редко.
– А ты как в Минске оказался?
– Да посидел я в своём Кобрине несколько месяцев и вдруг понял – не могу. Потянуло в Минск, в столицу. Здесь у меня зарплата выше в три раза, чем дома. Квартиру, конечно, приходится снимать, но зато многое могу себе позволить.
– Чего не набрал?
– Как-то не хотел отвлекать, что ли. Подозревал как тебе тяжело, но не решался.
Я обнимаю своего самого надёжного человека из моего копирайтерского прошлого и без слов, но с улыбкой чокаюсь с ним бокалом.
Настроение у всех приподнятое. Андрей обсуждает с Мариной законодательные ограничения. Танечка заливисто смеётся с Настей. Мы с Сеней тихонько поём «Нечего терять», потом «Болванкой в танк ударило». Я рассказываю Семёну, что смогу попасть на концерт к Егору Летову. Он не верит. Я, если честно, тоже. Понял бы, если бы на такие концерты можно было сходить в России или Казахстане, но у нас? Потом все делаются серьёзными и с тревогой поглядывают на меня. Не свойственная нашему северному образу жизни стремительность происходящего слишком напрягает. Всего пару дней назад я перебивался с халтуры на халтуру, а теперь у меня в кармане лежит штука баксов, ещё одна ляжет туда через две недели и так шесть раз подряд.
– Кандидат Клименков, а какая у вас программа? – обращается ко мне Андрей.
– Побольше дешёвого популизма, обращений к чувствам и к чёрту логику, – поднимаю я бокал.
– Звучит неплохо. Теперь конкретнее.
Андрей с Мариной увлечённо начинают составлять тезисы. Я кладу руку на могучее Настино плечо и дружески хлопаю Сеню. Даже если не выгорит ровным счётом ничего, этот вечер я не забуду. Вечер классных людей. Начинает играть медляк. Я выдёргиваю Марину с её места и уволакиваю танцевать. Поёт Глызин. Вообще, заведение оказалось первым попавшимся в плохом смысле этого словосочетания и к романтике не располагает. На стене над фальш-камином висит картина с обедающим десятком грузинов. Они укоризненно смотрят на меня и восхищенно на Марину. Мужчинам предлагают шашлык с красным вином. Я делаю пол-оборота и впериваюсь взглядом в безвкусно оформленное меню, где благодаря жёлтому мелу явно выделяется «ШАШЛЫК ОТ 7,5 РУБЛЕЙ!». Женщин на окружающих меня картинах нет вообще. Зато чуть ниже носа есть Марина.
Марина мило краснеет в районе щёчек и крепко впивается пальчиками-коготками в мои плечи. Она полная противоположность Насте и похожа больше на Ирку, которую я всеми силами стараюсь забыть. Я начинаю задавать ей какие-то малозначимые организационные вопросы и снимаю напряжение. Чего не скажешь о моих штанах, где напряжение только растёт. Во время лёгкого па и незаметно отодвигаюсь от неё на пару сантиметров. Пытаюсь думать о больших серых американских грузовиках и вместо этого вдруг представляю себя на опрокинутом набок царском броневике в купленном в Стокгольме костюме. Кричу про равенство, справедливый раздел земли и ICO для госкорпораций. Внизу напряжённо застыл отряд латышских айтишников, а по улицам гоняют городовых.
Глызин переходит в Rockabye. Это не медляк, это песня для чилаута, но я не выпускаю Марину. Я ведь ничего о ней не знаю. Муж, ребёнок? Или подобная слабоизлечимая в нашем обществе болезнь? Господи, я кажется крепко наклюкался.
– Я тебе помогу, – вдруг слышу я в своём ухе.
Её глаза блестят, я ничего не понимаю.
– Помогу не для галочки, а по-настоящему. Я сделаю всё, чтобы в тебя поверили. Я ненавижу эту Арно, молодая выскочка, эскортница. Я вообще-то тайно состою в «Движении сопротивления».
Мои нейроны лениво и с бюрократическими паузами передают друг другу смысл слов. Ноги слегка слабеют и хрупкая Марина едва удерживает меня.
– А как мы провернём это незаметно для других?
– Увидишь. Я готовила уже несколько кампаний и знаю, что к чему. Ты, разумеется, не победишь, но шуму наделаешь знатно.
– А меня не снимут?
– Будем действовать аккуратно, а за считанные часы до подведения итогов выборов выпустим разоблачительный ролик и спровоцируем протест. О тебе как минимум узнают, погоди-ка, дай уточню, ах да – абсолютно все. Это лучше любого парламента.
По закоулкам китчевого кафе внезапно запрыгали солнечные зайчики грядущего успеха. Не того, который до этого был в моей жизни, а самого настоящего. Молодые лица новых протестов, центристы из спальных районов, сиплый голос улицы. Мы не расцепляем рук и возвращаемся ко всем остальным. Андрей передал прототип моей программы по возрождению страны «Белый аист» Сене и Насте, как «исконным представителям народа».
Листок передают мне. Узнаю мелкий почерк Андрея, строгие слова Марины и неграмотные, но важные вставки Сени с Настей. Я медленно встаю из-за стола. Меня покачивает. Я поднимаю листок на уровень лица и громко произношу:
– Товарищи! Я принёс мир для нашей эпохи…
Формирование положительного образа
Самое страшное с утра – это не отсутствие воспоминаний об окончании вечера. Самое страшное – это открывать с утра оппозиционные сайты. Едва я смачиваю горло холодненькой «Боржоми», как тут же бегу в туалет и попутно открываю оппоСМИ в наиболее подходящем для них месте. Начинаю с тех, что полегче.
