– Отличная идея, Камен, благодарю. Подумаю. Но в отношении сплетен об артистах танца, я уверена, дело в другом. Все люди, независимо от социального статуса, ищут ключи к счастью. А вдруг их кто-нибудь да уронит? И тогда по добытому образцу можно отлить себе такие же.
– А замки-то все разные… – лисья улыбка искривила лицо «пепельного» джентльмена. – Вы об этом не задумывались, Поля? У одного на дверях висит амбарный замок, у другого – потайной, а у кого-то – кодовый, со спутниковой сигнализацией.
– Никто и не обещал, что раздобыть универсальную отмычку проще пареной репы!
– Союз, дуэт, симбиоз?! Смотрите, какие слова для внешне одной и той же формы! Кто-то из великих сказал, что человек не создан для одиночества. Но прочный союз отнюдь не означает счастья. Это так, Полина! Прочный союз демонстрирует лишь одно – прочную зависимость. Взаимные обязательства, продиктованные единым образом жизни или жизненным пространством. Вот и все! Зависимость – не синоним счастья.
Дождь вливал свежие краски в пышные цветники вокруг домиков, наполнив яркостью остроконечные юкки и драцены, превратив бутоны ирисов в аметисты, осыпанные алмазами, вволю напоил широкие листья тюльпанов. Серые камни брусчатки, окружавшей почти ритуальными кругами компактные домики, стали темными и скользкими, словно морской прилив добрался даже до них.
– Так вы, Камен, не верите, что разбитая ваза семейного счастья Мирослава и Дарьи будет восстановлена?
– Реставрация разбитых ваз, Полина, – развлечение для археологов, для зыбкого мира науки. А в реальном мире правят чувства, столь же сильные, как и мы с вами. Если людей не связывают по рукам и ногам взаимные зависимости вроде детей или недвижимости (простите, что я поставил эти понятия рядом), то все определяют чувства. Люди тянутся друг к другу вопреки всему, словно две планеты, связанные единым притяжением. Как Плутон и Хирон…
– Вы про любовь?
– «Любовь» – абстракция из шести букв. Такая же иллюзия, как и звезды, которые нам кажутся прибитыми гвоздиками Творца к куполу неба. Эта оптическая иллюзия отражена в известной книжке – Библии. Помните, «И назвал Бог твердь небом»? Но это – миф. Я же говорю о реальном.
– Чувства реальны? Разве они не подобны ветру? Все видят, как ветер колышет листья деревьев, гонит облака, но никто никогда не видел самого ветра.
– Блестящая метафора! Однако долой метафизику! Будем реалистами, прагматиками. К чему мы с вами испытываем чувства, а?! К тому, что представляет для нас ценность, – с этими словами невысокий мужчина с пепельной шевелюрой легонько постучал крепким, загорелым кулаком по стене, обклеенной светлыми обоями с золотыми контурами роз. – Вот это – стена. Я не испытываю к ней никаких чувств, ее ценность в моем представлении – ноль. Отель – мое временное пристанище, и неважно, какие на этой стене обои, будь то золотые розочки или серебряные тюльпаны. Так же и человек! Как только он перестает быть значимым для другого, то чувства к нему исчезают, – мужчина с пепельными волосами поправил жестко накрахмаленный и, видимо, давящий на шею воротничок рубашки.
Полина смотрела на собеседника, раздумывая, что же сказать в ответ. В словах загорелого мужчины звучало много разумного, логичного, рационального, но одновременно тонким комариным писком проскальзывал и цинизм, словно защищавший его от собственных горьких воспоминаний о личной жизни. Репортерша распахнула тяжелые шторы, качнувшиеся пару раз, как волны Ирландского моря, и начала вглядываться в туман за окном, словно ожидая оттуда ответа на сокровенные вопросы. За окном во всю свою мощь шел дождь.
Горящие золотыми огоньками фары редких автомобилей пробивали мглу, да еще трехглазые светофоры подмигивали редким прохожим, суетливо спасающимся от сеющего дождика под разноцветными блюдцами зонтиков. Белоснежный трамвай с веселой дельфиньей мордой бесшумно вынырнул из влажного марева. На малиново-красных и белоснежных граммофончиках петунии, кустящейся на бетонных клумбах вдоль трамвайной линии, дрожали капли росы. В них отражались темные фонарные столбы, увенчанные круглыми и светлыми плафонами ламп. Сочные лианы вьюна, полыхавшие красными звездами, свешивались из плоских ваз, подвешенных на массивных цепях к фонарным столбам. С металлических карнизов рыжих черепичных крыш одноэтажных домиков, рассчитанных на одну семью, сбегали струйки воды.
