Элизабет Джейн Говард
Все меняется
Еlizabeth Jane Howard
THE CAZALET CHRONICLES
ALL CHANGE
Volume 5 of The Cazalet Chronicle
Copyright © Elizabeth Jane Howard 2013
ХРОНИКА СЕМЬИ КАЗАЛЕТ
Книга пятая
Все меняется
Перевод с английского Ульяны Сапциной
Дизайн переплета и разработка серии Андрея Саукова
В оформлении переплета использована иллюстрация Марины Мовшиной
© Сапцина У., перевод на русский язык, 2020
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020
* * *
Посвящается Хилари и Джералду
Список персонажей
УИЛЬЯМ КАЗАЛЕТ, известный как Бриг (ныне покойный) Китти Барлоу, или Дюши (его жена)
ХЬЮ КАЗАЛЕТ, старший сын
Джемайма Лиф (его вторая жена)
Лора
Сибил (его первая жена, умершая в 1942 г.)
Полли (замужем за Джералдом, лордом Фейкенемом; их дети: Джейн, Элайза, Эндрю, Спенсер)
Саймон
Уильям, он же Уиллс
ЭДВАРД КАЗАЛЕТ, второй сын
Диана Макинтош (его вторая жена)
Джейми
Сюзан
Виола Райдал, или Вилли (его первая жена)
Луиза (ранее замужем за Майклом Хэдли, ныне в разводе; их сын Себастьян)
Тедди (ранее женатый на Бернадин Хэвенс, ныне в разводе)
Лидия
Роланд, он же Роли
РУПЕРТ КАЗАЛЕТ, третий сын
Зоуи Хэдфорд (его вторая жена)
Джульет
Джорджи
Изобел Раш (его первая жена, скончалась родами Невилла)
Кларисса (она же Клэри, замужем за Арчи Лестрейнджем; их дети: Гарриет и Берти)
Невилл
РЕЙЧЕЛ КАЗАЛЕТ, единственная дочь
Марго Сидней, известная как Сид (ее пара)
ДЖЕССИКА КАСЛ (сестра Вилли)
Реймонд (ее муж)
Анджела
Кристофер
Нора
Джуди
Миссис Криппс (кухарка)
Эллен (няня)
Айлин (горничная)
Тонбридж (шофер)
Макалпайн (садовник)
Мисс Миллимент (ранее – гувернантка Луизы и Лидии, ныне – компаньонка Вилли)
Предисловие
Следующее краткое вступление предназначено для тех читателей, которые не знакомы с хрониками семьи Казалет, первые четыре тома которых называются «Беззаботные годы», «Застывшее время», «Смятение» и «Исход».
С лета 1945 года Уильям и Китти Казалет, которых в семье называют Бриг и Дюши, вели тихую жизнь в своем поместье Хоум-Плейс в Суссексе. Бриг умер в 1946 году от бронхопневмонии; Дюши живет все там же. Она не одинока: у нее с мужем четверо детей – незамужняя дочь Рейчел и трое сыновей. Хью овдовел, но уже не скорбит по своей первой жене Сибил, вместе с которой они растили троих детей – Полли, Саймона и Уиллса; недавно Хью женился на Джемайме Лиф, которая работала в семейной лесоторговой компании «Казалет». Эдвард расстался с женой Вилли и намерен жениться на своей любовнице Диане, от которой у него двое детей. Руперт, пропавший без вести во Франции во время Второй мировой войны, вернулся к своей второй жене Зоуи, детям от первой жены, Клэри и Невиллу, а также к Джульет – дочери, которую Зоуи родила в 1940 году, уже после исчезновения Руперта. После непростой встречи супруги успешно восстанавливают отношения в браке.
Эдвард купил для Вилли дом. В нем она не особенно счастливо живет вместе с Роландом, ее младшим сыном. К себе она взяла также пожилую гувернантку семьи, мисс Миллимент. Сестра Вилли, Джессика, и ее муж стали состоятельными людьми благодаря наследству от престарелой тетушки. Их сын Кристофер, пацифист и вегетарианец, ушел в монастырь.
Дочь Эдварда Луиза мечтала стать актрисой, но в девятнадцать лет вышла замуж. Вскоре она рассталась с мужем, художником-портретистом Майклом Хэдли, и оставила ему маленького сына Себастьяна. Брат Луизы, Тедди, во время подготовки на базе ВВС в Аризоне женился на американке. Он привез Бернадин к себе на родину, в Англию, но она не прижилась там, бросила его и вернулась в Америку.
Полли и Клэри жили вместе в Лондоне. Полли работала в сфере оформления интерьеров, а Клэри – в литературном агентстве. По работе Полли познакомилась с Джералдом Лайлом, лордом Фейкенемом, и побывала в его родовом поместье, дом в котором нуждался в реставрации. Начать работу мешала нехватка денег, но Полли обнаружила в доме целую коллекцию картин Дж. М. У. Тёрнера, средств от продажи части которой могло хватить на ремонт. Полли и Джералд ныне женаты.
