– Как отреагировал мистер Фёрнесс? – спросила Энн. – Тебе пришлось ему сообщить?
Рэйчел подумала, что Энн наслаждается трагедией. Она всегда любила драматизировать.
– Конечно, – сказала она. – Так хотела Белла.
– Он понял?
– О да.
– Как он это воспринял?
– Заплакал.
– Ты сказала ему, что она совершила самоубийство?
– Нет. Только что она мертва.
Они с доктором стояли перед домом на свежевыскобленном дворе и смотрели, как санитары «Скорой» поднимают Даги на каталку. Доктор дрожал, хотя она больше не чувствовала холода.
– Наверное, было тяжело, – сказал Уилсон. – Жить здесь, в глуши. Следить за фермой и заботиться о мистере Фёрнессе. Не то чтоб она была для этого рождена. Думаю, что-то в ней просто оборвалось.
– Нет, – твёрдо ответила она. – Правда. Всё было не так. Белла любила Блэклоу. Наслаждалась каждой минутой здесь.
Он бросил на неё жалостливый взгляд, потому что решил, что она не может смириться с реальным положением дел. Впервые она задумалась над тем, что Белла имела в виду, когда написала, что больше так не может.
Когда «Скорая», доктор и полиция уехали, она осталась с молодым полицейским. Он смотрел, как габаритные огни других машин исчезают в темноте, с чем-то похожим на тоску, словно его бросили, затем сказал:
– Не знаете, есть ли спиртное в доме? – Она видела, что ему хочется пройти внутрь, и это показалось ей не слишком профессиональным, даже когда он добавил: – Думаю, вам не помешает выпить.
Рэйчел нашла бутылку виски в буфете в гостиной. Они сели на кухне, где было теплее. Он налил себе, не спрашивая разрешения, и передал ей бутылку.
– Что вы делаете в такой глуши?
– Работаю.
– Работаете на Фёрнессов?
– Нет, на природоохранное агентство. «Питер Кемп и партнёры». Мы оцениваем воздействие на окружающую среду. Нам разрешили использовать коттедж внизу по дороге как базу.
Он выглядел озадаченным.
– Вы слышали что-нибудь о предполагаемом открытии карьера в Национальном парке?
– Да. – Но его голос звучал неуверенно. Он был похож на мальчика, который оптимистично старается выкрутиться, когда нужно отвечать невыученный урок, так что она рассказала ему. Про карьер, планируемое ходатайство, требование суда оценить ущерб.
– Нас наняли, чтобы мы провели исследование и отчитались.
– И вы здесь всё время совсем одна?
– Только сегодня ночью. Мои коллеги приедут завтра. – Она посмотрела в окно на светлеющее небо. – Сегодня.
– Наверное, приедет Питер Кемп.
– Нет. Питер сейчас нечасто работает на местности. Энн Прис, ботаник. Грэйс Фулвелл, специалист по млекопитающим.
– Три девушки?
– Три женщины.
– Ах да. – Он сделал паузу. – И вы должны ходить на холмы. Подсчитывать?
– Что-то вроде того. Есть стандартные методы работы.
– Разве это не опасно?
– Вы имеете в виду, для женщин?
– Ну, для всех.
– Мы оставляем запись о нашем маршруте и времени планируемого прибытия на базу. Если возникнет проблема, остальные смогут организовать поиски.
– Мне бы не хотелось оказаться там без рации. – Он вздрогнул, словно ему внезапно стало холодно. – Мне бы не хотелось вообще там оказаться.
Она заметила, что он затягивает разговор, чтобы не отправляться в путь одному в темноте.
– Вы не сельский житель, – сказала она.
– Так заметно? – Он улыбнулся. – Нет. Родился и вырос в Ньюкасле. Но Джен, моя жена, подумала, что за городом лучше растить детей, так что я попросил о переводе. Лучшее моё решение.
Впрочем, здесь, в глуши, он уже не казался столь уверенным. Она ещё раньше поняла, что он женат. Дело было не только в кольце. У него был ухоженный, тепличный вид.
– Разве вам не пора к ним? – спросила она. – Они волнуются, не знают, где вы.
– Нет, Джен с ребёнком поехали к бабушке. Они не вернутся до начала недели.
Она ощутила ревность к этой незнакомой женщине. Он так явно скучал по ней. И дело не только в свежевыглаженных рубашках и обедах. Дело в пустой постели и отсутствии собеседника, когда он возвращался домой с работы.