Владелец фотостудии «Баланс белого» очнулся от затянувшейся паузы первым.
– Человечество веками пытается разгадать тайну, куда исчезает любовь. А ответ проще пареной репы. Утрачена ценность партнера! Вот и разгадка.
– Это не разгадка, Камен, а лишь ваша точка зрения.
– Проверенная на личном опыте, Полина, на собственной шкуре! Кстати, перестаньте называть меня Камен – слишком непривычное для ваших ушей имя. Вы же не болгарка?! Я просто Петр.
– Хорошо, я буду называть вас Петром… если вам, Камен, так больше нравится! Хотя, признаться, имя Петр у меня ассоциируется с древнерусской повестью о Петре и Февронии. Святые из Мурома, супруги, верные друг другу до гробовой доски. Вам не идет этот образ!
– Еще бы! Петр и Феврония? Сказочки для богомольцев! Дремучее русское средневековье! Мракобесие попов, рвущихся управлять государством наравне с императором и жаждущих вить из царей веревки, а народ превратить в тупое и послушное овечье стадо, живущее не в реальности, а в библейской иллюзии!
Девушка в клетчатом пиджаке посмотрела на небольшую лакированную черную сумочку с магнитным замком, похожим на брошь с кабошоном дымчатого агата. Распахнула ее, задумчиво вынула диктофон и затем машинально положила обратно. Полина размышляла, как бы половчее сменить тональность беседы. В отеле «Белая ночь» Полина и владелец фотостудии Петр Сакаджиев жили на разных этажах.
– И что же, по-вашему, Дарья потеряла значимость для Мирослава?
– Наоборот. Это он потерял ценность в ее глазах. Хитрая сибирячка, из молодых да ранних! Эта чаровница Дарья урвала от нашего легендарного Мирослава все, что только можно, – шикарный дом, банковский счет, не говоря уж о бриллиантах в своей короне, которую он на нее легкомысленно водрузил. Финита ля комедия. Их союз, Поля, совсем не похож на разбитую вазу, скорее это выгоревшая свеча. Знаете, когда-то я думал, что фамилия Нагорный имеет тот же корень, что и «гора». Но я ошибся. Оказалось, что это от слов «гореть», «горящий».
– Кто-то из мыслителей Ренессанса утверждал, что любовь одна, но подделок под нее тысячи.
– Он ошибался. Русские крестьяне наблюдательнее французских вельмож. «Сколько голов – столько умов», – гласит русская пословица. Так? А следовательно, Поля, возможно бесчисленное множество вариантов счастливых союзов…
– И нет универсальных ключей от счастья?
– Увы! Или же, напротив, к счастью. Иначе неинтересно жить. Мы были бы не личностями, а биокомпьютерами. Ходячими схемами. Мы выполняли бы единый алгоритм, как в мрачных фантастических романах о роботах, – Камен усмехнулся, провел загорелой ладонью по глубоким бороздам морщин на лбу, смахивая капельку пота. – Слово «любовь» обладает множеством форм и ракурсов. Помните: истина конкретна!
– В каждом дому по кому, гласит русская пословица. Мы судим о людях, о глубине их чувств, об их благородстве или подлости, лишь видя внешнюю, надводную часть айсберга. Мы не способны войти в мозг, в мышление, в чувства другого человека и оцениваем, создаем свои догадки и мнения, опираясь лишь на собственный опыт, а не на реальные факты!
Собеседники пристально смотрели друг на друга, пытаясь проникнуть в мысли, гнездившиеся где-то в глубине головы каждого. Солнечный луч проник сквозь фалды шелковистых, с отливом серебра занавесок, и кружевные золотые розы, украшавшие стены просторного холла, торжественно заблестели. Снизу, со стороны старинной деревянной лестницы, тянуло чем-то жареным, то ли мясом, то ли картошкой, то ли картошкой с мясом. К этому запаху примешивался терпкий аромат маринада и солений, и воображение рисовало картину деревенских бочковых огурцов и квашенной в дубовых чанах капусты. Оттуда же, снизу, доносились торопливые, приглушенные ковром шаги постояльцев.