Роман Клэри с литературным агентом стал для нее несчастным, однако она нашла утешение в литературном творчестве, которое всегда влекло ее. Поощряемая Арчи Лестрейнджем, давним другом ее отца, она закончила свой первый роман. В ранней юности Клэри Арчи относился к ней по-отечески, но со временем они сблизились настолько, что полюбили друг друга и, по-видимому, решат пожениться.
Рейчел живет ради других людей, с чем нелегко смириться ее подруге, а ныне любовнице Марго Сидней, или Сид, преподавательнице игры на скрипке. Сид настолько тяжело переживала необходимость делить любимую с другими, что у нее завязался роман с другой женщиной. Когда Рейчел узнала правду, на некоторое время они с Сид отдалились друг от друга, но с тех пор помирились и теперь счастливы.
События романа «Все меняется» начинаются девять лет спустя, в 1956 году.
Часть 1
Июнь 1956 года
Рейчел
– Теперь уже недолго.
– Дюши, милая!..
– Мне так спокойно, – Дюши ненадолго прикрыла глаза: разговоры утомляли ее – впрочем, как и все остальное. Помолчав, она продолжила: – Ведь я, как-никак, превысила срок, отпущенный нам мистером Хаусменом. На двадцать лет! Но «краше всех дерев» – в этом я никогда не могла согласиться с ним[1], – Дюши вгляделась в измученное лицо дочери – лиловые синяки под глазами от недосыпа, губы сжаты от стараний не расплакаться, – и невероятным усилием подняла руку. – Ну-ну, Рейчел, дорогая, не надо так сокрушаться. Это меня расстраивает.
Рейчел взяла дрожащую исхудалую руку матери в сложенные вместе ладони. Нет, расстраивать ее нельзя: это было бы эгоистично. Материнская рука, испещренная пигментными пятнами, так истаяла, что золотой браслет наручных часов свободно болтался на ней с неудобно повернутым циферблатом, обручальное кольцо съехало до середины сустава.
– А какое дерево выбрала бы ты?
Она увидела, как от богатства выбора лицо ее матери оживилось – серьезный вопрос…
– Мимозу, – вдруг сказала Дюши. – Этот божественный аромат! Так и не удалось вырастить ее, – она провела рукой по одеялу и принялась беспокойно оправлять его на себе. – И никого уже не осталось из тех, кто звал меня Китти. Ты себе представить не можешь… – она вдруг словно поперхнулась и попыталась откашляться.
– Сейчас принесу воды, дорогая.
Графин пустовал. Рейчел нашла в ванной бутылку молвернской воды, но когда вернулась с ней, ее мать была уже мертва.
Дюши так и не сменила позу на высоких подушках, которые она особенно любила: одна рука на одеяле, другая сжимает косу, в которую Рейчел каждое утро заплетала ее волосы. Глаза остались открытыми, но прямота и подкупающая искренность, которые всегда читались в них, исчезли. Невидящий взгляд устремлялся в никуда.
Потрясенная Рейчел, не задумываясь, взяла поднятую руку матери и осторожно положила на одеяло к другой. Одним пальцем она бережно закрыла ей глаза, наклонилась поцеловать в прохладный белый лоб, а потом застыла на месте, и на нее обрушился шквал бессвязных мыслей – будто внезапно открылся некий шлюз. Воспоминания детства. «Нет никакой лжи во спасение, Рейчел. Ложь – это ложь, и прибегать к ней нельзя никогда». Как Эдвард выпалил ей, встав на кровати: «С ябедами я не разговариваю». Но ему влетело, и больше он никогда так не делал. Душевное равновесие, которое редко казалось нарушенным – разве что однажды, после проводов во Францию Хью и Эдварда, восемнадцати и семнадцати лет от роду соответственно, со спокойной улыбкой, пока поезд медленно отходил от вокзала Виктория. А потом она отвернулась и вынула крошечный кружевной платочек, который всегда носила под наручными часами. «Они же еще мальчишки!» Снизу на запястье этой же руки была маленькая, но заметная клубничная родинка, и Рейчел вспомнилось, как она гадала: может, платочек она для того и носит, чтобы скрыть ее, и как ей вообще пришло в голову беспокоиться о таких пустяках. Но Дюши случалось и плакать: от смеха – над выходками Руперта, который с малых лет смешил всех вокруг; над детьми Руперта, особенно Невиллом; над людьми, которых она считала напыщенными; слезы так и струились у нее по лицу. А еще – над циничными викторианскими стишками: «Парень с винтовкой, веселый и ловкий. Винтовка бах, парень – в прах» и «Папа, в чем-то красном рельсы! В клюквенном варенье? – Тише, дети, это мама после столкновенья». И музыка трогала ее до слез. Она была удивительно талантливой пианисткой, играла дуэтом с Майрой Хесс, обожала Тосканини и его записи симфоний Бетховена. Наряду с умеренностью, правил которой она придерживалась (не мазать тост к завтраку сразу и сливочным маслом, и джемом; жареное мясо подавать на стол сначала горячим, его остатки – холодными, а под конец – мелко нарезать и смешать с отварными овощами; тушеную рыбу – раз в неделю, к ней фруктовый компот и бланманже, которое Дюши называла «формочки», или рисовый пудинг), у нее имелась еще и частная жизнь, а в ней, помимо музыки, – садоводство, которое она обожала. Она выращивала в особом парнике крупные ароматные фиалки, в саду – сортовую гвоздику, темно-красные розы, лаванду, любые растения со сладким, приятным запахом, и вдобавок всевозможные плоды, фрукты и ягоды: желтую и красную малину, помидоры, нектарины, персики, виноград, дыни, клубнику, огромный красный десертный крыжовник, смородину на джем, инжир, ренклоды и другие сливы. Детей манили в Хоум-Плейс вазы, полные выращенных Дюши фруктов.