К моему искреннему удивлению, первые два «центристких» сайта вообще ничего не упоминают о кандидате Клименкове. «Мягкая сила России», «Тюмень усиливает давление», «МИД жёстко ответил Восточному Тургистану». Открываю ресурсы пожёстче. О, ну пожалуйста:
«Ещё один провластный «кандидат» «выдвинут» белорусско-китайским заводом «Трансельмаш».
В статье по традиции призывают бойкотировать выборы и не поддаваться на агитацию властей. Другие порталы высказываются в том же духе. Я покидаю обитель мысли и следую на кухню. Пока вода кипятится в чайнике, я успеваю получить с десяток сообщений от Марины. Оказывается, группы «ВКонтакте» и Facebook под меня уже созданы, а в Инстаграм я должен добавлять фотки на свою страничку. Какие фотки? Для этого мне нужно сходить на первую фотосессию, вначале в фотозону «Трансельмаша», потом в музейную зону расположенного в нашем избирательном округе музея метрополитена и сфоткаться с парой-тройкой подставных бабушек и студентов. На заводе мне нужно быть через час.
Я вздыхаю и закрываю мессенджер. Беззаботную жизнь подставного кандидата в депутаты я представлял несколько по-иному. Марина скидывает пост в духе «Ох, ребятки, ну вот и начались кандидатские будни. Сегодня куча дел. Только вперёд!». Я спрашиваю, что за практикантка с факультета веб-журналистики это писала. Марина велит мне заткнуться и немедленно приступить к формированию позитивного имиджа. Просит воткнуть пока утреннюю фотку поприличнее. Я фотографирую лежащие на столике наручные часы Андрея (одни из), свой ультрабук с коллекцией отпечатков пальцев на крышке и Настин галстук эпохи группы «Тату». Сфоткать своё красное и заплывшее лицо я просто не в силах.
Наша журналистика и особенно блогосфера по-прежнему находятся в состоянии полей после уборки. То есть они пусты, бескрайни в своей низкоуровневости и воняют навозом. У нас нужно всем нравиться, даже если ты всех ненавидишь. Нет, не ненавидишь, а в соответствии с ментальным кодом белоруса просто плюешь. Но ты просто обязан писать интересные и итеративные посты, желательно компилирующие максимум лайков и особенно комментариев. Ты вроде как должен брезгливо миновать хайповые темы, но в то же время немножечко хайповать. Вроде как быть беспристрастным и одновременно ставить в знак солидарности бело-красно-белое знамя или другое разноцветное полотнище. Быть немного выше толпы и в то же время вздымать в первых рядах над оголённой грудью красное протестное знамя.
Теперь мне впервые в жизни предстояло перебороть внутреннее наплевательское отношение, которое было вполне к лицу штатному писаке с хипстерского «Меридиана», в угоду кандидатской благосклонности. Ничего сложнее в моей жизни раньше не было и я уже в сотый раз пожалел, что ввязался в политический забег загнанных лошадей. Я, конечно, человек добрый, по отношению к действительно несчастным, котятам и старым мобильным телефонам. Но к основной массе электората я добрым быть не собирался. Всё моё существование издревле подчинялось противопоставлению себя массам. В моей любимой интернет-энциклопедии «Луркоморье» есть такой термин «небыдло». Это то же самое быдло, что считает себя умнее других. Так вот это и есть я, вечер в хату. А теперь я вдруг должен стать ходячей улыбкой на тоненьких ножках, сгорбленным автоматом по приёму и обработке претензий и заевшей кассетой однотипных обещаний.
И ещё эти СМИ. «Знамяньюс», не буде помянуто к ужину, было таким типичным «заводским» листком политинформации, хоть и вывешенным на эстонских серверах в Сети. Во-первых, они очень активно (на трёх языках – русском, китайском и английском) освещали новости самого предприятия. Помимо т.н. официального блога пресс-службы, была ещё и закрытая сетевая страничка исключительно для работников предприятия. Во-вторых, они активно рерайтили новости государственных СМИ и сами пытались добывать эксклюзивы. Помимо Миши и Марины в штате числились ещё две журналисточки и SMM-специалист. Последней и поручили в довесок вести страницы «Белого аиста». Разумеется, весь этот журналистский отдел финансировался из бюджета и премировался очень малым процентом от прибыли предприятия. В общем, такое доброе и «независимое» корпоративно-карманное СМИ, отличный карьерный старт для выпускников журфака БГУ и теплоё местечко для всяких маринок и мишенек.
Добрался до завода я позже назначенного времени, чем взбесил Марину. Миша лишь мельком хлопнул меня по плечу и убежал на совещание. Белорусские совещания – это отдельный социологический феномен. Мероприятия, способные длиться по 2-3 часа, и иметь своим итогом вибрирующую пустоту. Всё равно ничего не решается и всё равно никого не наказывают. Красота! Я обожаю совещания. Можно посидеть, покивать, позаписывать что-то с умным видом в блокнот и пойти на обед. А потом ещё полдня всех отгонять, мотивируя отказ от работы необходимостью продумать важные итоги судьбоносного совещания. И потом ещё неделю ничего не делать ровно до следующего собрания.
Меня уже ждут надраенные до режущей глаза чистоты подставные молодые работники завода (а на самом деле модели из Национальной школы красоты), наманикюренный партактив заслуженных сотрудников и аккуратные детки —мальчик в сером костюмчике от «Свитанка» и девочка с бантиками после Tide. Меня подводят к девственной продукции предприятия. Заправляет всем не Марина, а ещё какая-то девочка, и чуть поодаль толпятся мамы детишек. Девочка критически оглядывает меня, наспех влезшего в водолазку и пиджак и по-гусарки смахнувшему щетину со щёк тупой бритвой.