– Почему все так? Почему они так поступают с нами? Где пенсии? Где дороги?
– Твои вопросы мало отличаются от того, что несется вокруг из информационных потоков. Ты будь или интересней или позитивней.
– А что не так?
– В общем, может и так. А когда то было иначе? Что нового? Новая только твоя жизнь. И тебе интересно биться о лед общих сомнений? Здесь не может быть ни одного ответа и ни одного решения. Ведь, заметь, за вечер, ты не произнес ничего положительного. Значит в тебе нет места ему. Тебя самого не жалко при этом? В независимости от твоих вопросов, в тебе начала жить общая жижа пессимизма, которая смешивает в себе все и дальше наполняется только недовольством и даже злобой. Но вроде, ты еще до этого не дошел. А так, негативное восприятие пессимизмом как механизмом для решения, никогда не приводит к положительному результату. Кроме того, ты и на прочие вещи в жизни начинаешь смотреть тем же взором – не хищника, не травоядного, Лева внимательно посмотрел на товарища, – а стервятника. Чем питаешься?
Писарь уставился на Леву взглядом не то какого-то мелкого животного, не то существа необъясненного (их сейчас столько развелось в современном искусстве, что и виды настоящих животных не сразу в голову приходят). В этот момент выделялись только лишь его блестящие глаза, зрачки которых то ли так сильно расширились, то ли слишком уж блестели, но казалось, что весь Писарь во всем своем сосредоточении сконцентрировался в них:
– Тебе не важна справедливость?
– Сложное понятие. Оно лишает свободы.
– Кого? Их? – он махнул рукой в сторону красных стен. – Может наоборот?
– Опять ты за свое. Смотри. Ты свободен, когда никому не доставляешь неудобств. В противном случае – ты виновен перед человеком. В таком случае, ты должен понести наказание, в том или ином виде. Справедливо?
– Ну да, – Писарь смотрел на Леву, словно ожидая какого-то подвоха. Было видно, что он сам не уверен в собственных убеждениях и допускал, что могут иметься другие взгляды на проблему. Но по всей видимости, ему этого не хотелось. Не хотелось даже допускать каких-то новых открытий. Хотя ясно себе человек не представлял даже своих убеждений. Так было удобнее: эмоционально отрицать как вовне, так и внутри себя. Наверное оттого, что не хочется углубляться и разбирать проблему до основания. Просто крикнуть, возглас решит все. Заглушит сомнения внутри, и может быть закроет рот оппоненту. А если и не закроет, то тоже неважно. Можно и не слишком то слушать, даже если и продолжит.
Однако сейчас товарищу было интересно.
– Неужели ты можешь жить совсем без ошибок? Тебе бы наверное хотелось, чтобы тебя простили за что-то в прошлом?
– Допустим, – произнес тот поеживаясь.
– Ну так, может быть тебе самому не нужно быть таким уж строгим к окружающим?
– Ну если меня не простили, то почему я должен другим давать спуск?
– Вот. Вот оно. В тебе живет твоя обида. И мстить ты будешь как раз не тем, которые потенциально могут тебя обидеть, а более незащищенным. Потому что ты понимаешь, что более сильному ты ничего сделать не сможешь.
Писарь нервно отхлебнул из бутылки, облокотился локтями на колени и смотрел вниз.
– И даже все твое недовольство, якобы на условия жизни выливается на объекты метафизического характера. Которых ты никогда не видел, не знаешь. Они существуют лишь в твоем воображении с информационной подачи. Какой-то единый образ. Проще, конечно, сказать: Они. И вылить все на них. Согласен, так психологически проще. Обида продолжает жить, ты продолжаешь искать жертв своих проблем.
Писарь продолжал молчать.
– Один человек сказал, что сильному человеку все равно при какой власти жить. Наверное, можно добавить, что главное, чтобы ты знал что от жизни хочешь.