– Вы не против ответить на пару вопросов о миссис Фёрнесс? Сейчас, я имею в виду. Вы, должно быть, пережили шок, но мне рано или поздно потребуются показания.
– Нет, – сказала она. – Я хотела бы оправиться, а затем немного поспать, прежде чем сюда придут остальные. Что вы хотите знать?
– Всё, что можете мне о ней рассказать.
«Интересно, сказал бы ты это, – подумала она, – будь твоя жена дома?» Но всё равно поговорила с ним, потому что ей хотелось рассказать кому-нибудь о Белле и о том, какими хорошими подругами они были. Это было как в сказке, сказала она. Белла приходит на ферму присматривать за матерью Даги и влюбляется во всё это, в Даги, Блэклоу и холмы. Они играют свадьбу и живут долго и счастливо, даже после инсульта Даги.
– Почему же тогда она убила себя?
Она не была уверена, что он слушал. Этот вопрос подспудно волновал её весь вечер.
– Я не знаю.
– Но в записке её почерк?
– О да. И дело не только в почерке. В том, как сочетаются слова. Белла разговаривала именно так.
– Когда вы видели её в последний раз?
– В ноябре прошлого года.
– Что ж, тогда понятно. Что угодно могло произойти за четыре месяца.
– Думаю, могло.
Хотя раньше она не думала, что Белла когда-нибудь изменится. Белла должна была понимать, что нельзя всё так оставить. Она должна была понимать, что у Рэйчел возникнут вопросы, что она не успокоится, пока не обнаружит истинную подоплёку случившегося. Так почему же она не дала Рэйчел больше подсказок?
– Мне не хотелось бы оставлять вас одну. Вы могли бы у кого-то переночевать?
«Хочешь, чтобы я составила тебе компанию, – подумала она, – по пути на основную дорогу».
– Я подожду, пока остальные приедут, затем, может быть, отправлюсь к матери в Киммерстон.
Это было сказано, чтобы избавиться от него, чтобы он понял, что у неё есть семья. Кто-то, кто за ней присмотрит. Затем она решила, что можно заехать домой на пару часов. Она разберётся с Энн и Грэйс в коттедже, потом поедет повидать Эдди. Не ради собственного спокойствия. Эдди не тот тип матери.
Глава третья
Вместо того чтобы открыть ключом дверь на первом этаже, она спустилась по ступенькам и постучала в окно кухни. Ей не хотелось внезапно появляться на кухне из дома, словно призрак или грабитель. Эдди не ожидает, что она вернётся.
Дверь открыли, но это была не Эдди, а женщина средних лет с неестественно чёрными крашеными волосами, обрезанными прямо посредине лба в духе Клеопатры. На ней были массивные золотые серьги и вязаное платье в обтяжку, доходившее почти до щиколоток. Платье было алым, того же оттенка, что и её помада. В доме был ещё ребёнок, девочка, одетая в джинсу, скучающая и хмурая. Рэйчел внезапно ощутила прилив солидарности. Комната была полна сигаретного дыма. Было очень жарко. Должно быть, парочку пригласили на ранний ужин, потому что на столе были остатки типичной для Эдди еды. Там стояли миски с пастой, привезённые с каникул в Тоскане, кусочки багета, пустая бутылка ужасно дешёвого румынского красного. Эдди делала кофе в голубом жестяном кофейнике и подняла голову, не удивившись её приходу. Люди постоянно стучали в окно кухни.
– Милая, – сказала она. – Заходи. И закрой дверь. На улице сильный ветер.
Рэйчел дверь закрыла, но осталась стоять.
– Мне нужно поговорить с тобой.
– Кофе? – Эдди рассеянно повернулась, не выпуская из рук чайника.
– Мама! – Это было единственное слово, до которого она додумалась, чтобы привлечь внимание Эдди. Рэйчел никогда так её не называла.
Эдди посмотрела на неё, нахмурилась.
– Что-то срочное?
– Да. Действительно срочное.
Клеопатра и её дочь были выдворены с профессионализмом, вежливостью и поспешностью, которые поразили Рэйчел. Кофе так и остался недопитым.
Рэйчел услышала голос Эдди у передней двери:
– Как жаль, что вам пора, – словно уход был полностью их идеей.
Когда Эдди вернулась на кухню, Рэйчел нашла ещё одну бутылку вина и открывала её.
– Лучше не позволять людям курить здесь.
– Знаю, милая, но она была в отчаянии. Её муж только что сбежал с одной из своих студенток.
