– Конечно, пошли. Наконец-то будет повод и у твоей мамы зайти посмотреть, как мы сделали ремонт. А то ей всё некогда, всё куда-то торопится… А у нас дома рождественский пирог с яблоками.
Матери девочек периодически встречались в скверике или гуляли по закрытой в выходные Центральной, обменивались кулинарными рецептами, делились впечатлениями после отпуска. Дела у Ивановых медленно шли в гору. Катя продолжала работать учителем в той же школе рядом с домом. Она хоть и стала вовсе не престижной, но там сохранился дружный педагогический коллектив, и Катя была на хорошем счету. Здесь же училась Вера. А вот Егор, после того как горсовет переименовали в мэрию, ушёл оттуда и открыл с партнёром компанию «Юридическая консультация по делопроизводству». Специализировалась их фирма в вопросах трудового законодательства.
Занятая приготовлением ужина, Раиса отказалась от пирога, а Насте позволила остаться на часок, не забыв напомнить про диету.
– Сто лет не ела ничего вкуснее, – призналась девочка, уплетая выпечку. – Только маме не говорите, что я так много съела.
Катя, отрезая ей ещё пирога, похвалила:
– Молодец, Настенька. Ешь ещё. Аппетит – признак здоровья.
– Видишь, какая я здоровая, – Вера согнула руку и нажала себе на бугорок; в тринадцать лет она выглядела рослой. Девчонки захохотали.
– Доченька, давай я тебе тоже ещё положу, – сказала Катя.
Вера протянула матери тарелку и встала, чтобы подлить чаю. Настя посмотрела на Катю с обожанием:
– Тётя Катя, какая вы добрая! А меня мама никогда доченькой не зовёт.
Вера пролила заварку на скатерть. Катя спешно схватила бумажную салфетку, стала промокать.
– Ничего, доченька, ничего… – Ласковое слово было сказано в этот раз от растерянности, но прозвучало как насмешка. Катя осеклась.
– Ненавижу я всех этих великих спортсменов, манекенщиц, актёришек всяких, – вырвалось у Веры. – Понавыдумывают каких-то диет, стандартов, и всех под них подгоняют. Так и до истощения недалеко. Да, мама?
Ответив уклончиво, Катя сослалась на дела и оставила девочек на кухне одних. Вера стала спрашивать про родителей.
Заработав за первые пять лет чистыми три миллиона долларов, в дальнейшем Анатолий был вынужден отказаться от партнёрства под прикрытием: оборотистость и ненасытность его хозяина могли довести и до тюрьмы. В середине девяносто третьего года Ухов ушёл на вольные хлеба, откупившись половиной заработанных денег от уже не коммуниста при бывших властях, а демократа при нынешних. Наслаждение свободой оказалось для Анатолия недолгим: для ведения дел нужны были не столько ум, сколько связи, а ему теперь вход в кабинет любого из высоких администраторов края был надёжно закрыт. Бывшие партийцы давно поделили рынок между собой и стояли горой за придуманные ими правила. Такие выжимки бизнеса как Ухов никому не были нужны.
Потеряв возможность летать два раза в год в Европу на шопинги и три раза в сезон на моря, первое время Раиса «держала спину», подбадривала мужа и откровенно гордилась его трудовыми успехами. Но после первого отпуска, проведённого даже не в Турции, а на Чёрном море, её терпение стало заканчиваться. Тогда на семейном совете постановили урезать расходы.
– Жрачка, сервисные услуги и теннис под лимит не попадают, – твёрдо определил Анатолий, прожёвывая бутерброд с филе палтуса горячего копчения. Возраст мужа тогда приближался к сорока годам, лицо его стало лосниться от тонкой, но уже стабильной прослойки жирка, под мощным подбородком провисла кожа, грудные мышцы набрякли, как у женщины. Но в целом Ухов держал форму и вёл достаточно активный образ жизни. Семейный холодильник ломился от деликатесов, и отказывать себе в удовольствии хорошо поесть никто из Уховых не собирался.
Молча перенося чавканье и сопение мужа, Раиса размышляла – в её распоряжении оставался всё же широкий перечень возможностей. Понятие сервисные услуги включало: обслуживание автомобиля, услуги парикмахера, косметолога, массажиста, телефонной связи, прачечной и уборщицы, шофёра для Раисы и преподавателя по английскому для Насти. Бровь женщина взметнула только по поводу тенниса:
– Может, обойдёмся без него?
