Если в ближайшее время мы не найдем лекарство, то надо доставать респиратор и снова вынуждать ее ходить в этой мерзкой маске. В лагере военных нас знают и проблем не будет.
Нас с сестрой определили в отдельную палатку, а Леша сразу же ушел по своим служебным делам. Бедолага… Столько не спал и сейчас его снова запрягут какими-нибудь делами.
А мы, как только голова падает на подушку, сразу же засыпаем безмятежным сном. Мы дошли! Теперь остается дело за малым, ждать, когда дядя пришлет за нами вертолет и нас заберут отсюда.
Утро встречает нас своей прохладой. Не припомню, чтобы летом было так холодно! Даже природа враждебна к нам! Это плата за то, что своей войной за землю, заволокли небо тьмой…
Жду Лешу. Надеюсь, как у него появится минутка, он зайдет и прояснит ситуацию, когда нас заберут отсюда.
Но он не приходит…
– Милая, сиди тут! Я на разведку! – бросаю Иришке и выползаю из палатки. Сразу же понимаю, что на улице любый дубак! Наверное, теперь так будет всегда…
Несмотря на моросящий дождь, все суетятся, жизнь в поселке кипит. Так непривычно видеть столько женщин! В наше время принадлежать к представительницам прекрасного пола – опасно для жизни!
Осматриваю лагерь, и у меня перехватывает дыхание. Ничего себе поселение!!!
Сколько же тут людей? Как им удалось выжить и сплотиться? Почему на них до сих пор не напали? Я не заметила, что тут слишком много военных. Это вообще не похоже на военный лагерь…
– Проснулись уже? Сидите в палатке, я вам завтрак принесу, – говорит с улыбкой женщина, не дав мне толком ничего спросить.
Возвращаюсь в палатку и жду. Иришку заставила надеть респиратор. По идее, блокираторы еще должны действовать, но мало ли… Нельзя допустить угрозу заражения.
Женщина ставит поднос прямо перед палаткой и зовет меня. Я выползаю и забираю еду. Передаю Иришке и сразу же выбираюсь снова на улицу. Мне необходимо поговорить хоть с кем-то!
Что это за поселение? Здесь нет ни одного человека, которого я знаю из нашего городка! Куда делись все мои знакомые и кто все эти люди? Как долго они тут находятся? И самое главное, где я могу найти Алексея?
– Пожалуйста, поговорите со мной! Мне нужно знать, что происходит! – умоляюще смотрю на нее.
– Хорошо, посуду мыть умеешь? – спрашивает она.
– Конечно!
– Поможешь мне, и заодно поговорим.
Мыть посуду оказалось не так легко, как я думала. Из-за нехватки воды, здесь организована целая посудомоечная система! Несколько тазиков, наполненных разным уровнем загрязнения воды. В первую надо было окунать тарелку или кастрюлю и если честно, меня сразу же тошнило от одного только вида! В общей жиже плавали остатки еды и если честно, я бы на их месте вообще лучше не мыла посуду!
Этот бульон уже давно надо было менять! Отмечаю про себя, что больше никогда не соглашусь на эту гнусную работу! Дождь все также моросит и заставляет время от времени ежиться. Но дождь – это хорошо. Жителям меньше работы! Не приходится таскать воду из ручья.
Рядом с каждой палаткой выставлены всевозможные тазики, ведра и все, что способно собирать воду.
Продолжаю мыть и думать, как же эпидемия отбросила нас назад в развитии! Вместо посудомоечной машины, я вынуждена сидеть и опускать свои руки в эту мерзкую жижу! В эти же тазики одновременно набирается дождевая вода, хоть как-то обновляя застоявшуюся жидкость. Мелочь, а приятно…
– Сколько вы уже тут живете? – начинаю допрос. У меня столько вопросов, что я даже не знаю, с чего начать!
– Я тут почти полгода. Поселение насколько я знаю, организовано с самого начала. – улыбнувшись, начинает рассказывать женщина. – Меня кстати Тамарой зовут, а тебя как?
– Кира… А сестру Ирина. – улыбаюсь я в ответ и смотрю, как ловко она справляется с посудой.
Пока я мою одну тарелку, через ее умелые руки проходит уже десять.