– Ты знаешь, – произнес Писарь, подняв голову, – что я хочу… Я занял определенный рубеж в своем развитии и относительно доволен своим настоящим положением. Но я понимаю, что дальше то мне в моем городе особенно некуда. Я не могу все бросить и приехать, к примеру сюда. В конце концов, у меня жена и ребенок. Да, если честно, то я бы всерьез то уже и не думал куда-то ехать. Привык к стабильности.
– Какие-то «картиночные» рассуждения. Ну, в смысле того, что насмотрелся «нравоучительных образов» вокруг себя, коими сейчас выступают все что может петь, читать, говорить, показывать, и теперь по другому не видишь пути другого. Гонишься за фантомами, а себя не замечаешь. Так затоптал, зашпынял самого себя куда-то назад. Но он бежит за тобой, хромает, ковыляет. Но не оставляет надежды, что ты к нему, то есть к себе вернешься.
Неужели, к примеру, ты в своем городе не можешь найти применение своему развитию? Я ведь знаю достаточно ребят из регионов, которые не сидят на месте в ожидании грядущих благ. И им окупается сторицей.
А в целом-то, тебя вполне устраивает твоя жизнь. Но ты знаешь, что существует еще и другая. Может, в целом, картиночная в твоем представлении, но тебя она не оставляет и дразнит. Потому ты и бросаешься искать виноватых в том, что она лучше, чем та, что у тебя есть. А ведь, по сути, не так то все и плохо.
И ты понимаешь, что для того, чтобы получить набор картинок нужно, если не начинать заново, то многое приложить к тому. В то же время ты не готов расстаться со своим местом, которое сейчас достаточно комфортно.
Поэтому, если серьезно, то тебе нужна просто должность, «положение» в пространстве. Чтобы сидеть ровно, отдавать указания и получать дивиденды за «тяжелое» прошлое. В этом ты, опять же, не оригинален. И когда у тебя это получится, то другой будет на твоем прежнем месте. И также станет говорить в твою сторону, что вот, мол, живут в себя и ни о ком не думают. А ты то, по сути, в чем виноват? И что ты будешь делать? Правильно, то что умеешь. Будешь давить то, что тебе мешает. И если сейчас ты можешь только огрызаться на эти красные стены, то там уже будет проще закрыть рот нижестоящим.
– Как то ты все очень завернул, – однокашник поднял голову и посмотрел на Леву.
– Ну, а как, если уж, рассуждать.
– Я сейчас приду. Отойти нужно.
Он поднялся со скамейки и двинулся в сторону кафе своей неподражаемой походкой. При шаге казалось, что колено ноги на которую он ступал находится сзади, так сильно она прогибалась. Поэтому Писарь ходил не то чтобы пружинисто, а как бы, проваливаясь.
Раньше эта его особенность была объектом незлых шуток товарищей. Он и сам иногда подыгрывал друзьям, зная, что они в очередной раз будут смеяться.
Сейчас вся его фигура была отяжелевшей, и шел он как-то грустно, неуверенно. Колени также прогибались назад, но совсем невесело.
Леве стало его жалко и он отвернулся.
Друг так и не вернулся. Телефон его не отвечал. Лева думал о том, странности все же начинают проявляться иным манером, чем ранее. Появилась какая-то сверхобидчивость. А может, действительно, сам Лева уже не замечает, что будучи излишне прям, может ранить близких людей совершенно незаметным для себя самого образом. Но, ведь он же хотел, как лучше?
В конце своих душевных терзаний, Лева списал странное поведение друга на выпитое спиртное, набрал для порядка его телефон и пошел брать такси. На метро отчего то ехать не хотелось.
На взмах руки стали останавливаться несколько машин, останавливаясь одна за другой, в ожидании возможного шанса, на случай, если клиент не договорится с предыдущим водителем.
Не договорившись о цене с первым, подъехал следующий. Машина попалась новая немецкая, с официальными наклейками службы такси. Леве подумалось, что если Как ни странно, с ценой с легкостью согласился.
Словно читая его мысли, водитель спросил:
– А что, тот сколько запросил?