– Как это – без него?! Ты в своём уме? – Анатолий едва сдержался, чтобы не выматериться: жена была на третьем месяце, и приходилось с этим считаться. Вспомнив, как несколько месяцев назад Катя выразила сомнение по поводу того, что Настя обожает теннис, Раиса попробовала разубедить мужа, осторожно и не отрывая его от палтуса:
– По-моему, Насте не очень комфортно на кортах.
Дочь, услышав это, припала к двери спальни и сжала кулачки: «Мама, защити меня!». Плакать или жаловаться Насте разрешалось только тогда, когда в Раисе просыпался материнский инстинкт. Такие периоды возникали во время беременностей женщины, задавшейся целью во что бы то ни стало родить Анатолию сына. Мужчина, на мгновение перестав жевать, посмотрел на жену взглядом тупым и упёртым. Раиса выдержала его, подперев рукой едва заметный живот.
– Даже меня уже от него тошнит… – она мечтала пустить выторгованную сумму на оборудование спальни для будущего малыша. Не так давно Уховы приобрели в центре города однокомнатную квартиру. Жильё для будущего наследника в старом жилом фонде требовало значительных вложений на ремонт, чем и объяснялся отпуск, проведённый в своих территориальных водах.
– Тебя тошнит от другого… – равнодушно указал Анатолий на живот; шестая попытка Раисы выносить ребёнка притупила в нём любые ожидания. В этот раз опять что-то шло не так с самого начала и нужно было беречься, сохраняться, отказываться от солнца, лета, секса, что утомляло мужа больше, чем жену.
– И всё-таки Настя реально устала от твоего тенниса, – порой Раиса умела стоять на своём. Дочь в спальне закусила от волнения косу.
– Ничего, привыкнет, – решил Анатолий, дожевав бутерброд и вытирая руки о кухонное полотенце. – Саня сказал, шо как только она начнёт выигрывать, у неё вспыхнет спортивный интерес. – Он как-то странно засмеялся и добавил: – Болезнь красных глаз – есть много, хочется ещё большего… Разве ты не знаешь, что люди завистливы и ненасытны от природы?
Раиса вздохнула, понимая, что Анатолий говорит уже о чём-то, их не касающемся. Забрав у мужа полотенце, она понюхала его и понесла в стирку. Разговор между родителями завершился не в пользу ребёнка. Настя сползла по двери. «Саней» теперь звали того самого тренера, к которому двумя годами ранее могли обращаться только по имени-отчеству. Прикорм в течение столь долгого периода устранил все формальности, и тренер теперь против Сани ничего не имел.
На этом проблема тенниса была закрыта. Решения в семье принимал Анатолий. Что думала по этому поводу жена, его мало волновало. Настю никто ни о чём не спрашивал. Девочка осталась в теннисной секции ещё на несколько лет. А та беременность Раисы тоже завершилась выкидышем.
6
Ивановы давно мечтали побывать в Барселоне. Катю привлекали архитектурно-исторические достопримечательности столицы Каталонии, Егору же не терпелось попытать счастья в игровых залах Коста Бравы. Уже почти два года как он пристрастился к играм. Сначала захаживал в магазинчик на пересечении улиц Казачьей и Мира, побрасывая монетки в «однорукого бандита». Потом, после двух крупных выигрышей, каждый примерно в сорок тысяч монет, решил попробовать себя в настоящем игровом зале. Чего-чего, а уж развлекательных учреждений подобного рода в Южном в перестройку хватало. Выиграв в первый раз в казино, открытом в одном крыле Оперного театра на Центральной напротив их дома, Иванов поверил в счастливую карту и зачастил туда с опасной для семьи регулярностью. Скрывать своё расточительство мужчине удавалось без особых трудов: за расходы перед женой он никогда не отчитывался, зарплату приносил вовремя, на казино спускал побочно заработанное. А то что вечерами возвращаться стал позже, так, во-первых, он мог сослаться на подработки (с развитием разных предприятий специальность юриста по производственным делам стала довольно востребованной), а во-вторых, у Кати тоже теперь были приработки от частных уроков. Вступая во взрослую жизнь, молодёжь отчётливо осознавала свою лингвистическую ограниченность, отчего на рубеже нового века как-то вдруг и сразу вырос интерес к частным урокам родного языка.
