А вдруг это окажется не просто жульничество, вдруг Моту это поможет?
– Нет.
– Ну ладно тебе, пойдем шутки ради.
Бродя по площади в поисках нужного адреса, мы увидели, как уже знакомый нам красивый парень-попрошайка зашел в общественный туалет. Вышел он оттуда преображенным: драную куртку убрал в рюкзак, достал оттуда скейтборд и лихо покатился в сторону банка. Выглядел он теперь как крутой сёрфер. Сидя на скамейке, мы наблюдали, как он вышел из банка, снова переоделся в драную куртку и занял свой пост у помойки. Очевидно, попрошайничество в Гластонбери считалось вполне достойной карьерой.
Дверь нам открыла женщина в белом.
– Здравствуйте, меня зовут Мишель, добро пожаловать в Хэвенли-Энд. Я не объясняю ничего, что здесь происходит, только помогаю ангелам указать вам путь.
Она провела нас в гостиную.
– Вот вам плед и подушка, найдите местечко и располагайтесь. Все уже здесь.
Комната была полна людей, которые вплотную друг к другу, как селедки в банке, лежали на полу и диване, а также сидели на стульях, послушно накрывшись пледами и закрыв глаза. Я с трудом пробралась к свободному пятачку, оглянувшись на Мота, который скептически приподнял бровь.
– Я включу музыку, которая поможет нам призвать ангелов.
Для подготовки публики Мишель завела музыку, в которой южно-американские дудки сочетались с песнями китов. Она также зажгла ароматические травы, наполнившие комнату дымом «небесного дыхания». Затем она призвала своих ангелов:
– Гавриил с юга уже здесь, он несет с собой синий свет. Впитайте этот свет через пальцы ног.
Затем другие ангелы принесли с собой еще много разных светов, и мы лежали, впитывая их ангельскую силу, в жаркой, тесной, пахучей радуге. Если в комнате и впрямь пахло ангелами, то мне в раю будет просто отлично. В студенческие дни я часто вдыхала этот запах, но мы называли его отнюдь не «небесным дыханием».
– Дышите глубоко, пусть сила ангелов коснется ваших больных мест, ваших ног и рук, вашего сердца и мозга, вашей печени, ваших… ваших… э-э-э… почек. И расслабьтесь.
Музыка смолкла, вся комната тихо дышала. Тишину нарушил знакомый храп – вначале негромкий, как обычно, но постепенно нарастающий. Я приподнялась на локте: все селедки лежали, послушно вдыхая и выдыхая, и только Мот спал крепким сном и раскатисто храпел.
– Попрощайтесь с ангелами и вернитесь в свое тело, а затем – в мир.
Все сели и начали тихо сравнивать свои ангельские путешествия: кто плавал с китами, кто летал с птицами, кто ходил по воде. Я была довольна и тем, что на три фунта подышала «небесным дыханием». Мот продолжал храпеть, и я толкнула его в бок:
– Мот, вставай.
– Не могу.
– Я знаю, что ты уютно устроился, но давай уже вставай.
– Я не могу! Не могу пошевелиться. Проклятье, ты думаешь это оно? Я парализован? Не могу даже шевельнуться.
Мишель соблюдала дистанцию: предложив нам стакан воды, она вновь удалилась. О чем она думала: что призвала не тех ангелов или что мы можем подать на нее в суд?
– Я не чувствую ног. Неужели так всё и будет? Что, если я внезапно не смогу ходить, вот так в одночасье?
Наконец он смог подняться на колени, а затем пересесть на стул.
– Это потому, что ты целый час лежал неподвижно. Ты же знаешь, что когда полежишь на спине, потом не можешь двигаться.
– Я тебе говорил, что не хочу сюда идти.
– Все будет хорошо; это все храп и «небесное дыхание», ты слишком им надышался.
Проклятье, а вдруг такое случится во время похода? Если мы вообще туда выдвинемся.
Выезжая из города, мы в последний раз видели хорошенького попрошайку: он сидел на скамейке, очень чистенький и в меру упитанный, и болтал по мобильному.
