Судя по ее голосу, Дарла догадывалась, что дела у меня не очень.
– Разве Марк тебе не сказал?
– Сказал только, что у тебя выдалась нелегкая неделя. Я не стала лезть с расспросами. Марк нервничает из-за «Медитека», вот я и стараюсь не дергать его лишний раз.
– Да, он говорил, что хочет продать компанию.
Дарла не ответила, но мне показалось, что решением мужа она недовольна. Я ждал продолжения разговора, но Дарла внезапно сменила тему.
– Мы с Леной собрались в Нью-Йорк на несколько дней. А то я что-то как чужая стала в собственном доме. Слушай, Джон, – продолжала она другим тоном, – я собираюсь купить Марку подарок. Съездишь со мной в Линдон-Хилл?
Я хотел отказаться.
– Тебе не помешает развеяться, да и мне тоже, – настаивала Дарла. – Я купила у одного коллекционера старинную шахматную доску, ей больше ста лет; конечно, продавец может ее прислать, но я лучше съезжу сама.
– Уговорила, составлю тебе компанию.
Дарла заехала за мной через четверть часа. По свободной дороге до Линдон-Хилла можно было добраться за сорок минут, а в понедельник после обеда она как раз была свободна. Дарла больше не терзала меня вопросами, зная, что я разговорюсь сам, когда буду готов. Вместо этого она развлекала меня рассказами об удивительной шахматной доске, которую приготовила в подарок мужу. Дарла купила ее на аукционе. На этой доске играли на чемпионате мира в Аргентине в начале прошлого века.
– Думаешь, Марку понравится? – волновалась Дарла. – Она подлинная, у нее есть сертификат.
– Марк будет в восторге.
Потом мы заговорили о «Медитеке». Вопреки моей догадке, Дарла полностью поддерживала мужа. Она считала, что Марк давно задумал продать компанию, но не стала объяснять, почему ей так кажется.
– Мы поругались с Тришей из-за Дженни, – выпалил я неожиданно для самого себя.
Дарла повернулась ко мне. По удивленному взгляду невестки я понял, что Марк действительно не стал посвящать ее в мои дела.
– По моей вине, – добавил я.
– Ты же любишь свою дочь, Джон. Поверь мне, это важнее всего. А Триша ведь неплохой человек, попробуй поговорить с ней.
– Все не так просто, – вздохнул я, – тем более с таким посредником, как Морган. А я… и вправду напортачил.
Дарла молчала.
– Это не то, что ты подумала, – заверил я. – Я не пил.
– Знаю.
– Мы с Тришей уже поговорили, она разрешила заехать к Дженни завтра.
– Замечательно!
Я не находил ничего замечательного в том, чтобы просить у бывшей разрешения увидеть собственную дочь, но уж с этим я ничего поделать не мог.
Антикварная лавка «Моррисон и сыновья» находилась в той части города, которую прежде считали фешенебельной. О былой роскоши еще свидетельствовали огромные витрины и позолоченные вывески, но в последние годы некогда богатый квартал утратил свой шик. Дорогие магазины и модные дизайнеры перебрались ближе к северу, на Линкольн-авеню, а здесь престижных мест почти не осталось.
Мы припарковались у входа, и Дарла предложила выпить кофе, когда покончим с делами. На противоположной стороне улицы как раз расположилась кофейня под названием «Фабрицио», на вид чистая и уютная.
– Пойдешь со мной или подождешь в машине?
– Пожалуй, останусь в машине, а то еще, чего доброго, упаду в обморок, когда узнаю, во сколько тебе обошлась эта доска.
Дарла рассмеялась:
– Куда дешевле, чем ты думаешь. Я отчаянно торговалась.
– Не беспокойся, я тебя подожду.
Немного поколебавшись, Дарла расстегнула ремень безопасности и вышла из машины. На пороге ее встретил пожилой человек в старомодном костюме. О чем-то беседуя, они скрылись в лавке.
Я стал глазеть на улицу и вдруг увидел фургон.
Тот самый фургон с Гребня Ящера. Я поспешно пригнулся на пассажирском сиденье и осторожно выглянул в окно, стараясь не высовываться слишком сильно.
Фургон медленно двигался по противоположной стороне дороги. Водителя я не разглядел, но рядом с ним сидел бородатый мужчина в синем берете и прямоугольных очках. Особенно же врезался мне в память острый профиль.