– И вы обсуждали это здесь. В присутствии их дочери.
– Не напрямую. – Она подобрала слово: – Эллиптически. Он преподавал со мной в колледже. Я наняла его. Чувствую определённую ответственность.
– Разумеется. – Это было сказано с иронией, которую Эдди прекрасно распознала.
Она села напротив Рэйчел за выскобленный сосновый стол и спокойно взяла ещё бокал вина. Эдди недавно вышла на пенсию, но не позволяла себе распуститься. Несмотря на склонность к радикальным взглядам, которые так смущали Рэйчел в детстве, она всегда была убеждена, что внешность имеет значение. Её короткие волосы были грамотно подстрижены, кожа чистая. Она хорошо одевалась, в стиле стареющих хиппи, носила длинные юбки, этнические стёганые куртки. Рэйчел задумалась, нет ли у её матери любовника. Когда она росла, всегда были мужчины, но Эдди вела себя с осторожностью, граничащей с одержимостью. Этим мужчинам никогда не были рады на хаотичной, полной народа кухне. Им давали понять, что они никогда не должны посягать на домашнюю жизнь Эдди.
Эдди посмотрела на Рэйчел поверх бокала.
– Надеюсь, – сказала она осторожно, – ты здесь не для того, чтоб приняться за старое.
Имелся в виду её отец.
– Нет.
– Тогда скажи мне, – мягко попросила Эдди, – чем я могу помочь.
Рэйчел молча пила вино.
– Проблема с парнем?
– Не глупи. Мне не четырнадцать. И вообще, думаешь, я бы стала говорить с тобой о чём-то подобном?
– Ну, да. Надеюсь, что да. – В голосе Эдди слышалось сожаление, и Рэйчел почувствовала, что ведёт себя грубо, глупо и по-детски.
– Белла умерла, – сказала она. – Прошлой ночью. Покончила с собой, повесилась. Я её нашла.
– Почему ты не приехала домой раньше? Или не позвонила? Я бы могла за тобой приехать.
– Думала, что справлюсь сама.
– Дело не в этом. Уверена, что справишься.
Прошло время, прежде чем Рэйчел ответила.
– Нет, – сказала она. – Не сама. Не в этот раз.
– А-а. – Эдди допила свой бокал. Вино оставило след на её губах и широких передних зубах, которые Рэйчел унаследовала. – Ты знаешь, я всегда завидовала Белле. Немного. Это не значит, что мне не жаль. Разумеется, нет. Но меня обижало, что вы так близки, вы двое.
– Вы ведь не были знакомы?
– Тем хуже. Мне казалось… то, как ты о ней говорила. Я думала…
– Что я хотела бы, чтоб она была моей матерью?
– Что-то вроде того.
– Нет, – сказала Рэйчел. – Но мы были друзьями. Настоящими, близкими друзьями.
– Если хочешь поговорить о ней, я могу слушать всю ночь.
– Боже, нет.
Разве не обычно для Эдди и её друзей думать, что разговоры – это всё, что требуется? Во времена её детства этот дом был полон разговоров. Ей чудилось, что они – суп из слов и она в нём тонет. Возможно, поэтому она предпочитала цифры, предпочитала считать. Цифры были точны, не допускали двойного толкования.
– Что тогда?
– Мне нужно знать, почему она это сделала.
– Мы уверены, что она этого хотела? Это не мог быть несчастный случай? Или даже убийство?
Рэйчел покачала головой.
– Приезжала полиция. И записка была. Почерк её. Я объяснила полицейскому, что слова подобраны так, как говорила только она. Понимаешь, что я имею в виду?
Эдди кивнула.
«Конечно, – подумала Рэйчел, – ты знаешь о словах всё».
– Она знала, что я приеду той ночью. Если у неё были проблемы, она могла рассказать мне. Может, думала, что не смогу помочь.
– Нет, она так не думала.
– Мне надо было поддерживать связь с ней зимой. Тогда бы я знала. Понимаешь, я даже ей не позвонила.
– А она звонила тебе?
– Нет.
– Тебе известно, что вина – распространенная часть симптомокомплекса, вызванного потерей близкого человека?
– Эдди!
Эдди преподавала английский и театроведение в предуниверситеском колледже[1], но также отвечала там за пастырскую заботу. Она посещала курсы по психотерапии. Механически воспроизводимые ею крупицы знаний о психологии всегда раздражали Рэйчел.
– Знаю, – невозмутимо сказала Эдди. – Психологическая болтовня. Но это не значит, что в этом нет смысла.