* * *
Вместо двух дней мы провели на полу у Джен почти две недели, пока Мот приходил в себя после посещения ангелов из Гластонбери. Но таки настало время отправляться в путь: нам нужно было уезжать, пока мы не утомили хозяйку окончательно – никто не готов бесконечно долго делить свою ванную комнату с гостями. Мы оставили машину у дома Джен, отчаянно жалея, что она недостаточно велика, чтобы в ней спать. Джен, обрадованная, что мы наконец-то уезжаем, подбросила нас в Тонтон. Прощаясь, мы пообещали не лежать слишком долго в одной и той же позе и держаться подальше от ангелов.
В начале августа, стоя у обочины дороги в Тонтоне со своими рюкзаками, мы стали бездомными по-настоящему. Я раньше никогда не бывала бездомной. Мне случалось подолгу путешествовать, неделями жить в фургоне, но это другое. Когда путешествуешь, зная, что тебе есть куда вернуться, это придает тебе сил двигаться вперед. У тебя всегда есть дверь, в которую можно войти и сбросить рюкзак, даже если сейчас ты от этой двери убегаешь. В первый день нашего похода мы чувствовали себя совсем иначе. Никакой двери у нас не было. Место, где я стояла, было на данный момент нашим самым безопасным пристанищем, и мне решительно не хотелось с него сходить.
– Так что же, пойдем поищем автобус на Майнхед?
Больше нам ничего не оставалось. Ведь за этим мы и приехали сюда – чтобы не давать себе останавливаться, чтобы найти способ построить новое будущее. Но я не ожидала, что каждый билет до Майнхеда обойдется в десять фунтов. Выложив их, а также заплатив за дизель для поездки в Сомерсет, еду на заправке и пару бутылок вина в благодарность Джен за возможность припарковать у нее машину, я ощутила, что мой красный кошелечек существенно похудел. У нас осталось пятьдесят фунтов. Впрочем, этого должно было хватить: каждую неделю на наш счет должно было поступать сорок восемь фунтов. Этого достаточно.
Сидя в хвосте автобуса, я понемногу успокаивалась. Я даже ощутила легкое приятное волнение. Мы ехали по графству Сомерсет в сторону севера. Притворяясь, что мы на денек выбрались на море, мы достали шоколад и бананы.
– Куда путь держите? Наверняка на юго-западную тропу? Мы тоже. А где остановитесь? Это ваша первая ночь? И наша тоже, – громогласный голос с сильным американским акцентом заполнил весь автобус. Он принадлежал подтянутой маленькой женщине с кудрявыми темными волосами и в очень серьезной куртке с кучей крайне полезных карманов.
– Да, мы сегодня собираемся выйти на тропу.
Она перебралась в хвост автобуса, к нам поближе, со своим таким же невысоким спутником. Он явно собрался на сафари: на нем была точно такая же куртка и штаны в тон, почти полностью покрытые карманами, которые топорщились от очевидно важных предметов.
– Вы что, в это время суток выходить уже нельзя. Из Майнхеда нужно выдвигаться рано утром, иначе до вечера не дойдете до следующей гостиницы. Вы где сегодня ночуете? Заходите к нам в гостиницу пропустить стаканчик.
– Мы путешествуем дикарями, – я перевела взгляд на наши набитые рюкзаки, похожие на громадные черепашьи панцири. Не заметить их вообще-то было довольно сложно. – Ночевать будем в палатке, так что сегодня мы просто выйдем на тропу, а как стемнеет, разобьем палатку.
– Что? У вас там палатка? И что, всякое для готовки тоже поместилось? У нас рюкзаки не меньше ваших, а мы собираемся ночевать в гостиницах и пользоваться перевозкой багажа.
– Что такое перевозка багажа?
– Это когда мы просто пойдем по тропе налегке, а какой-нибудь приятный молодой человек заберет наши сумки и отвезет прямо в следующую гостиницу. Мы собираемся дойти до самого конца, до Вествард Хо! А вы докуда?
– Если дойдем до Лендс-Энда, то, наверное, отправимся в Пул, но мы никуда не спешим, решать будем по дороге, – приподняв одну бровь, Мот покосился на меня. Эту легенду он сочинял на ходу – случайным попутчикам вовсе не обязательно было знать подробности нашей жизни.
– Лендс-Энд! Не может быть, чтобы вы туда добрались, ночуя в палатке, вы, как бы это сказать, староваты для такого похода.