Фургон проехал мимо, и я успел заметить, как он сворачивает на перекрестке неподалеку от кофейни. Ни секунды не раздумывая, я выскочил из машины и бросился следом. Прежде чем скрыться за углом, водитель «фольксвагена» высадил человека в берете. Это оказался интеллигентный на вид парень примерно моего возраста, в облегающей голубой рубашке, с кожаным рюкзаком за плечами. Я спрятался за почтовым ящиком. Бородач растерянно смотрел на припаркованную чуть поодаль машину Дарлы, словно раздумывая, что предпринять.
Я тебя вижу, а ты меня нет, сукин ты сын.
Парень в берете зашел в кофейню и сел за столик у окна, из которого открывался отличный вид на антикварную лавку. Похоже, он не просекал, что я уже не сижу в машине, и этим маленьким преимуществом грех было не воспользоваться. Бородач знал ответы на мои вопросы, и я не собирался его отпускать.
Я пересек улицу и вошел в кофейню. Бородач сидел ко мне спиной, его узкие плечи и синий берет виднелись из-за спинки дивана. Народу в заведении было немного. По залу расхаживали две официантки с подносами и кофейниками. Одна из них поставила перед бородачом чашку. Я присел за столик, дождался, пока уйдет официантка, а затем встал и решительно направился к незнакомцу.
Я незаметно приблизился к нему сзади. Четкого плана у меня не было; для начала я собирался предстать перед этим субъектом и потребовать объяснений. Приглядись я к нему повнимательнее и подумай как следует, заметил бы, что кое-что тут не сходится. Но я в тот момент вообще не думал.
Я стоял как раз за спиной у бородача, когда мой сомнительный план дал сбой. Парень в берете достал из рюкзака конверт и вытащил из него студийную фотографию девушки. Я сразу ее узнал. Волосы модели были стянуты в узел, на губах застыла загадочная полуулыбка, но это, вне всякого сомнения, была та самая девчонка, которую я нашел мертвой в своей гостиной.
Я застыл на месте. Парень немного полюбовался фотографией и спрятал ее в конверт. И тут я слетел с катушек. Подскочил к незнакомцу, схватил его за ворот рубашки. От неожиданности тот резко согнул ноги и ударился коленями о столешницу. Стол накренился, из чашки выплеснулся почти весь кофе. Девчонки за соседним столиком испуганно заверещали.
– Ты кто, мать твою, такой? – проорал я в лицо бородачу, поднял его за шкирку и швырнул обратно на стул. Берет слетел, обнажив намечающуюся лысину.
Парень не сопротивлялся. То ли был слишком напуган, то ли гениально играл свою роль.
– Что?… Что?… – лепетал он.
Подоспевший администратор попытался схватить меня за локоть, но я его отпихнул.
– Живо звони в полицию! – крикнул администратор кассирше.
Девчонки все верещали, некоторые посетители начали перебираться за столики подальше от меня.
– Ты следил за мной из фургона! – Я ткнул пальцем в бородача. – Кто ты такой? Кто эта девушка?
У парня дрожала челюсть.
– Какая девушка?…
Я указал на конверт:
– Эта девушка, ублюдок!
Бородач изменился в лице.
– Это… моя дочь, – пробормотал он.
На вид парень был старше меня на два-три года. Приходиться девушке с ожерельем отцом он никак не мог, а стало быть, бессовестно лгал. Я надвигался на мерзавца с кулаками, тот съежился от страха. Я замахнулся, и тут меня схватили за руки. Справа на мне повис администратор, слева тучный малый в белом фартуке, должно быть шеф-повар.
– Похулиганил – и хватит! – объявил повар.
– Вали отсюда, – приказал администратор, – полиция уже едет.
Я рванулся, но меня удержали.
– Она не твоя дочь! – крикнул я. – Открой хренов конверт и покажи всем снимки, говнюк поганый!
– Не делайте ничего, сэр, – предупредил администратор. – Копы сейчас приедут.
Тут-то я их и увидел. На столе стояла чашка с остатками кофе, лежал белый конверт, а рядом – ключи от машины с брелоком дистанционного управления. Точно такие же, как у Дарлы. В стареньком фургоне не могло быть замка такого типа. Полная нелепица. Мои стражи поняли, что я угомонился, и немного ослабили хватку.
Я не сводил глаз с брелока.
