Луна осторожно заглядывала в окна всех трёх этажей, расположенных по фасаду Дома. Мало кто об этом знает, но ничто так благотворно не сказывается на здоровье окон, как лунный свет. Тонкие серебристые нити, бережно проходя сквозь стекло, очищают его изнутри, делая прочнее и прозрачнее. Заодно лунный свет, заполняя собой трещинки и царапины, застывает в них, и стекло становится идеально гладким.
Обитатели двух комнат на первом этаже пребывали в состоянии некоторого возбуждения. Судя по всему, скоро должны были произойти какие-то перемены, но так как никто не мог с определённостью сказать, к чему эти перемены приведут, то все немного нервничали.
Паркетный Пол, всё ещё не пришедший в себя после унизительной для него сцены, старательно делал вид, будто он спит, хотя никто в это не верил.
Люстры, расшалившись, принялись уговаривать Выключатель, чтобы он повернулся и зажёг свет, но тот, старый и глухой, только улыбался им в ответ, приговаривая: «Что за вертихвостки! Что за вертихвостки!»
Голландская Печь, не в силах справиться с вдруг охватившим её непонятным томлением, извлекла из своего тайника Фета. Предварительно справившись у Стен, любят ли они стихи, и получив утвердительный ответ, тут же начала читать их вздрагивающим от волнения голосом.
Часовой механизм на здании городской мэрии развернул свои огромные шестерни в новое положение. Последовало три гулких удара колокола, и над городом невидимым облаком поплыло долгое эхо.
В это самое время вдоль кованой решётки неслышными шагами шёл человек. Он прошёл между кирпичными колоннами, остановился перед лестницей, посмотрев назад, поднялся вверх по ступеням. Теперь в тусклом свете электрической лампочки можно было разглядеть его более тщательно.
Это был человек среднего возраста и среднего роста. Внешность он имел самую обыкновенную. Может быть, только глаза! Глаза у него были редчайшего сиреневого цвета! Вам встречались глаза сиреневого цвета? Думаю, что нет.
В дополнение к вышеперечисленному следует упомянуть синий рабочий халат, какие обыкновенно носят кладовщики, и мягкие домашние тапочки с задниками. Вот всё, что касается внешнего вида человека, стоящего в три часа ночи у парадных дверей старого трёхэтажного Дома.
А теперь самое время представить его вам, уважаемый читатель. Это – Святополк Антонович Закавыка, штатный архивариус местного городского архива. Какая нужда привела его сюда в столь неподходящее для прогулок время – нам и предстоит выяснить.
– Улица Фрагонара, четыре, – произнёс он неожиданно низким голосом, разглядывая настенную табличку.
Спустившись по истёртым от времени ступеням вниз, Закавыка отступил на несколько шагов от дома, и зашарил глазами по окнам первого этажа. Все стёкла, как по команде, вдруг затуманились, утратив прозрачность. Заметив, как в первом от угла окне дрогнула Форточка, архивариус растянул губы в короткой усмешке. Потом, приподняв полы халата, он быстро двинулся к этому окну прямо через цветочный газон. Подойдя, он приподнялся на цыпочки. Загородив лицо от мешающего света ладонями, пристально уставился внутрь. Разглядеть что-либо в темноте за двойными стёклами не представлялось возможным, но, кто знает? А вдруг Святополк Антонович, к прочим талантам, мог ещё и видеть в темноте?
Постояв таким образом несколько минут, он протянул руку к Форточке и подёргал её на себя, пытаясь открыть, но та, дрожа стеклом от страха, намертво вцепилась в крючок и не поддавалась.
Хмыкнув, архивариус оставил Форточку, и, неслышно ступая, пошёл вдоль стены. Завернув за угол, он увидел вывеску «Редкие вещи».
– Любопытно…
Святополк Антонович осмотрел дверь, приник ухом к замочной скважине, и напряжённо прислушался, прикрыв для верности один глаз.
– Любопытно… – повторил он ещё раз, а затем, оглянувшись по сторонам, выудил из кармана халата большую связку ключей.
