Однажды это случится. Сборник рассказов, пьес, сказок - Гринберг Дмитрий 2 стр.

ЗАГАДОЧНЫЙ ГОСТЬ ДОМА, ГДЕ ЖИЛА САЛЛИ

Как-то раз Салли нашла свой медальон не там, где всегда. Это её очень удивило, так как она знала, куда его кладёт, и именно там было его место.

В принципе никто не мог взять её медальон. Ни дедушке, ни бабушке, он не был нужен. Вообще у них было плохое зрение, да вдобавок они были медлительны и скучны. Тогда Салли пораскинула мозгами ещё немного и подозрение пало на котёнка Китти. Возможно, это ему пришло в голову так подшутить над Салли. Но неужели котёнок настолько умный, что до этого додумался? Нет, тут дело было в другом. Но в чём именно? Это Салли и предстояло узнать. Правда минут через пять она махнула рукой, и решила, что это не такое уж важное занятие – почему это медальоны находятся в одном месте, а не в другом.

На следующее утро, когда солнце только-только стало пробиваться сквозь тщательно вымытое оконное стекло, Салли открыла глаза, и её не покидало странное чувство. Она тут же бросилась к своему медальону, который снимала на ночь, но он оказался на месте. Тогда Салли с большим облегчением вздохнула, и отправилась поскорей в свою тёплую кровать. Салли не любила холодные кровати, поэтому она тут же укрылась одеялом, и, со спокойной совестью закрыла глаза. Ей удалось снова уснуть, так как сегодня была суббота, а по субботам, кто не любит поваляться в тёплой домашней постели, когда не надо никуда идти, и когда тебя будут ждать вафли с клюквенным сиропом, как только ты спустишься на землю, то есть, в кухню, где бабушка уже всё приготовила.

Спустя часок-другой, Салли снова открыла свои глазки, и на этот раз она была совершенно спокойна. Она знала, что вчера ей всё это просто показалось, и не стоит ничего придумывать, а уж тем более валить всю вину на Китти.

Когда Салли встала во второй раз, и хотела было надеть свой сарафанчик, один из любимых, который всегда хвалила бабушка, то не смогла его найти. «И куда он мог деться?» думала Салли. «Уж Китти точно не могла бы его куда-то утащить». И на этот раз девочка надела другой, – у неё их было много, как и платьиц – она это просто обожала, но если честно, иногда ей так хотелось надеть мальчуковые штаны, чтобы не страшно было падать на коленки, когда играешься с мальчиками на улице, но бабушка всегда была против, поэтому Салли перестала даже заикаться об этом.

Когда Салли спустилась вниз, то была немного расстроена, и бабушка спросила, почему Салли такая грустная. Тогда Салли рассказала ей про сарафанчик, и про медальон. Тогда бабушка сказала: " Хм», и больше ничего не сказала. Она лишь поставила вафли на стол за которым сидела Салли, и пошла по каким-то своим делам. Возможно, гладить Китти.

После завтрака, Салли, как и всегда в выходные, пошла играть на улицу с ребятами, где была с ними на равных. Ну, почти. Платьица заставляли быть Салли, немного, как леди. Поэтому она опять досадно проиграла.

Так продолжалось целую неделю, пока дедушка с бабушкой не встревожились: «Всё ли в порядке с Салли?», задавали они себе вопрос. Они решили, что Салли почему-то сбрендила, но поверить в это окончательно они не решались. Только снисходительные взгляды стала чувствовать на себе Салли, да какие-то фразы, наподобие: «Всё будет хорошо, ты только не волнуйся, моя дорогая». Бабушке Эмми очень совестно было признаться себе, что, возможно, по какой-то причине, их внучка абсолютно рехнулась.

Затем наступило очередное воскресное утро, тёплое, светлое солнце всё так же светило в стекло старой парадной двери, Салли сидела за столом и что-то кушала. Бабушка была рядом и что-то вязала на зиму. Их позвал дедушка Смайлайк, показать стену дома, и посоветоваться пора ли её ремонтировать.