– Тамара, а как вы тут оказались? Как пережили эпидемию? – наверное это сейчас самый популярный вопрос среди выживших, но я не могу не задать его. Почему-то мне сейчас очень интересно, кто и как выживал. Тем более, что любая полезная информация может пригодится для выживания.
Собеседница не сразу отвечает, а продолжает работать руками, словно я ничего и не спросила.
– Наш мир изменился, это факт. Мы тут ничего не можем уже сделать, – начинает она говорить, остановившись и смотря в сторону поля, вытирая с лица капли дождя, которые словно капельки пота стекают с ее головы.
– Теперь все, что нам остается делать – это доживать отмеренные нам богом крохи.
Она права, вздыхаю полной грудью воздух и задумываюсь. Реально, последние остатки человечества собрались сейчас в один сплоченный кулак, и как крысы боятся показываться на просторах родной Москвы.
Сильные убивают слабого, этот закон никогда не был столь ясен, как сейчас. Я помню свою прошлую жизнь, но она словно никогда не существовала! Сложно объяснить эту странную раздвоенность в моем сознании.
Племена выживших
Иногда мне кажется, что это вообще не мои воспоминания, а какие-то фантазии или сны. Словно мы всю жизнь вот так скитались в поисках убежища…
– Я потеряла всех родных и друзей, – продолжает Тамара мрачным голосом, – Они, как и все, сгинули в адском пламени сегодняшнего бытия.
От ее слов сжимается сердце и хочется плакать. Наверное даже не из-за ее слов, а от жалости к себе и к своей судьбе.
Простой вирус, известны миру с давних времен, оказался обманчивым. Он искусство замаскировался под существующий вирус и пока люди пробовали и тестировали вакцины, он унес жизни многих. А потом ушел сам собой, испарившись, но оставив за собой глубокий след и изменив всю историю человечества.
Этот вирус погубивший все надежды и мечты, полностью перестроил наш мир, а оставшиеся люди теперь только и могут, что выживать, но не жить.
Умерла не только Москва, но и многие города. Об этом ярко свидетельствуют покинутые улицы, брошенные машины. Все начинает зарастать зеленью без присутствия человека. Странно, как ведет себя природа в отсутствии главного оккупанта площади, человека.
Рассматриваю собеседницу, на вид лет 40, темно русые волосы, карие глаза, рост примерно 160-165. Не красавица, но довольно приятной наружности. Располагает к себе почти сразу же.
– Ничего о себе хорошего сказать не могу, жизнь не располагает. Я была диггером, добывала полезные вещи для общины. Москва большая, места всем хватает, но бывали и проблемы, вот с ними я и должна была справляться.
– То есть, вы вместе со всеми мародерили? – настороженно спрашиваю я.
– Я бы не называла это так, – она улыбается, скривив лицо. – Мы все выживаем, как можем.
Ощущаю, как в горле застрял ком. Вспоминаю Москву и хочется выть от безысходности. Москва будто убитый медведь, в жилах которого застыли тысячи автомобилей, покинутых своими хозяевами, давно сгнившие и от того еще более мрачные.
– Я жила обычной жизнью диггера, если так можно выразиться, но все изменилось… Пришли эти чертовы “Новые либералы”, а потом “Избранные люди” и стали нас убивать одного за другим.
– Не понимаю, о ком вы…
– Это племена выживших, которые перенесли заразу. Они сперва воевали друг с другом, но затем объединились и тогда начался холокост. Себя они провозгласили избранными богом, а всех остальных они объявили неугодными и стали истреблять как скот.
У меня были дети… Сын и дочь. Эти звери пытали и насиловали их на моих глазах! Меня они хотели съесть, объявив бесполезной для их целей, но военные их вспугнули и заставили отступить. Меня освободили, но моих детей они увели с собой и я до сих пор не знаю, живы ли они?
От ее слов мои руки начинают дрожать. Я видела, что они делают с людьми. Это просто не укладывается в голове! Их жестокость не знает границ, они не люди, а настоящие монстры!
– Теперь я не живу, а существую, – мрачно добавляет Тамара, – Уже столько времени мое сердце жаждет возмездия, за такой срок оно стало холоднее каменного пола в детдоме!
– Вы были в детдоме? – спрашиваю я, чтобы немного сменить тему. Чувствую, что обстановка накалилась. Тамара уже сидит чернее тучи.