– Вы хотите сказать, Петр… хорошо, я вас буду называть Петром, раз вам так больше нравится, что Даша Сибирякова обошлась с Мирославом как с дорогой вещью? Но Нагорный – совсем не дурак. Вообще, глупый человек не смог бы добиться его высот. Легко ли сказать: главное официальное лицо, представляющее танцевальный спорт в Международном комитете по неолимпийским видам спорта!
– К тому же он сам – легендарный спортсмен. Слава с Ладой блистали на паркете всех стран так, что их никто не мог затмить несколько лет подряд. Не забывайте! Но Слава жестоко обидел Ладу. И она не стерпела этого. Кажется, еще Маргарита Наваррская подметила, что «женщина скорее будет мстить за обиду, чем за утрату чувства любви, особенно если у этой женщины благородная душа и щедрое сердце». Отъезд Лады в Америку – изощренная месть.
– А что касается Даши Сибиряковой…
– Слава прожил с Дашей целое десятилетие, и если он решил записать на нее свой дом и банковские счета, значит тут все сложнее, чем кажется, – накрахмаленный воротник давил, пришлось его расстегнуть на две пуговицы. – Я же сказал: эффект выгоревшей свечи. Когда свеча горит, она согревает и радует своим живым, щедрым пламенем. И мы тянемся к этому теплу и свету. Есть люди, подобные свечам. Они отдают свою энергию, время и душу другому человеку. И потому выгорают!.. Оплавленная, превратившаяся в жалкий огарок свеча уже не радует, не вдохновляет, Поля. Эту свечу приходится вынимать из канделябра и выбрасывать!
– Понимаю. Если вы излучаете положительную энергию, людям хочется быть рядом с вами. А если нет, то… Как вы полагаете, Петр, отдав душу Даше, сам Мирослав чувствовал ее любовь?
– Опять вы про любовь! О-о! Любовь – иллюзионист. Более того, величайший фальшивомонетчик, который на наших глазах превращает железо в ложное золото, – болгарин смахнул холеным пальцем с аккуратно подстриженным и отполированным ногтем капельку пота на черной, как вороное крыло, брови. – Любовь – еще и алхимик. Понимаете? Любовь способна превращать настоящее золото в обычное железо.
– Вы считаете, что за то десятилетие, пока Мирослав и Дарья были вместе, золото растворилось в какой-то агрессивной среде и превратилось в железо? Вообще-то подобное происходит не с золотом, а с позолотой…
– Называйте как хотите. Что разрушено, то разрушено. Их союз не восстановится, не склеится и не возродится. И не все ли равно, почему это произошло? Оглянитесь! На наших глазах распадаются сотни союзов, и не только семейных, но и профессиональных.
– Кровавая трагедия, если профессия – танцевальный спорт! А ведь танцоры – особая каста, не так ли, Петр?!
– Я не специалист по индийским племенам. Я англоман, но не индолог.
– При чем здесь племена? Вам не нравится слово «каста»? А «профессиональная тусовка» звучит, по-вашему, лучше?! Разве случайность способна разрушить карьеру талантливого спортсмена или артиста? Я где-то читала, что сила личности измеряется способностью завершать дела. А ведь на Блэкпул собрались только люди с сильным характером.
– Безусловно! Однако случайный маленький камешек, угодивший под колесо телеги, способен сломать ее ось и остановить движение даже королевского экипажа. И каждому из нас уготован свой булыжник, и никогда не знаешь, где он тебе подвернется. Это жизнь. Она не стоит на месте. А мы хотим от людей постоянства, требуем стабильности. Приглядитесь к паркету «Зимнего сада» повнимательнее! Бесконечная череда триумфа и трагедий. Этот Молох, с восхитительным мелодичным голосом, сверкающий огнями софитов, ломает и пропускает сквозь себя, как сквозь мясорубку, сотни судеб.
– Один из ведущих законов Вселенной – цикличность перемен. Одни дуэты распадаются, другие – зарождаются, так же, как на нашей планете существуют день и ночь, весна и осень, расцвет и увядание. Но знаете ли вы, Петр, когда наступает самый темный час суток? Это тот самый час, за которым начинается рассвет!
– Карьера – это не круговорот времен года, а прямая беговая дорожка, такой же марафон, как и река времени, текущая лишь в одну сторону. Радикальные перемены здесь губительны. А перемены добрались даже на побережье Туманного Альбиона. Нет более консервативной страны, чем Англия. Но посмотрите внимательно, что здесь происходит! И Блэкпул, этот истинно английский фестиваль, уникальное явление мировой культуры, сегодня теряет свой шик, как бабочка – перламутровую пыльцу ярких крыльев. Пройдет еще пара лет, и не будет уже ни Блэкпула, ни…
– Ни Англии?