Поскольку Катя задерживалась на подработках допоздна, ей некогда было задавать мужу лишние вопросы. Вере же было вовсе неинтересно, где пропадает папа. В стране появилось так много развлечений ранее недоступных! Чаще всего подростки собирались для просмотра фильмов, в том числе и запрещённых им по возрасту. Иногда ходили в кафе, играли около дома в баскетбол. В бывшем детском скверике под окнами Уховых навсегда снесли бесприбыльные карусели и построили спортивные площадки. На центральной аллее местные художники выставляли картины. Прогуливаясь там, Катя и Раиса осматривали обновлённый сквер и откровенно сожалели о былой жизни, когда при зарплате в сто советских рублей любой аттракцион стоил всего-то десять копеек. В начале 2001-го денежные знаки поменялись в стране уже дважды и оба раза не в пользу простых людей. Сожалея о былом, подруги вспоминали, как их дочки в детстве любили кататься на паровозике и каруселях. Вместе с примитивными развлечениями ушло из жизни что-то наивное, но такое доброе. Дети особенно остро чувствовали социальное неравенство – у одних было всего в избытке, другим не хватало элементарного.
Соседки остановились у одного из полотен со средиземноморским пейзажем.
– Так хочется в Испанию! Но нет денег, – призналась Катя.
– У нас тоже нет. Купили ему однокомнатную квартиру, – Раиса указала на округлившийся живот; очередная беременность на этот раз не особо её беспокоила. Женщины дошли до дальней части сквера. Единственную уцелевшую здесь детскую площадку кое-как отремонтировали, смазав скрипучие качели и наполнив песочницы, поставив горки и несколько турников, свежеокрашенных, но убогих. Ребятишки из бедных семей и этому были рады – носились группами, сражаясь за свободные места.
– Да, мало что им осталось в наследство… – вздохнула Раиса, морщась.
«Всё-таки перекроил её Анатолий под себя», – подумала Катя. По мере ухудшения дел Ухова презрение к бедным появилось и у его жены.
– А может, это и не так страшно, Раиса, если чего-то не хватает? Зато есть стимул. – Ухова, кивнув, поправила на себе дорогущее платье и наспех вытерла нос тонко пахнущим, тоже недешёвым, носовым платком. Дорогостоящее изящество являлось для красивой брюнетки обязательной составляющей счастья. Иванова попробовала заговорить о Насте; её до сих пор мучили теннисом: – Детям общение нужно больше, чем подарки…
Раиса, кивнув на фонтан, заваленный мусором, сбила её с мысли:
– Пошли отсюда!
Вечерами на этих же лавках и качелях собирались маргинальные компании и творились страшные вещи.
– Не поверишь, я иногда ночью хочу выйти подышать на балкон и боюсь. Крики, стоны, ругань из сквера… – Раиса скривилась от ужаса.
– Да я тоже в спальне форточку уже не открываю, – призналась Катя. Их с Егором комната выходила окнами во внутренний двор дома, где в разбитом палисаднике стояло несколько лавочек. – Там такое творится! Сначала пьют вместе, потом девицы кричат, просят о помощи. Егор как-то позвонил в милицию, так потом одна из девиц нас же и обвинила. А недавно какому-то живот вспороли… Жуть даже днём! Первого сентября утром старшеклассники шли в школы в бантах и с цветами – гордость страны, любо-дорого поглядеть. А уже в три часа дня устроили под окнами массовую драку. И знаешь, что самое страшное? Дерутся ведь насмерть. И даже девчонки. Столько крови было! Милиция приехала через сорок минут после вызова, когда скорая уже увезла пострадавших.
– Да, что там говорить? Беда… Давно надо снести этот ваш палисадник.
– Всё не снесёшь, Раечка. Тут как-то по-другому действовать надо. Авторитет милиции поднимать, что ли… Не знаю. Понятно только одно: беспредел вокруг. Так хочется куда-то улететь и ничего этого не видеть, – рассуждая про беды страны, про несчастье в её доме Катя не ведала.