– Какое-то время, – уже не особо с интересом рассказывает собеседница, – Ты закончила? Давай поменяемся местами, у меня тут меньше кучек посуды.
Встаю на ноги и чувствую, как все затекло. Тамара быстро моет посуду, а у меня с этим явные проблемы. Кажется, эта гора грязной посуды никогда не кончится!
– Я думаю, они еще живы… Чувствую, что живы, но их держат в плену. Я бы хотела их спасти, но не знаю, что делать! – ее глаза наполняются слезами и отчаянием.
Я посмотрела на женщину, сидящую рядом со мной и упорно моющую эту гору посуды. По ее щекам стекают слезы, перемешиваясь с каплями дождя. Я поражаюсь ее силе. Если бы моих детей или не дай бог Иришку забрали эти монстры, я бы сошла с ума, наверное! Я не знаю, что ей ответить, как поддержать. Слова будто застряли в моем горле.
– Тамара. – Собрав весь позитив, что был во мне, я смотрю в ее глаза. – Они живы. Я тоже уверена в этом. Даст бог, и вы встретитесь!
Я пытаюсь улыбнуться, как можно более подбадривающе, но улыбка выходит кривоватая. Я сама это ощущаю. Тамара лишь нервно усмехается моим словам, и вытерев рукой капли дождя с лица, снова возвращается к мытью посуды.
Несколько минут мы работаем молча. И вдруг я вижу боковым зрением, как Тамара с глубоким вздохом опускает тарелку в тазик с жижей и поворачивается ко мне. Я тоже спешно откладываю тарелки и разворачиваюсь к ней.
– Знаешь. – начинает Тамара. – Я думаю, что в живых осталась только моя дочь. Насчет сына – я не уверена.
– Почему? – с удивлением спрашиваю я.
– Да потому, что этим животным не нужны мужчины, как таковые! Может если только в качестве еды. А вот женщинами они действительно дорожат и ценят их. Хоть и обращаются как со скотом. – Тамара замолкает, опустив взгляд на землю, где-то около моих ног.
– Тамара? – зову я женщину. – Нужно верить в лучшее. Я думаю, что ваш сын все-таки жив.
– Нет, девочка. – Горько усмехается она. – Ты даже не представляешь, что они делали! Когда нас схватили, мы толком ничего не поняли, что происходит. Все как-то случилось очень быстро. Нас притащили в огромную комнату, где было куча народа. Всех нас бросили в центр и окружили плотным кольцом. Я не смогла бы сосчитать, сколько было людей, но думаю, что более двух сотен. Меня связали и поставили на колени. Четверо здоровых мужиков вышли из толпы и оттащили сына с дочкой от меня. Я кричала, вырывалась, молила о пощаде, но бестолку. – Тамара замолкает задумавшись. Между ее бровей образуется глубокая морщина. Видно, что ей тяжело вспоминать тот день.
– Эти твари беспощадны. Они заботятся лишь о себе. – Продолжает она после небольшой паузы. – На моих детях разорвали одежду голыми руками. Они конечно же сопротивлялись, сын пытался отбиваться, даже укусил кого-то. Но его одним ударом отправили в нокаут. В ушах до сих пор стоит крик и мольба моей дочери. Двое амбалов начали с нее. Сначала по одному они насиловали ее, словно резиновую куклу! Боже! Это невозможно! Словно это какой-то кошмар!
Тамара рыдает, а я не знаю, что сказать, чтобы хоть как-то утешить ее, да и можно ли найти слова, чтобы утешить мать, у которой на глазах насиловали родную дочь?
– Они совали по очереди свои поганые члены в ее рот, насиловали ее даже в задницу, твари! – Тамара снова начинает рассказывать и вновь не удерживается и заливается слезами. – Поначалу дочь отбивалась, брыкалась. Но они быстро успокаивают. Несколько ударов и угроз, что не просто убьют, а отдадут на растерзание псам, которые тоже сперва трахают, а потом съедают. После такого дочь и успокоилась. И как только она перестала брыкаться, эти двое трахали ее уже одновременно. А толпа смотрела.