– В самом деле. Мне всё это не нужно.
– Я не совсем понимаю, что тебе нужно.
– Практическая помощь. Надо выяснить, что привело к самоубийству Беллы. Пока я в Блэклоу, сделать это не получится. Кроме того, тут ты сильна. Знаешь, как разговаривать. Слушать. Даже собирать сплетни. Кто-то должен был представлять, почему она решила убить себя.
– А она бы хотела, чтоб ты этим занималась? Звучит как… вторжение в личную жизнь.
– Она спланировала всё так, чтобы её нашла я. Она знала меня. Знала, что я стану задавать вопросы.
– Ну, с чего начнём? – Эдди всегда задавала этот вопрос в те дни, когда они садились вместе на автобус, чтобы отправиться в долгое путешествие в Ньюкасл. Они стояли посреди Хеймаркета, и перед ними расстилалась Нортумберлендская улица, магазины которой кишели народом. Рэйчел всегда нравилось открытое пространство, и, оглушённая, она чувствовала, как подступает паника, но процесс шопинга у Эдди был хорошо организован.
– Итак, с чего начнём? – И она доставала список и планировала день: в «Фарнонс» за школьной формой, в «Бэйнбридж» – за тканью для штор, ланч в студенческом кафе напротив Королевского театра, в «Маркс энд Спенсер» за трусами и носками и назад в Хеймаркет на трехчасовой автобус.
Рэйчел, как и раньше, почувствовала себя спокойнее после этих слов.
– Думаю, с похорон.
– Кто ими занимается?
– Невилл, сын Даги. Надо было сообщить им о случившемся, хотя это мне не сразу пришло в голову. Никогда не думала, что у него есть какая-то связь с Беллой. Она почти не упоминала о нём. Но, конечно, он должен был узнать о Даги и о том, что теперь надо присматривать за фермой. Овцы только начали ягниться…
– И он взял на себя ответственность за похороны.
– Да, сказал, что готов это сделать. Я спросила, не будет ли он против, если я помещу объявление в «Газетт». К ней хорошо относились другие местные фермеры. Кто-то из друзей семьи может увидеть и прийти. – Она повернулась к Эдди. – Всё это время я, по сути, ничего не знала о ней. Не знаю, живы ли её родители, есть ли у неё братья и сёстры, даже где она родилась. Мы постоянно говорили обо мне, а о её жизни – только если про Даги или ферму. Невилл спросил, есть ли у неё родственники, которых надо известить, и я не смогла ответить.
– Даги не может помочь?
– Никогда не знала, что там на самом деле с Даги. Белла болтала с ним абсолютно так же, как и до инсульта, но иногда мне казалось, что она обманывала себя, думая, что он всё понимает. На простые вопросы он отвечал, это да. «Хочешь пить?» «Мне открыть окно?» Но кроме этого? – Она пожала плечами. – И, возможно, она и ему толком никогда не рассказывала о своём прошлом. Он так сильно её любил, что ему было всё равно.
– Где Даги живёт сейчас?
– В доме для престарелых. Роузмаунт. Знаешь это место?
– Хм. Я знакома с ночной сестрой. Учила её сына. Там были проблемы, и я смогла немного помочь. Так что…
– Она может отплатить услугой за услугу?
– Она ведь тоже могла бы немного помочь?
– Наверное, ты думаешь, что я ненормальная, – сказала Рэйчел. Они почти допили бутылку. – Возможно, считаешь, что мне надо принять, что она мертва, и смириться. К чему ворошить прошлое, верно?
– Ты могла бы так поступить? Просто закрыть на это глаза?
– Нет.
– Тогда какой смысл спрашивать?
Рэйчел собиралась идти спать, когда Эдди спросила:
– Это не может быть как-то связано с карьером?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты сказала, она любила эти холмы. Смогла бы она это вынести – огромный шрам на поверхности холмов, взрывчатку, грузовики? Я знаю, что это не её земля, но ей бы пришлось на это смотреть, правда? Каждый день.
– Для неё это было бы ужасно, но просто так она бы не смирилась. Она бы боролась. Легла бы перед бульдозером, если бы потребовалось.
– Но если б она знала, что в конце концов ничто из этого не сработает?
– Как она могла это знать? Мы ещё не начали работу. Пока мы не закончим, до публичного разбирательства никакого решения не может быть принято. И для нее важнее было быть с Даги. По большому счёту только это её и заботило.