Как-то апрельским вечером этого же две тысячи первого года Егор проиграл всю зарплату. Домой он шёл с пустыми карманами и желанием во всём признаться жене, но в арке встретил выходящего из подъезда Анатолия. Вид у того был страшный: глаза горели в бешенстве, с губ срывался отборный мат, ширинка штанов была застёгнута не до конца, тенниска сзади вылезла из-за пояса. На соседа Анатолий накинулся, как жаждущий на воду.
– О, Егор… Пошли ко мне в гараж: поговорить надо – край.
У Иванова у самого был край. Поняв по темному кухонному окну, что жены дома ещё нет, Егор согласно махнул головой.
Откупоривая пиво, купленное по дороге, Анатолий принялся жаловаться на то, что Раиса требует отвезти её рожать в Испанию. Ей было безразлично, что дела у мужа идут отвратительно. Политики душили конкурентов налогами так, что ему пришлось избавиться от купленных под сдачу складов и паркингов. Когда Ухов замолчал, Иванов неожиданно стал делиться своими проблемами.
– А знаешь, что, Егор, – вдруг предложил Анатолий, – давайте-ка приезжайте на месячишко к нам в Барселону. За такой срок можно запросто отвыкнуть от любой привязанности. Я вон, помню, месяц не курил, так потом начинать не хотелось. Правда, все равно начал…
– В какую Барселону? Ты же сказал денег нет, – Иванов даже дышать стал тише – представил, как обрадуется Катя; им так и не удалось до сих пор побывать за границей. Ухов потёр носком мокасины от Хьюго Босса железное перекрытие смотровой ямы, у которой они сидели за столиком. Тут же была прилажена этажерка для инструментов, но они валялись повсюду.
– С бабой мне, Егор, никак не сладить: с утра до ночи твердит: «Рожу испанца, рожу испанца» … Дура. Что с неё взять? – Иванов согласно покивал, поднял с утоптанной земли отвёртку, аккуратно положил на полку. Анатолий на такую аккуратность только рукой махнул – заботы у него были явно не те. – Всё равно придётся продавать однокомнатную. Врачи по УЗИ сказали – сын, – теперь Ухов говорил гордо и даже улыбался. Пиво начало потихоньку пробирать, и речь его полилась ровнее, без стрессовых ноток: – Так что дом под Барселоной я уже заказал. Да-да. А ты думал? – Увидев широко раскрывшиеся глаза соседа, Анатолий захохотал, довольный собой. – В Калейе. Деревня такая на побережье Коста Бравы. В доме два этажа, пять комнат, во всех кондиционеры; ещё есть бассейн, терраса, а на ней есть вот такой мангал, – он очертил руками внушительный прямоугольник. – Ты мясо как, уважаешь? Молоток! Значит, по вечерам будем жарить. И под красное испанское винцо, да? М-м-м…
Егору даже почудилось, что он слышит запах дыма и шипение жирной свинины на углях. Вокруг была расхлябанная весна: то дуло, то парило, то заливало, то потом пекло нещадно… «А на Средиземноморском побережье наверняка тёплый бриз, крики чаек, золотистый обжигающий ноги песок, как показывают по телику…» – Егор пошевелил пальцами в туфлях и оттянул угол воротника рубашки:
– А море далеко от дома?
– Не-а, пешком двадцать минут. И прислуга задёшево: убирать там, харчи варить. Мы летим через месяц. Раисе рожать в середине июня, и месяц она там долежит, а вы к родам прилетайте. Заодно будет кому тут за Настей присмотреть.
– Как – за Настей? А ты её с собой не берёшь?
Анатолий помотал головой:
– Нет. Тренер так надолго её не отпустит. Короче, с деньгами я тебе помогу, а ты за дочерью последишь. А потом её с собой привезёте – пусть братику порадуется.
Очень скоро Анатолий действительно принёс Егору тысячу долларов и билеты на самолёт. В стране все, кто мог, держали сбережения в иностранной валюте, доверия к которой было больше. Иванов отдал часть зелёных бумажек Кате, а часть припрятал; знающие люди рассказывали, что за границей в казино всегда в первый раз прёт. Егор очень надеялся на крупный выигрыш, чтобы расплатиться со всеми долгами и навсегда завязать.