Когда все вернулись в дом, и сели за тот же стол, за которым сидели десятью минутами ранее, то бабушка заметила на спинке стула мальчуковые штанишки. Она тут же взглянула на Салли, но вспомнила, что Салли была с ней всё это время. Как и дедушка Смайлайк. А больше это сделать было некому. Тогда она не на шутку перепугалась, и взглянула на потёртые коленки Салли, которые были то в пластырях, то чем-то помазаны. А ещё из карманов этих штанов торчала записка, где большими буквами было написано: «ДЛЯ САЛЛИ!» – говорилось там. Бабушка была суеверной, чего уж там скрывать, и решила, что лучше уж не шутить с чим бы то ни было, и вручить их Салли.

Пока бабушка всё это думала, Салли вдруг увидела в стеклянной части двери чьи-то глаза и чёлку. Она сразу их узнала – это был Питер, мальчик, с которым она всегда играла, но никогда не могла у него выиграть.

ЛЕС

По 44 дороге, в третьем часу пополудни, мы ехали с Чарли в лес, чтобы снять напряжение после долгой рабочей недели. Погода стояла всё ещё тёплая, хоть и было уже 4 октября. Чарли то и дело высовывал свою морду в открытое окно, чтобы принюхаться. Но, я больше склоняюсь к мысли, что ему просто нравился поток лесного воздуха. Я сидел за рулём, и в эти минуты мне нравилось управлять своей машиной, которая рвалась вперёд, словно опьяненный свободой мустанг. Дорога была ровной, но местами извилистой. Над нами уже некоторое время возвышались большие зелёные деревья, чьи листья ещё не тронула осень. Я слушал шум ветра и мотора. Для меня эти звуки сейчас были гармоничнее любой симфонии. Прохладный воздух залетал в салон машины, и здорово бодрил. Именно в эти минуты я думал, как же хорошо, что всё так сложилось. Как здорово, что я жив. И мне радовала душу мысль, что я нахожусь именно здесь и сейчас. К тому же со мной был Чарли, который меня ещё ни разу не предал, в отличие от моей жены, с которой я только что развелся. Страшная стерва была. Не завидую я тому парню, который попадётся на её пути.

Но я постарался отогнать от себя дурные мысли разговором со своим приятелем.

– Чарли, – сказал я. – Что, никак не надышишься, да, дружище? Ну, ну, не смотри на меня так. Я же совсем не против. Ты помнишь, о чём мы договаривались? Нет? Ты уже всё забыл? Ещё бы. Ладно, слушай, ты в лесу никуда не убегаешь, и ни за кем не бегаешь, ясно? Разве что это будут какие-то люди. Но, я надеюсь, их сюда никакой чёрт не занесёт.

Чарли что-то гавкнул мне в ответ два раза, и я понял, что мы условились.

– Ну, хорошо, Чарли. Я вижу, ты умный парень. Я на тебя рассчитываю.

Минут через 10 я заметил небольшую полоску из опавших оранжевых листьев. Там я и решил остановиться. Машину пришлось немного подать на обочину, чтобы не так бросалась в глаза. Я собирался провести ночь в лесу. Так я хотел успокоить нервы. Хотел надышаться этим воздухом, от которого со временем голова идёт кругом. Да и Чарли полезно было сменить обстановку. Ему в квартире, должно быть, стало тесно ещё с тех пор, как он перестал быть щенком. А для такой породы собак нужен простор. Здесь свободы было в самый раз. Из багажника я достал походный рюкзак, поставил машину так, чтобы она не скатилась в овраг, и мы с Чарли пошли в самую чащу, туда, где воздух был самым свежим и самым лесным.

– Ну что, дружище, нравится здесь?

Чарли понимал то, что я ему говорю, в ответ он замахал хвостом и сделал свою собачью улыбку. Со временем он стал бежать впереди меня ярдов на 20, ему не терпелось изведать здесь каждый куст, и каждое дерево. Он нюхал землю, и о чём-то старательно задумывался, после чего бежал дальше, как ни в чём не бывало. Иногда он останавливался, и смотрел на меня, словно спрашивая, зачем я так медленно плетусь?

– Я всего лишь человек, Чарли, не забывай об этом!

Он решил остановиться, и подождать меня. Должно быть, ради нашей давней дружбы. Заботливый парень, ничего не скажешь.

Я дошёл до него, и почесал ему затылок. Он тут же рванул вперёд, и нашёл себе какую-то длинную палку, и стал таскаться с ней некоторое время. Изредка он поглядывал по сторонам, когда слышал какие-то звуки. По нему было видно, как ему не терпится взять след, и поймать здешнего зверька. Но он знал, что я этого не одобряю, и сдерживал свои эмоции, и возвращался назад каждый раз, когда удалялся слишком далеко, завидев что-то на дереве, или среди травы.