– Изволите шутить, да?! – усмехнулся Петр и зашелся долгим резким смехом, словно из мешка высыпали сухой горох. – Послушайте, Поля, мне нужно спешить в «Зимний сад», к ребятам. Я готов обсудить с вами судьбу старой доброй Англии вечером, за чашечкой чая с молоком. Или чего-нибудь покрепче.
– Китайская пословица гласит: «Не дай бог вам жить в эпоху перемен», – молодая светловолосая девушка с глазами цвета морской воды в грозовое ненастье рассеянно посмотрела в окно. – Не потому ли китайцы одну из важнейших книг своей культуры так и назвали – «Книга перемен»?
Полина растерянно взглянула в окно, чувствуя, как разговор заходит в тупик. За окном плыли сизые облака. Они затянули небо грязной периной, изнурительно тяжелой от воды и жаждущей излиться дождем. В клубах сырого тумана реяли белоснежные чайки с желтыми лапками и клювами, зорко высматривающие в толще холодной воды юркую рыбешку. Холодное северное солнце упрямо пробивало бреши во влажной фате тумана, и его соломенно-золотые лучи сочились сквозь тревожные громады облаков.
– О, вы вспомнили Китай? Вы попасли в самую точку. Увидимся вечером. Обожаю толковых собеседников! Все эти стремительные перемены – словно морской шквал. Угрожающий размах! Если англичане не одумаются, их ждет катастрофа.
– И сами англичане назвали бы вас «алармистом». От слова alarm – «аларм» (тревога). Это слово указано на лампочках сигнализации. Русский эквивалент звучит грубовато: «Не каркай – не будь кликушей!»
– Как фотограф, я очень внимателен к тому, что вижу. А вижу я следующие факты. Раньше английская жизнь напоминала скаковую лошадь, которая бежала по ровной, посыпанной мягким песочком, прямой дороге к хорошо прогнозируемому финишу. А сейчас эта лошадь понеслась по кривой, изнурительной трассе стипль-чеза. Она то летит галопом по полю, то пробирается, ломая кусты и обдирая свои ноги, сквозь лес, то плетется, по грудь увязая в болотах… И вот-вот начнет балансировать над пропастью, на краю скользкого откоса, обманчиво скрытого травкой и кустарником.
– Это не факты, а метафоры, Петр.
– Пусть так. Я же фотохудожник, и в моем арсенале не только зеркала объектива, но и воображение. Итак, если быть кратким, то дуэт льва и дракона смертельно опасен. Того и гляди, дракон задушит льва.
– Вы меня совсем запутали…
– Вечером все распутаем. Я знаю тут поблизости одно укромное местечко… Ой, время-то как летит! Чао-какао!
Встреча у фонтана
Посреди круглого, словно вычерченного циркулем, озерца красовался бронзовый джентльмен в старомодной шляпе. С суровым сосредоточением, переходящим во вселенскую скорбь, он всматривался в прозрачное мелководье прямо перед собой. Впрочем, понятия «красоваться» и «джентльмен» были не слишком точны по отношению к этому угловатому, комичному созданию, стоящему по щиколотку в воде и удерживающему в своих клещевидных лапищах некое подобие снегоуборочной лопаты, такой, какой пользуются московские дворники, расчищающие тротуары возле домов. Из квадрата «лопаты», словно из решета, текла вода. Старомодный джентльмен поливал озерцо? Бронзовые лягушки размером с упитанного кролика, восседавшие на белоснежном бордюре озерца, забавно растопырив лапки и во всю ширь, словно на приеме у стоматолога, разинув рты, плевались слабыми струйками воды в сторону джентльмена с дырявой «лопатой». Из круглых бронзовых «блюдец», напоминающих одновременно палитру для смешивания красок и десертные блюдца для торта, пробивались гейзеры. Эти «блюдца», очевидно, изображали листья кувшинок или же, может, лилий. Но самих водяных цветов не было и в помине, очевидно, их просто забыли сделать, то ли увлекшись дизайном старомодной кепки на джентльмене, то ли пересчитывая дырки в его «лопате»: не забыли ли продырявить ее еще в каком-нибудь месте?