Лева ответил. Тот покачал головой. После недолгого молчания водитель продолжил:
– Меня удивляет наш народ. Вот, к примеру, зимой, еду. Вижу из магазина женщина в добротной шубе выходит. Начинаю притормаживать. Тут прямо передо мной «убитая пятерка».
– БМВ? – рассмеялся Лева.
– Если бы, – несколько мрачно продолжил таксист. – Так вот, машина вся грязная, дверь еле открывается, можно представить что там внутри, какой интерьер, да даже само это слово будет слишком красиво для этого. А та садится, едет. И едет ведь, за те же деньги, что и…
Водитель окинул рукой свой салон, обернулся на задние сиденья:
– Где ум? Так вот, пока наши люди будут готовы в шубах ездить в подобных условиях, то этим ребятам счету не будет.
Он поправился за рулем, что-то подтянул под собой, уселся удобнее и заворчал в сторону впереди стоящей машины:
– Ну, чего ты стоишь на светофоре этом. Все равно уже никого нет, ни полиции, ни пешеходов. Тоже вот, не понимаю, неужели по уму нельзя ездить?
Лева молчал, задумавшись. А, ведь, и правда. Ну ведь понятно, что сейчас никто уже не проверяет на дорогах в это время, все свободно, почему бы и не проехать? Хотя, он сам за рулем, на запрещающий свет не ездил и как-то в голову не приходило. А тут – не то эффективность, не то разумность. В то же время, что то смущало, будто таилось где-то рядом, но ухватить было невозможно, словно плавно перемещалось с места на место.
– Я из девяностых, слышал про такое?
Лева встрепенулся. Вспомнилось утро, проведенное как раз в мыслях об этих годах. Вот так вот, вечерний ответ. Лев немного оживился с надеждой получить в разговоре может быть то самое, чего ему не хватало. Что именно, он и сам не мог понять. То ли понимания, то ли поддержки, а может и самой разгадки. Ведь должно же быть объяснение его терзаниям. Не просто же так они родились.
– Да, разумеется. Было время, которое вмещало в себя все одновременно – и ужас, и надежду.
Лева замолчал. Водитель, видимо, ожидал, что он продолжит, а Леве, действительно хотелось сказать, только никак не соединялись воедино и невозможно было выразить в словах то, что копилось мыслями.
Он задумался. Это сейчас он анализирует то время, в которое не был активным участником социального процесса. Ведь на деле только одни чаяли надежды, другие были охвачены страхом. А третьих гнал страх отсутствия надежды и они то и были «героями» тех лет.
– Правда, при рекламируемой свободе открывшихся возможностях большинство, все таки, исчезло – не каждый мог найти свое при тех условиях. А свобода-это когда каждый, кто готов трудиться – может найти себе применение. Когда не по моим причинам это не получается, значит, что-то «в этом королевстве» – не так.
Лева решил несколько смягчить углы, раздвинуть рамки.
– Не без этого было, что уж, там. Но как оно произошло, так и осталось. Выбор делали не мы. Нам оставалось только исходить из действительности, -осторожно произнес водитель.
– Тоже сложно. Вроде как ради всеобщего блага затевалось все.
– Нам над этими вопросами думать много не приходилось. Мы занимались своим. Остальное нас мало касалось. Мне тоже пришлось отбывать срок. В девяностые у нас своя жизнь была.
Лева насторожился. Он поймал себя на мысли, что, сев в машину вот так, сразу не заметил по человеку, что он раньше был как-то связан с криминалом. Хотя, он бы и сейчас не сказал так, не раскрой дверь водитель в свое прошлое.
Но тот говорил как-то мягко, спокойно и уверенно. Как бы одаривая доверием и предлагая аванс доверия. Опасений будущее не внушало. Да и из его прошлого не исходило ничего настораживающего и ужасающего, что могло бы показаться после всех гулявших в народе легенд о той эпохе.
Может оттого, что человек раскаялся в своих ошибках, многое обдумал в поисках верного пути. Ведь понятно, что все это было далеко не правильно. Даже если прошлое и можно списать на эпоху: не один же он такой был.
– Наверное, все же, я совершенно не разбираюсь в людях. Не может же Человек встретить всех на своем пути, -успокаивал себя Лева.