Но когда я заметил, что у Чарли недоумевающие глаза, я понял, что мы идём слишком долго, и пора остановиться, разбить палатку.

Я снял рюкзак, и почувствовал себя так, словно я оказался в невесомости. Я вдохнул полной грудью, и воздух был просто чудесен. Я сделал ещё один вдох, но уже не такой глубокий, и решил осмотреться, чтобы понять, удачное ли место я выбрал для ночлега.

Часы говорили, что наступил шестой час. Настала пора собирать для костра хворост. Ставить палатку лучше, когда рядом что-то трещит. Минут 20 ушло на то, чтобы оранжевое пламя вонзилось в лесные сумерки. Прохладный воздух не давал мне слишком медлить. Как только с костром было покончено, я достал палатку, и в скором времени она была натянута, я ещё с детства умел неплохо с ней справляться, так как часто ходил в походы. В 19:30 стало удивительно холодно и я залез внутрь, и включил светильник. Чарли вошёл за мной. Нельзя было оставлять его снаружи. К тому же Чарли вёл неплохие беседы. Во всяком случае, его глаза говорили о том, что он меня внимательно слушает.

Я достал охотничий нож, затем проверил револьвер, – патроны были на месте.

Лесные звуки в ночное время всегда особенны, сколько бы я их не слышал, а мурашки так и бегут по коже, ей богу. Что только не у слышишь в это время. Чарли был настороже, и его вид стал внушать тревогу.

– Эй, Чарли, здесь волков нет, – говорю. – Во всяком случае, я о таком не слышал. Ты меня слышишь, нет? Ну так вот, здесь их нет, ясно? Можешь не смотреть на меня такими большими глазами. Ты бы сейчас лучше послушал радио, верно? Радио лучше, чем мои сказки, ты это хочешь сказать? Ну, не знаю. Я мог бы с тобой поспорить, старина.

И тут Чарли навострил уши, – он явно что-то услышал. Он поднял голову, и стал внимательно прислушиваться к лесному затишью. Я тоже, затаив дыхание, стал слушать каждый звук. Через несколько секунд я различил, как хрустнула ветка. В промежутках между мелкими шорохами сова вела отсчёт, смысл которого знала только она. Постепенно на спине у Чарли шерсть встала дыбом, он явно был готов на кого-то напасть. Только на кого? Страх нас сковал и ожидание стало нашим третьим спутником. Я хотел, было, снова заговорить с ним, но понял, что любой звук может заглушить то, что творится снаружи, и можно что-то упустить.

В таком ожидании прошёл целый час. Я решил, что лучше оставить пистолет рядом, на случай, если им придётся внезапно воспользоваться. Целый час мы были готовы ко всему. Но затем усталость стала брать верх, глаза стали смыкаться.

– Ложись спать, пусть нас убьют во сне, Чарли.

Он взглянул на меня так, словно понял, о чём я говорю.

– Да нет же, я шучу, – решил я успокоить его.

Я лёг, и через несколько минут Чарли сделал то же самое. Затем он закрыл глаза и уснул. Но я всё ещё продолжал лежать и смотреть вверх, меня раздирали мысли. Они были страшнее любого животного. Но ожидание отняло у меня слишком много сил, и я уснул, словно не спал целую неделю.

Когда я открыл глаза, Чарли уже бодрствовал. Он лежал, осторожно прислушиваясь к тому, что находится за тканью палатки. Через минуту я встал и открыл её. Он первый вышел наружу, и резво всё оббежал. Он принюхивался к земле и посматривал то вверх, то куда-то вдаль. Я, постояв с минуту, решил, что здесь лучше не задерживаться слишком долго. Завтрак мог подождать. После сна, когда ты восстановил силы, инстинкт к самосохранению оживает, и становится, как новый. Иногда посматривая по сторонам, я собрал палатку, и подозвал Чарли к себе.

– Ну что, старина. Мы пережили эту ночь. Пойдём?

И мы отправились к машине, которая стояла на обочине. Кажется, её не тронули.

МЕЧТА

Однажды я видел лицо. Я запомнил, так как оно мне понравилось. Это было идеальным лицом. Впрочем идеальным в ней было всё.