Одного взгляда на эту связку было достаточно, чтобы убедиться в том, что все ключи эти были старинные, самых диковинных форм и размеров. Архивариус долго возился, подбирая нужный ключ. Наконец, подобрав, сунул его в замочную скважину и повернул.
Он почувствовал, как напряглась внутренность замка, пытаясь противостоять этому вторжению, но силы были неравны. Дверь распахнулась, и Святополк Антонович Закавыка шагнул внутрь дома номер четыре по улице Фрагонара.
Глава 3. Княжий слуга
Солнце с трудом пробивалось отвесными лучами сквозь густую листву вековых деревьев и молодой поросли, и, попав на землю, тут же заставляло неброские лесные краски разгораться ярче и сочнее. Скромное узорочье папоротника, выхваченное золочёным светом, вдруг вспыхивало живым зеленоватым огнём. Он горделиво прямился, дрожа длинным стеблем. Но набегала туча, разливалась тень, и папоротник сникал, словно устыдившись собственной нескромности.
Ягода костяники, приподняв лист, изо всех сил тянулась к теплу и свету, и если случалось, что солнечный луч, сорвавшись с тонкой ветки осины, попадал прямо на неё, она тут же радостно подставляла ему свой розовый ещё бочок, жадно вбирая его могучую жизненную силу.
Лес замер в полуденной дрёме, словно повиснув в зыбком мареве. От земли поднимался густой тёплый воздух, насыщенный запахами перегноя, трав, ягод и коры деревьев. Природа наслаждалась покоем, глубоко дыша бесконечными лесами, напитывая землю, словно своей кровью, полноводными реками. Только кровь эта была не красная, а хрустально-прозрачная, чистая, как слеза.
Откуда-то прилетел красноголовый дятел, и, усевшись поудобнее на старую берёзу, выдал крепкую дробь не хуже заправского барабанщика. Эхо тут же подхватило сухие эти звуки, и широко понесло в разные стороны, дополняя и сталкивая их друг с другом.
В глубине чащи, соперничая с пернатым молотобойцем, заполошно застрекотала сорока, словно напоминая всем, что главный голос в лесном хоре принадлежит ей.
Рыжей молнией взлетевшая на сосну белка встревоженно зацокала, держа в лапках маленький грибок и озабоченно поглядывая в сторону. Через некоторое время, раздвинув кусты волчьей ягоды, на едва приметной тропке показался человек.
Несколько мгновений глаза его цепко и внимательно обшаривали всё вокруг, но вот он вышел совсем и остановился. Это был высокого роста крепкий молодец, в чёрной бороде которого и на висках уже посверкивало редкое серебро.
Лицом был он правилен, но жёсткий взгляд голубых глаз и поперечная складка между бровей делали его малоприятным, так что оно вполне могло сойти за разбойное. Да и откуда было взяться здесь, в глубине Муромских лесов, иному выражению?
Отшельники, паломники, монахи и прочие «божьи люди» сторонились этих мест, а ежели и встречались, то из оружия у них был разве что нож, а у этого на плече висел лук, за поясом торчали боевой топор да палица немалых размеров.
Ношеный кафтанишко, мягкие добротные сапоги, штаны с заплатой на правом колене да заломленная набекрень шапка составляли наряд этого человека. Звали его Капитоном, и был он собственностью рязанского князя Василия Кривого. Рано осиротев, взят был маленький Капитоша на воспитание княжим конюхом, мужиком суровым и недобрым, и с малолетства постигал все необходимости княжеской службы.
Сначала был он мальчиком на побегушках. Став постарше, прислуживал на кухне, а потом, благодаря природной смётке и уму, перебрался в хозяйские палаты. И нашёл в нём князь Василий слугу преданного и верного, пса цепного, ловкого и сильного, готового перегрызть горло любому, ежели будет на то княжеская воля. И кличку за это Капитон получил соответственную – Кусай.
Прихлопнув на лице сразу с полдюжины комаров, Капитон сорвал берёзовую ветку, и, обмахиваясь ею, продолжил свой путь. Однако тропка, и так едва заметная, шагов через сто внезапно ушла в землю, растворившись в траве, словно и не была вовсе.