– Посмотрим, как пойдет. Вы нас, наверное, обгоните через день-другой, мы передвигаемся небыстро.
Староваты? Мне всего пятьдесят, а они что подумали?
* * *
Мы не посмотрели заранее на карту Майнхеда, поэтому понятия не имели, где искать начало береговой тропы, – знали только, что нам нужно идти на запад, то есть если встать лицом к воде, то куда-то налево. Мы спустились по холму, мимо бесчисленных лавок, торгующих ведерками, лопатками и вьетнамками, мимо пенсионеров, пьющих чай с плюшками, и наконец добрались до воды. С облегчением мы скинули рюкзаки и присели на набережной, подкрепить силы чаем и шоколадками. Слева от нас набережная упиралась в высоченный, почти отвесный холм. Не может быть, чтобы это и было началом тропы… Пэдди Диллон пишет, что тропа «плавно уходит»; он не пишет «поднимитесь на вершину горы»! У нас возникли нехорошие предчувствия.
– Нет, тут четко говорится: по набережной и до памятника, – Мот провел пальцем по оранжевой линии, обозначавшей тропу на нашей карте. – Ничего, наверное, дорога обходит холм у подножия, а где-нибудь за поворотом уходит вверх. Ну что же, – он спрятал карту и очки назад в карман. – Ты готова?
Он выглядел усталым, но не больным.
– Никаких других планов у меня вроде нет.
Мы подошли к памятнику, обозначающему начало тропы: две гигантские металлические руки, а в них зажата карта. Народу здесь было заметно меньше, и мы задержались куда дольше необходимого, фотографируясь, возясь с рюкзаками, пытаясь настроиться на следующий шаг. Взволнованные, испуганные, бездомные, толстые, умирающие – но, если мы сделаем этот первый шаг, у нас появится цель, нам будет куда идти. В конце концов, у нас действительно не было больше никаких планов в полтретьего дня в четверг, кроме как отправиться в пеший поход длиной в 630 миль.
* * *
На полпути к вершине холма по убийственно крутой, зигзагообразной тропе мы окончательно поняли, что Пэдди Диллон – чемпион преуменьшения. Где-то в лесу над Майнхедом, откуда сквозь деревья виднелось море, мы присели на скамейку, чтобы отдышаться и перечитать путеводитель.
– Он ясно пишет: «плавно уходит вглубь полуострова и вверх по холму».
– Если это у него называется «плавно уходит вверх», то когда он напишет «довольно крутой подъем», мы окажемся в полной заднице.
Мы прошли полмили, выпили пол-литра воды, и мне уже казалось, что у меня сейчас взорвется голова. Мимо нас вниз по холму протопало большое семейство.
– Какие у вас набитые рюкзаки – куда идете?
– Надеемся, что к Лендс-Энду.
– А, да? Ну-ну, удачи вам!
Смеясь, они умчались вниз. У меня невыносимо ныли тазобедренные суставы, к тому же я натерла пятку. Да уж, есть над чем посмеяться; я бы и сама посмеялась, если бы могла.
– Ты думаешь, они правы? Мы – посмешище?
– Конечно правы, и это они еще ничего не знают. Представь, если бы они знали всю правду? Я лично не рискну говорить людям, что мы собрались дойти до Пула.
– Пул? Да если мы добредем до Порлока, это уже большая удача.
* * *
Спустя какое-то время, показавшееся нам бесконечностью, мы вышли из леса на вересковую пустошь, где подъем кончался, паслись пони и открывался вид на Южный Уэльс.
– У меня такое чувство, что нам некуда деться.
День быстро уступил место вечеру, и до нас дошло, что мы находимся на краю плато Эксмур, над Бристольским заливом, и скоро стемнеет. Нам нужно было найти место для палатки. Луга с короткой травкой, ощипанной пони, остались позади, и теперь нас окружали плотные заросли вереска и дрока. Мне казалось очевидным, что палатку придется разбивать прямо на тропе.
– Мы не можем поставить ее на тропе. Что будет утром? Кто-нибудь непременно наткнется на нас и потребует, чтобы мы убрались.
Мы шли и шли, мой тазобедренный сустав жгло будто огнем.
– Может быть, у меня артрит.