Ее отношения с Бригом, ее мужем, были всегда окутаны покровом викторианской таинственности. Будучи ребенком, Рейчел воспринимала родителей только применительно к себе: ее мать, ее отец. Но проведя в одном доме с ними всю свою жизнь и продолжая беззаветно любить их, она с возрастом научилась относиться к ним как к двум нисколько не похожим друг на друга людям. Они и впрямь были совершенно разные. Бриг – общительный до грани эксцентричности, способный привести домой к ужину кого угодно, познакомившись в клубе или в поезде по пути домой, а иногда и пригласить гостей на выходные, даже не подумав предупредить своих домашних – им он представлял новых знакомых как увлеченных рыбаков или охотников и тут же демонстрировал свой недавний трофей – очередного лосося, оленя или дикого гуся. После чего Дюши – с еле уловимым оттенком упрека – невозмутимо подавала гостям отварную баранину и бланманже.
Затворницей она не была, но ее полностью устраивала собственная разрастающаяся семья, дети и внуки, и всех трех своих невесток она приняла благосклонно. Но личный мирок она хранила в строгой тайне: проделки ее детства (в духе «яблочный пирожок в постели»), в том числе дерзкие игры в «сардинки» в некоем уединенном шотландском замке, всплывали лишь мельком, когда она утешала рассказами кого-нибудь из внуков, свалившегося с дерева или сброшенного с седла пони. Ее отец, дедушка Барлоу, был видным ученым, членом Королевского общества. Из четырех сестер она считалась красавицей (хотя всегда казалось, что она понятия об этом не имеет). Зеркало, учила она Рейчел, существует для того, чтобы проверять, гладко ли причесаны волосы и не криво ли приколота брошка.
В преклонных годах, когда занятия садоводством стали затруднительными, Дюши регулярно ходила в кино, в основном на Грегори Пека, от которого была без ума…
Я слишком мало расспрашивала ее. Почти ничего о ней не знала. Рейчел, вспомнившую о пятидесяти шести годах, прожитых бок о бок, сейчас это ужаснуло. Все эти утренние часы с приготовлением тостов, пока Дюши кипятила на спиртовке воду для чая, все летние дни, проведенные в саду у дома, весь этот уют маленькой столовой, когда снаружи холодало, в дни каникул – с внуками, которым полагалось съедать один ломтик простого хлеба с маслом и лишь после этого получать джем или кекс, но гораздо чаще – только вдвоем: Дюши подшивала на машинке шторы для Хоум-Плейс, шила красивые платьица из индийского шелка, синие и вишневые, с вафельными сборками – сначала для Рейчел, затем для внучек – Луизы и Полли, Клэри и Джульет, и даже для мальчишек, Тедди, Невилла, Уиллса и Роланда, пока им не исполнялось три или четыре года и они не отказывались носить девчоночью одежду, а Рейчел тем временем сражалась с вязанием для начинающих – шарфами и рукавичками. Сколько их было связано за нескончаемые годы войны – один страшный месяц за другим с вечным ожиданием писем и ужасом перед телеграммами…
Она росла единственной дочерью в семье, и если не считать трех полных невыносимой тоски лет, проведенных в закрытой школе, ни разу не покидала дом надолго. Каждые каникулы она умоляла разрешить ей остаться – «за каждый волосок на моей щетке там делают замечание по поведению», помнится, всхлипывала она, и Дюши ответила на это: «Так не оставляй на ней ни волоска, мой утеночек».