Капитон остановился. Не зная, куда идти дальше, растерянно затоптался, глядя по сторонам. Затем он присел и стал самым тщательным образом изучать место, где обрывалась тропинка. Он даже встал на колени и сунулся лицом в траву, словно хотел что-то учуять, но всё было напрасно.
– Куда ж ты подевалась, окаянная? Так ведь не бывает, чтобы шёл человек, шёл по земле, да вдруг птицей и полетел… Чертовщина какая-то…
Выпрямившись, Капитон стал прикидывать, в каком направлении ему идти дальше. Но со всех сторон глухой стеной стояли деревья, под ними вольно расположился высокий кустарник, а под ногами густой травой мохнатилась земля.
– Чтоб тебя!
И вдруг справа от него каркнул ворон. Да каркнул как-то странно, будто окликнул – громко и требовательно. От неожиданности парень вздрогнул, где-то внутри захолонуло, скользнул по спине страх.
Обернувшись, он не сразу увидел на сосне притаившуюся между веток большую чёрную птицу. Ворон выжидательно смотрел на него круглыми блестящими глазами.
– Ах ты, бесовское отродье! – выругался Капитон. – Чего пялишься? Я ведь на тебя такого и стрелы не пожалею. А ну, кыш отсюда!
Он махнул рукой, но птица даже не шевельнулась. В другой раз Капитон может и внимания бы на это не обратил, но сейчас за его испуг виновник должен был ответить.
Сноровисто заправив стрелу в лук, он натянул тетиву и прицелился. Рязанский князь Василий, подозрительный и повсюду видевший измену, особо следил за тем, чтобы все его ближние люди в совершенстве владели любым оружием.
Кусай не был исключением из этого правила. Ворон, не мигая, продолжал сидеть спокойно, не делая и попытки улететь.
– Ну, прощайся с жизнью.
Прошелестела стрела, рассекая воздух, и глубоко вонзилась в ствол дерева, аккурат на три вершка выше намеченной цели. Капитон аж не поверил своим глазам.
Чтобы он, на спор попадающий стрелой в любую цель с сорока саженей, не смог попасть в неподвижно сидящего вблизи себя ворона? Да такого просто не могло быть!
Уже через несколько мгновений вторая стрела вошла в ствол сосны ниже птицы на свою треть, а следующая так и вообще улетела невесть куда. И только после этого дошло до Капитона, что дело тут не в его меткости, а в чём-то другом, таинственном и пугающем, недоступном его пониманию.
– Чур! Чур, меня! Чур, нечистая сила!
Судорожно перекрестившись, он попятился назад, пока не упёрся спиной в дерево.
Ворон словно только и ждал этих слов. Он расправил крылья, несколько раз взмахнул ими, каркнул напоследок что-то злое, взлетел и почти сразу пропал, растворился. А Капитон, постояв какое-то время в неподвижности, вдруг хлопнул себя по лбу и решительно зашагал именно в ту сторону, куда улетела неуязвимая птица.
А теперь вернёмся немного назад, в события, предшествовавшие лесному походу Кусая.
В тот день он с княжескими дружинниками вернулся в Рязань поздно, солнце уже село. Целый месяц объезжал он вотчину Василия Кривого, да ещё прихватил земли, которые населяли данники рязанского князя: мелкие лесные да болотные племена. Объезжал по делу: собирал оброк с крестьян и дань с подданных. Набрали они в тот раз немало. В княжий двор въехал обоз из двенадцати телег, доверху гружёных мукой, зерном, яйцами, маслом, битой птицей, вялеными да копчёными окороками, и вдобавок ко всему этому привезли несколько бочонков медных денег.
Жесток и безжалостен был ближний слуга Василия Кривого. Недоимки взимал до последнего зёрнышка, а ежели случалась недостача, заголяли нерадивому хозяину зад и били батогами на его же дворе, молча и деловито.