– У меня нет фургона, – заявил бородач, на глазах обретая уверенность. Он сгреб ключи со стола и нажал на кнопку сигнализации.
За окном взвыла сирена, и в такт ей замигали огни «форда».
Я окончательно растерялся. Парень в берете приехал в фургоне – я видел это собственными глазами.
Потом меня осенило: конечно же, автомобиль подогнали заранее!
Чтобы проследить за мной на обратном пути в Карнивал-Фолс.
– Открой хренов конверт, – процедил я сквозь зубы.
В дверях появился полицейский, и все, включая меня, повернулись к нему. Девчонки за соседним столиком шумно приветствовали блюстителя порядка.
До того как коп успел приблизиться, парень в берете наклонился ко мне и проговорил вполголоса:
– Чувак, это фотографии моей дочери, ты меня с кем-то перепутал.
– Покажи, – прохрипел я.
Полицейский шел к нам через зал, на ходу оценивая ситуацию – по виду банальную ссору между двумя посетителями.
Бородач достал из конверта фотографии и аккуратно разложил на столе подальше от кофейной лужи и от меня.
Пол качнулся у меня под ногами.
С фотографий смотрела девочка лет восьми-девяти. На одном из снимков ее волосы были стянуты в узел.
– Это моя дочь, – повторил незнакомец.
– Что здесь происходит? – прогремел голос полицейского.
Я смотрел на снимки и ничего не понимал. Я точно видел убитую девушку. Однако теперь на фотографиях был ребенок. Как я мог их спутать?
– Сэр?
Голоса вокруг меня сливались в невнятный шум. Посетители переговаривались, кое-кто смеялся. Слух выхватывал из этого гула отдельные слова. Псих. Дочь. Полиция.
– Я… мне, кажется, нехорошо.
– Меня с кем-то перепутали, – пояснил бородач, надевая берет. – Ничего страшного.
– Вы уверены?
Мою голову будто обернули в плотную ткань. Даже когда парень в берете спрятал дочкины фотографии обратно в конверт, я продолжал сверлить глазами место, где они только что лежали.
– Джонни? – голос Дарлы вывел меня из оцепенения.
13
Мы с Дарлой немного прошлись по парку. Она, конечно, хотела узнать, что случилось, и я сказал, что сцепился с парнем в кофейне из-за ерунды. Дарла мне не поверила, но спорить не стала. Когда я сказал, что хочу погулять в одиночестве, а потом доберусь до дома на автобусе, она решительно воспротивилась и заявила, что довезет меня до дома, а там я уже могу делать что хочу. Я поблагодарил, но сказал, что у меня сейчас совершенно нет сил поддерживать разговор и тем более – объяснять, что произошло в кофейне. В конце концов Дарла сдалась, взяв с меня слово, что я не наделаю глупостей и обязательно позвоню, как только доберусь. А если через два часа от меня не будет новостей, она все расскажет Марку. Спору нет, унизительно, но, если подумать, разумно.
– Я люблю тебя, Джон, – сказала Дарла на прощание. – И верю тебе.
Я улыбнулся и помахал ей рукой.
Дарла уехала, а я побрел куда глаза глядят по улочкам Линдон-Хилла, который знал, как свой родной город. Велел себе не думать о случившемся, но вновь и вновь возвращался мыслями к стычке в «Фабрицио». Если нельзя доверять собственной памяти и собственному рассудку, чему вообще верить?
Я сам не заметил, как добрел до внушительного здания, в котором размещался офис «Медитека». В свое время Марк и его партнер Йэн Мартинс за бесценок выкупили давно закрытый военный завод и вложили сэкономленные деньги в ремонт и оборудование. В результате из заброшенного строения получился современный научный центр.
Охранник в будке у входа смерил меня взглядом и тут же вернулся к своим делам. Я побродил вокруг офиса минут двадцать, размышляя, не зайти ли к Марку, чтобы все ему рассказать, и заранее зная, что не стану этого делать.
Что ты ему скажешь? Что он с самого начала был прав?
Я погулял еще полчаса и зашел в винный магазин.