Улыбка почти не сходила с её лица. Она просто сияла, иначе не скажешь. Всё в ней говорило о надежде. Да, глядя на неё, каждый мог обзавестись такой нелепой штукой, как надежда. Надежда на что? Да на что угодно. На завтрашний солнечный день, на то, что наша футбольная команда победит у титулованного соперника. На то, что президент раскается, и скажет, что так больше не будет. Ты мог поверить во всё, что угодно глядя на неё, на её неповторимую искреннюю улыбку.

Она выбрала себе смешного паренька, у которого была предрасположенность к полноте, но кое-как ему это удавалось не то, что бы скрывать, просто он не выглядел уродом, и рядом с ним она была абсолютно счастлива.

Я вспоминал о ней по нескольку раз в год это точно. Мы были из разных городов, поэтому не встречал её на улице, (да, забыл сказать: они поженились), не видел, как она стареет. Когда видишь человека каждый день, изменений почти не заметно, но недавно, а если быть точным – вчера я снова увидел её. Не могу сказать, что я бы её не узнал, но это был совершенно не тот человек, о котором я помнил столько лет, чьё лицо стояло у меня перед глазами, когда я их закрывал, и думал о чём-то прекрасном.

Мне вдруг стало очень страшно – все её прелестные достоинства превратились в недостатки. Уже не было той сияющей улыбки. Вместо неё появилась какая-то не снимаемая маска печали и усталости. Как и водится, пропал вкус к одежде, она стала неприметной мышкой с потухшим взглядом, и осунувшимися плечами. Потом я увидел и её мужа. Теперь он не носил свои идиотские пёстрые одежды с подтяжками, бабочками, шляпами и брюками в клеточку, и бог ещё знает с чем. Теперь он был просто толстый мужчина с короткими волосами. Он, должно быть, по-прежнему вызывал у неё умиление. Должно быть, она каждый раз глядя на него, думала: «Ничего… Мы состарились вместе…", и мне стало их так жаль. Затем я посмотрел на своих друзей, большинство из которых превратились в приятелей и просто знакомых. С ними произошло то же самое. Они распухли, всё мещанство расцвело в них, как ромашки на диком поле, до куда не могла бы добраться газонокосилка. Я вспомнил молодых подруг, которые думали, что так всю жизнь и будут спать в обнимку, а теперь они даже не разговаривают. Таких подруг я видел достаточно много, и никто из них не мог поверить, что с ними произойдёт то же самое, все они думали, что будут вечно молоды, и правила их не касаются. Но печальнее всего то, что я вспомнил и о себе… вот только я не знаю, как я выгляжу со стороны… Боюсь и предположить.

Как выяснилось, об стекло можно поранить не только пальцы, или руки. Об него можно поранить даже глаза, взглянув в зеркало.

К тридцати годам ты не тот, каким привык себя видеть, и этот упрямый факт каждый раз, каждый чёртов раз будет тебя ранить до конца твоих дней, и к концу жизни твои глаза покроются таким количеством шрамов, что ты начнёшь плохо различать предметы. Но на самом деле, для тебя это станет счастьем, потому что отражающих поверхностей со временем становится слишком много…

ВЕЧНЫЙ СНЕГ

Сколько же дней шёл снег, никто вам и не скажет. Я тогда проснулся рано, очень рано. Мы собирались с отцом на охоту, но в тот день так и не смогли выйти из дому – никто не смог. Навалило столько снега, что дверь нельзя было открыть. На улице было очень холодно. Наверно, пар изо рта сразу в сосульки превращался. Отец растопил камин, и в доме стало теплее. Возле него всегда уютно сидеть. Особенно, если истории приятные. Только нам в тот вечер было не до историй. Тьма опустилась на город. Весь Флейстаун был, словно под чёрной мантией. Я тогда сказал:

– Пап, могу я позвонить Сэмюэлю?

– Сэмюэлю, говоришь? Думаешь, им сейчас до телефонных разговоров? Тьма за окном. Все наблюдают за этой тьмой. Никто не знает, что это. И всем страшно. Даже мне. Понимаешь, Майк, даже мне.

– А мне, кажется, в этом ничего страшного нет, пап.

– Я был бы очень рад, если бы ты был прав. Но мне кажется, что прав я. Мы должны быть начеку всё время. Понимаешь, Майк? Всё время. Никто не знает, что может случиться. Никто не знает, важна ли тишина. Я предполагаю, что важна. А ты, как думаешь, Майк, для нас важна тишина?