Капитон только и успел, что сапоги снять, как прибежала за ним дворовая девка: князь-батюшка к себе кличет. Чертыхнулся про себя мужик, да делать нечего – княжья воля! Натянул сапоги, влил в себя ковш холодной воды, свечу задул и пошёл в хозяйские палаты.
А во дворе жарко пылали два костра, рвали огненными языками густую тьму. Тут же дворня выставила длинный стол, горой навалили на него разную снедь, из холодных погребов покатили жбаны с хмельной брагой.
Дружинники, затеявшие перед ночной трапезой мытьё в бане, выскакивали голышом из парной и неслись к колодцу, где с визгом и гоготом ополаскивались ледяной водой.
– Эй, Кусай! – крикнул кто-то. – Давай к нам! Живо гузку твою веничком-то надерём!
Но тот, лишь махнув рукой, заторопился, шагая через две ступеньки высокого крыльца. Поднявшись наверх и пройдя запутанными коридорами, остановился перед резной дверью.
Вдруг вспомнилось, как мальчонкой-несмышлёнышем впервые переступил этот порог, как боялся всего, как гудела голова от княжеских тумаков и подзатыльников.
Сейчас, конечно, не то время, но до сих пор робел Кусай перед этой дверью: слишком уж крут и непредсказуем был рязанский князюшко Василий Кривой.
А тот в это время давил тяжёлыми шагами половицы своих покоев и нетерпеливо поглядывал на входную дверь. Огарок тёмного воску свечи, стоящей на массивном квадрате стола, всякий раз испуганно трепетал и гнулся пламенем, стоило грозной фигуре князя пройти мимо.
Это был уже много поживший человек, высокий и крупный. Длинные, до плеч, волосы его были аккуратно расчёсаны на две половины. Такой же ухоженной была и борода. И при этом ни одного седого волоса!
Все дивились такой особенности княжеской головы, и объясняли это не иначе, как огромной жизненной силой этого человека. А секрет был прост, да знала о нём одна только немая бабка Устинья, стиравшая княжеские порты.
Раз примерно в десять дней ночью доставала она из своего тайника холщовый мешок, брала из него горсть какого-то порошка, бросала его в чашку, а затем, добавив чуть воды, мешала до густой кашицы. После втирала её в хозяйские волосы и оставляла на время. А на следующий день опять красовался князь Василий чёрной как воронье крыло головой. Купил он это чудо случайно несколько лет тому назад у одного проезжего торговца пряностями за цену, при воспоминании от которой у него до сих пор дёргалась левая щека.
В дверь тихо стукнули.
– Войди!
Капитон осторожно переступил порог, поклонился земным поклоном, почтительно замер.
– Всё привезли?
Князь Василий остановился против него и упёрся взглядом. Один глаз у него сильно косил, за то и прозван он был в народе Кривым.
Но сам Василий, в силу особенностей характера, всегда и во всём предпочитавший пути не прямые, окольные, не всегда честные, ничего против такого прозвища не имел, даже гордился.
Капитон открыл было рот, чтобы ответить на вопрос, но не успел.
– Поди сюда.
Князь уже стоял возле распахнутого окна и показывал рукой куда-то в темноту.
– Видишь? – спросил он подошедшего слугу.
Тот сразу же изо всех сил стал пялить глаза в указанном направлении, но Рязань спала, ночь была безлунная и не было видно ни зги.
– А там? – княжий палец ткнулся правее. – А вон там? Видишь?
Капитон наморщил лоб, потянулся рукой к затылку и, была – не была, со значением сказал:
– Вижу, князь-батюшка!
– Вот и я вижу. Враги кругом…
Князь Василий, ссутулившись, отошёл от окна, тяжело опустился на широкую лавку. Потом вдруг быстро встал, и, повернувшись к иконе Николая Чудотворца, начал истово креститься, бормоча молитву. После чего скинул с себя кафтан, бросил его на лавку и остался в кумачовой рубахе, перевязанной на поясе тонким витым шнурком.
– Князь-батюшка, – заторопился Капитон, чтобы увести разговор в сторону от непонятного для него направления, – подати все собраны, со мной двенадцать подвод пришло, да ещё в дороге столько же. К завтрему все будут здесь….