Это уже не люди
С каждым словом Тамары, мои глаза становятся все больше. Я сама была свидетелем всевозможных зверств и более того, сама жила в поселке, где меня насиловали… Но каждый раз, когда я слышу что-то подобное, то не верю своим ушам! Это ужасно. Я не представляю себе, как эта женщина смогла пережить этот кошмар. Мое сердце сжимается от боли. Я будто бы переживаю весь тот ужас вместе с ней. Перед глазами четко вырисовывается картинка того дня.
– А сын? – спрашиваю я сдавленным голосом.
Тамара поднимает на меня отсутствующий взгляд и снова опускает его.
– А сыну повезло меньше. – С грустью говорит она. – Пока эти два ублюдка насиловали дочь, сын был без сознания. И двое других решили тоже развлечься, но уже с ним. Они перевернули его на спину и по очереди изнасиловали его. Сын орал нечеловеческим голосом! А мое сердце рвалось внутри меня, глядя на его страдания. А после того, как эти мрази насладились, достали ножи и начали резать его.
– Резать? – у меня пробегает морозец по коже, – В смысле зарезали его?
– Нет, милая. – мотает головой Тамара. Ее руки начинают сильно дрожать, и тарелка выскальзывает из ее рук, – Они отрезали от его тела небольшие кусочки и сразу же ели под довольный визг зрителей. Он потерял сознание, а у меня просто потемнело в глазах, и я плохо соображала, что происходит.
– Ужас, какой! – Выдыхаю я шепотом, прикрывая рот рукой.
Желудок скручивает от рассказа. Это не укладывается у меня в голове. Сколько уже слышу об их зверствах, но как вообще к этому можно нормально относится? Как к этому привыкнуть?
– А вы? Почему вас не тронули?
– Они сочли меня невостребованной и решили поиздеваться, а затем пустить в расход. Это уже не люди! Это проклятые твари, лишенные всех человеческих качеств! Они хотели, чтобы я смотрела, как они издеваются над самым дорогим, что у меня есть. Один из толпы постоянно держал меня и мою голову, чтобы я смотрела.
Тамара замолкает. Я тоже молчу, не зная, что сказать. Нам с сестрой тоже пришлось пережить ужасные моменты. Но то, что выпало на долю Тамары, выдержать может не каждый.
– Тамара. – Осторожно зову я. – А как вам удалось не заразиться?
Тамара снова берется за работу. Но я замечаю, что руки ее все еще мелко дрожат. От воспоминаний женщина сильно переживает. Но она повернув голову в мою сторону, слегка улыбается уголками губ.
– А я не говорила, что не заразилась.
– Как такое возможно? Вы переболели и выздоровели? – у меня расширяются глаза. Если это так, то это полностью ломает мою теорию о мутантах и их сверхспособностях…
– Я подхватила этот долбанный вирус. Но перенесла его в какой-то легкой форме и вылечилась. Военные сказали, что у меня теперь иммунитет к этой болезни.
Ну ни чего себе! Я просто ошарашена этими словами! Я еще раз посмотрела на Тамару. Нет, никаких признаков бешенства или позывов поедать человеческую плоть, как у тех мародеров.
– Я не понимаю. – Удивленно бормочу себе под нос.
– Не понимаешь, почему я не такая, как те монстры? – внимательно смотрит на меня собеседница. – Я тебе объясню. Они перенесли болезнь в сильной форме, но смогли излечиться. Вирус дал осложнение на психику, и грубо говоря, те люди сошли с ума. Когда вирус попадает в организм человека с сильным иммунитетом, то умирает. Впрочем, это мое предположение, многие с ним не согласны.
– Все так просто?
– Нет. Там намного сложнее все устроено. Это так, простыми словами и в легкой форме.
– Военные тоже так считают?
– Не думаю, это чисто мое предположение, многие с ним не согласны.
На этом мы обе замолкаем. Я не перестаю думать об этой женщине. Сколько в ней сил? Она потеряла детей, видела, как над ними издеваются, как насилуют ее дочь, а сына просто живьем едят! Я бы на ее месте просто сошла с ума!
Осторожно поглядываю на нее. Тамара сильнее обычного склоняется над тазиком. Ее плечи едва заметно подрагивают. Боже, она плачет! Какая я глупая! Сама вызвала ее на такой откровенный и болезненный разговор. Я тихонько встаю с табуретки и подхожу к ней, осторожно положив руки на ее плечи.