В Карнивал-Фолс мне спиртное не продавали, но в Линдон-Хилле сохранять инкогнито было куда легче. Меня охватило почти забытое головокружительное чувство. Алкоголик, покупающий выпивку, как бы зависает над бездной, на дне которой ждет его самый жуткий кошмар. Ты прекрасно осознаешь, что делаешь – ходишь между полками, разглядываешь бутылки, берешь одну из них за горлышко, отсчитываешь шаги до кассы; каждое движение оставляет в твоем сознании глубокую борозду, словно плуг во влажной земле, и ты знаешь, что пути назад нет. Алкоголизм – как гигантский шар, покатится – не остановишь.
Из Линдон-Хилла я уехал на автобусе с двумя бутылками водки в бумажном пакете. Я пытался остановить свой шар. Мог избавиться от бутылок в любой момент, но все же привез их домой. Уже на пороге подумал, что вовсе не обязан нести водку в гостиную, ведь пакет можно оставить в машине.
Можно…
Я сунул пакет под сиденье «хонды».
В углу веранды стоял розовый стульчик Дженни. Она сидела на нем, когда гостила у меня. К стульчику прилагался столик, но он был слишком громоздким, и я держал его в гараже.
У тебя хватит воли выбросить бутылки, пообещал я себе. Чуть позже.
Пара часов прошла в бесцельном хождении по дому. Обычно мне становилось легче от прогулки в лесу. Бродя по знакомым тропинкам, раздвигая руками ветки деревьев и слушая пение птиц, я будто возвращался в детство. Я стал собираться, но в последний момент передумал. Припаркованная во дворе «хонда» таила в себе опасность. Я почему-то вспомнил фильм про женщину с ребенком, которым пришлось прятаться в машине от бешеного сенбернара. Мной начал овладевать соблазн вытащить из-под сиденья бутылки и выпить их в лесу. Да и какой смысл себя обманывать? Не выпил сегодня, так выпью завтра. Но завтра мне предстояло ехать к Дженни. По крайней мере, я обещал Трише, что приеду. И чтобы снова не облажаться, надо любой ценой остаться трезвым.
А чтобы быть трезвым завтра, рассудил я, с бутылками нужно расправиться до захода солнца.
Я вышел из дома.
Телефон зазвонил, когда я открывал машину. Звонил Росс. Мой друг всегда появлялся вовремя. Однажды Росс вытащил меня из-под колес поезда, так что я вполне мог считать его своим ангелом-хранителем. Я застыл, уставившись на собственную руку, будто на ней разрасталась чудовищная опухоль. Потом отпустил дверь «хонды», и она захлопнулась с резким хлопком, потревожившим лесную тишину.
Я вернулся в дом и написал Дарле, что доехал без приключений и чувствую себя неплохо. Тогда мне и вправду казалось, что демоны повержены. Наутро я заберу Дженни, поведу ее гулять и ничего не испорчу. Я был настроен как никогда решительно.
14
Очнулся я на качелях на веранде. Попытался открыть глаза и чуть не ослеп от невыносимого сияния. Хоть и одуревший спросонья, я сообразил, что это солнечные лучи пробиваются сквозь кроны деревьев. Я не мог пошевелиться. Даже думать было больно. Меня не рвало, по крайней мере на веранде, но вчерашняя одежда насквозь пропиталась потом. В восемь я должен был заехать за Дженни, чтобы отвести ее на детскую площадку; мы с Тришей договорились, что я позвоню за двадцать минут.
Солнце слишком высоко…
Я не мог заставить себя встать. В мозг точно вонзили раскаленный штырь. Когда я попытался выпрямиться, в желудке что-то словно опрокинулось, и пришлось опять свернуться калачиком. Глаза слезились и чесались. Я не решался посмотреть на часы в телефоне, скованный жутким предчувствием, что непоправимое уже случилось и никаких подтверждений от электронного прибора не требуется. Понятно было, что потом я помирюсь с дочкой, но прямо сейчас я пребывал в полной заднице. Целый год пытался стать для Дженни отцом, которого она достойна, и вот пожалуйста – валяюсь на веранде, как куча отбросов.
От предыдущей ночи в памяти остались лишь обрывки. Я четко помнил, что долго ворочался без сна, стараясь не думать об оставленных в «хонде» бутылках. Потом в голову закралась идиотская мысль о том, что их надо выпить поскорее, успеть проспаться и приехать к Дженни трезвым, чтобы она ни о чем не догадалась. Дальше все было как в тумане. Если беспокоишься только о том, как бы ребенок не догадался, значит, все – точка невозврата пройдена. Вопрос пить или не пить больше не стоял, я лишь мучительно размышлял – когда?