– Может быть, ты слишком долго просидела за компьютером. Пойдем, вон полянка среди кустов.
Рюкзак слетел у меня с плеч при одной мысли о привале, но как только мы вышли на полянку, мои ноги покрылись плотным шевелящимся ковром: над короткой травой копошились, ползали и летали тысячи муравьев.
– Найдем другое место.
Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что и следующая полянка покрыта муравьями. Они не только ползали в траве, но и черным шаром висели в воздухе: мы оказались в плотном облаке насекомых, которые тут же наполнили наши волосы и одежду. Чтобы не вдохнуть их в легкие, я побежала, а когда остановилась в вереске, нашествие прекратилось. Муравьи висели только над полянками.
Ставить палатку на вереск было нелегко. Единственным возможным вариантом был клочок молодого, еще невысокого кустарника, но при этом мы рисковали в первую же ночь порвать дно палатки. Впрочем, выбора у нас не было. Полчаса борьбы с незнакомыми шнурками и стойками – и нам удалось поставить палатку. Дно вспучилось, как пуховый матрас, но по ощущениям мы улеглись в ящик с вилками.
– А изоленту мы не взяли?
– Нет.
Свет постепенно угасал, съеживаясь, убегая на запад, и вот уже темноту начали прорезать лучи света от маяков Южного Уэльса. Они так далеко, однако свет от них был ярким и ощутимым, а вот земля, на которой они стояли, уже ускользала от нас. Я зажмурилась и представила, как иду по дорожке к ферме, глажу каменные стены, чувствую тепло очага. Нельзя терять это ощущение безопасности и дома, мне всегда нужно носить его с собой.
– Кажется, вот теперь я и правда чувствую себя бездомной. Как воздушный шарик, которому в сильный ветер перерезали нитку. Мне страшно.
– Я бы тебя обнял, Рэй, но не могу сесть.
– Ну что, съедим фрикадельки? Наверняка они самые тяжелые.
* * *
Холод вверху, холод с боков, холод внизу. Что делает спальный мешок легким и маленьким? Ответ на этот вопрос стал мне очевиден в четыре утра, в серо-зеленом свете палатки, когда холод пробрал меня до костей. Утеплитель – точнее, его отсутствие. Если я ложилась на спину, то походный коврик защищал меня от холода хотя бы снизу, но на спине лежать было больно. Поэтому я лежала на боку, и спина моя так коченела от холода, как будто я прижималась к глыбе льда. Я попробовала прижаться спиной к Моту, чтобы немного согреться, он пошевелился во сне, перевернулся на спину и захрапел. Я навалила на себя все, что попалось под руку, голову укрыла пропотевшей безрукавкой, а ноги положила на рюкзак. Почти терпимо. Какого черта я не взяла с собой шапку?
То отключаясь, то просыпаясь, я видела во сне пустые дома и задыхающегося Мота. Проснулась я в холодном поту, сердце билось где-то в горле, в голове звенело. Мне удалось пережить эту ужасную ночь – с восходом солнца я наконец согрелась, но уснуть уже не смогла. Мне жутко хотелось пи́сать. Выбираясь из палатки, я, в попытке одновременно поскорее вылезти и натянуть ботинки, упала, споткнувшись о газовую горелку. Я присела на корточки в кустах вереска, на склоне, где дрок, убегая к самому морю, становился Уэльсом; утренний свет был нежно-желтым, а воздух таким чистым и прозрачным, как будто его не было вовсе.
– Доброе утро! Какая сегодня красота кругом, да?
Я сжалась в комок в кустах – леггинсы спущены, задницу обдувает ветер.
– Э-э-э да, прелестное сегодня утро.
И зачем только собачники так рано встают?
Мот проснулся лишь в полдевятого, вялый, закостеневший после сна. Он ненавидел утренние часы, зная, что с пробуждением всегда приходит боль. У него появилась привычка как можно дольше цепляться за последние минуты дремоты, прежде чем встать и признать наступление нового дня. Сначала болеутоляющее, потом чашка чаю, потом еще одна. К половине одиннадцатого он выбрался из палатки. Стальной мочевой пузырь – по идее, КБД вызывает недержание, но пока до этого явно не дошло.
– Как ты? Сможешь идти дальше?
– Как в аду, но что нам остается?