Кажется, что знаешь все, можешь с любым разговаривать. А тут получается, что жизнь тебе раз, подкидывает трюк. Лови – умелец, знаток!
Так и получается, что общаешься с теми, кто более понятен для тебя. Как эти механизмы то работают?
– Да, я вот тоже сейчас думаю об этом. Хоть какой-то порядок был в отношениях, в общении между людьми. Условия, конечно, дикие, но, по крайней мере про уважение не забывали. А сейчас, хамят направо и налево. Как с ними разговаривать?
Водитель мягко кивал головой, словно одобряя направление Левиного разговора.
Лева, чувствуя негласную поддержку распалялся все больше. Но чем дальше он доходил в своих «накипевших» суждениях, тем сильнее начинал чувствовать, что внутри что-то пыталось его остановить. Но когда нам что-то мешает, то мы стараемся избавиться от этого. И не всегда в таких случаях разумность поведения одерживает победу. Наверное так человек устроен, что поддается тому, что легче. Сейчас Леве важно было выпустить разбушевавшихся джинов наружу. При этом человек не всегда понимает, что, выдавая пар эмоций на людях, он тем самым снимает тонкую вуаль, которая, тем не менее не такая уж прозрачная для посторонних. А без нее, он полностью оголяет себя, далеко не с лучшей стороны.
– Я не говорю, что так было правильно. Но и сейчас, что происходит? Получается, что люди не уважают ни других, ни себя при этом. Потому что наверняка привыкли к такому отношению.
Водитель молчал, лишь кивая. Только непонятно было, поддерживает он Леву в том, о чем он говорит или ему нравится то, куда он в своих мыслях идет.
Некоторое время ехали молча.
– А чем вообще занимаешься? – таксист как-то сразу перешел на ты.
Леве стало не совсем комфортно от такого резкого перехода к сокращению дистанции. Здесь уже чувствовалась претензия на область личного пространства, в которое он не всякого хотел пускать. Тем более, он не хотел рассказывать малознакомым людям о своей работе, которой был вполне себе доволен во всех отношениях.
Спрашивать о том, зачем ему это было не совсем удобно, это могло прозвучать грубовато. В то же время, вопрос сам по себе не был из ряда вон выходящим. Лева решил отбиться ответом о том, что учится в аспирантуре.
Водитель ничего на это не ответил. И они снова продолжали ехать молча.
Лева стал ощущать себя некомфортно, словно стал зависеть от своего проводника. Одним только переходом на ты, он лихо его перетянул на свою сторону интересов.
И ведь, в других ситуациях, он бы даже не нашел ничего общего для разговора с этим человеком. А сейчас он стал ощущать себя гостем в его доме. Хотя, по сути, я плачу- я еду, а ты -вези.
– Сейчас вот таксую. Но все равно думаю – надо что-то организовать. Вокруг смотришь на то как другие сколько имеют. И нам бы надо. На этом много не заработаешь, – он похлопал по «баранке». – Тем более, что «прижимать» начали.
– Это как?
– Вроде такси должно быть только от официальной компании. Самому запрещено заниматься незарегистрированной деятельностью.
– Это возможно каждого контролировать?
– А каждого не нужно. К примеру, «голосует» человек, ты его прихватываешь, пока едем, он разговаривает, все внимательно изучает. Видит, что везу неофициально, в конце поездки предъявляет удостоверение оперативного работника. И все. Другие уже опасаются на дорогах людей брать. Случаев уже достаточно.
Водитель умело завращал рулем, разворачиваясь на светофоре:
– Вы не против, если сейчас на заправку заедем? Уже почти прибыли.
– Да, хорошо. Торопиться мне уже некуда – вся ночь впереди.
Что-то Леву смущало во всем этом разговоре. Что именно, он понять не мог. Он уже пожалел, что слишком открылся совершенно незнакомому человеку. Потом внутри себя словно махнул рукой: Ладно, что нам с ним вместе дальше по жизни шагать? Довезет и ладно.