Ее жизненная роль сводилась к тому, чтобы заботиться о других, не удостаивать вниманием собственную внешность, понимать, что мужчины важнее женщин, ухаживать за родителями, устраивать семейные трапезы, распоряжаться слугами, которые все до единого, как мужчины, так и женщины, обожали Рейчел за ее заботы и неравнодушие к их жизни.
Но теперь, когда не стало обоих родителей, казалось, что и труд всей ее жизни завершен. Теперь она могла проводить с Сид столько времени, сколько они обе пожелают; тревожащее чувство свободы свалилось на нее; вопрос, услышанный однажды от юного ученика школы, где поощрялось свободомыслие – «должны ли мы всегда делать то, что нам нравится?» – относился теперь и к ней.
Она отдавала себе отчет, что стоит возле смертного одра своей матери, ошеломленная бессвязным потоком мыслей, понимала, что плачет, что у нее невыносимо болит спина и что дел предстоит еще множество: позвонить врачу, связаться с Хью – он наверняка не откажется обзвонить вместо нее остальных, Эдварда, Руперта и Вилли, – и конечно, с Сид. Надо еще объявить слугам… и тут она спохватилась: с тех пор, как закончилась война, прислугу в доме составляли мистер и миссис Тонбридж; дряхлый садовник, которому артрит в последнее время не давал даже скосить траву на лужайках; девушка, трижды в неделю приходившая убирать в доме, и Айлин, уезжавшая домой ухаживать за больной матерью и уже успевшая вернуться. Рейчел перевела взгляд на свою дорогую мать: она выглядела умиротворенно и удивительно молодо. Вынув белую розу из вазочки, Рейчел вложила в руки Дюши. Маленькая родинка клубничного цвета на запястье стала заметнее, часы съехали на кисть. Рейчел сняла их и положила у постели.
Едва она открыла большое окно с частым переплетом, как теплый воздух, напоенный ароматами роз, растущих под окном, мягко влетел в комнату на крыльях легкого западного ветра, раздувающего кисейные занавески.
Она вытерла лицо, высморкалась и, проверяя, способна ли говорить, не заливаясь слезами, произнесла вслух:
– До свидания, родная моя.
И покинула комнату, чтобы заняться новым днем.
Семья
– Ну что ж, кому-то из нас придется поехать. Нельзя же допустить, чтобы бедняжка Рейчел справлялась своими силами.
– Конечно, нельзя.
Эдвард, уже собиравшийся объяснить, что не может просто взять и отменить обед с людьми, в ведении которых находятся национализированные железные дороги, заметил, что Хью начал потирать лоб жестом, предвещающим очередную из его жестоких мигреней, и решил избавить брата от первых мучительных формальностей.
– А что насчет Рупа? – спросил он.
Под обаяние Руперта, младшего из братьев, формально входящего в правление, подпадал каждый; он был бы очевидным кандидатом, если бы не его неумение принимать решения, склонность принимать в расчет мнение каждого встречного, будь он подчиненным или клиентом, и следующая из этих качеств ненадежность, когда речь шла о пользе дела. Эдвард пообещал, что сразу же поговорит с ним.
– Ему все равно надо сообщить. Так что не беспокойся, старина. А на выходных мы поедем все вместе.
– Рейчел сказала, что она ушла тихо и мирно, – об этом он уже упоминал, но повторения явно утешали его. – В каком-то смысле конец эпохи. Теперь первые на очереди – мы, ведь так?
При этом оба вспомнили о Первой мировой, но промолчали.
Дождавшись, когда Эдвард уйдет, Хью полез за своими таблетками и отправил мисс Корли за сандвичем к обеду. Он знал, что едва прикоснется к еде, но зато не даст ей лишнего повода хлопотать вокруг него, уговаривая поесть.
Не снимая темных очков, он прилег на кожаный диван и заплакал. Невозмутимость Дюши, ее искренность, то, как она приняла Джемайму и двух ее сыновей… Джемайма. Если теперь он первый на очереди, рядом с ним Джемайма – невероятный зигзаг удачи, каждодневная радость. После смерти Сибил он думал, что отныне все его чувства будут доставаться только Полли, а она, естественно, выйдет замуж, что и произошло, и обзаведется своими детьми, как она, разумеется, и сделала, и до конца его дней ему уже ни для кого не быть на первом месте. Как же мне повезло, думал он, снимая очки, чтобы вытереть их.
* * *
– Дорогая, ну конечно же, я приеду. Если поспешу, то успею на поезд в четыре двадцать – как думаешь, Тонбридж сможет встретить меня? Рейчел, только не волнуйся за меня. Я в полном порядке – это был всего лишь легкий бронхит, и вчера я уже вставала. Привезти тебе что-нибудь?.. Ладно. До встречи после шести. Пока, милая.