Ее лицо, не знавшее увлажняющих средств, выглядело обветренным, как будто она большую часть жизни провела на сильном ветру или в море. Только живые светло-карие глаза ничуть не изменились и в улыбке светилось обаяние.
– Если мы откажемся от дома, будет так обидно – из-за детей, – Рейчел сказала об этом, как раз когда ей уже хотелось сменить тему.
Обед закончился, Сид прикурила сигареты им обеим от симпатичной черепаховой зажигалки – подарка Рейчел на ее прошлый день рождения.
– Ты же знаешь, чего бы хотелось мне, дорогая.
Рейчел полулежала в своем плетеном кресле, но теперь выпрямилась.
– Чего?
– Увезти тебя куда-нибудь отдохнуть в тишине. В Озерный край или куда захочешь ты. – И она добавила, прибегнув к уловке: – Что-то в этом роде мне просто необходимо. Чтобы добить этот вирус раз и навсегда.
Она увидела, что ее слова произвели эффект. Стайки мелких морщинок разбежались по лицу Рейчел, она прикусила губу и обеспокоенно взглянула на Сид.
– Какой ужас! Ну конечно, нам надо устроить отдых – тебе он просто необходим. Обидно иметь репутацию человека, который заботится о других, и ничем ее не оправдывать, – эти слова она произнесла чуть ли не с улыбкой. – Так куда бы тебе хотелось съездить, дорогая моя?
Сид так бы и вскочила и бросилась обнимать Рейчел, но в этот момент появилась Айлин с тележкой, чтобы увезти посуду после обеда.
– Было изумительно, – сказала Рейчел. – Вы не передадите это миссис Тонбридж? – Айлин пообещала передать. – Надо бы только узнать, когда хотят приехать дети, прежде чем строить планы.
Господи, мысленно ахнула Сид. Если не подстраховаться, сейчас она скажет, что никуда не сможет поехать, – из-за родных.
– Они ведь всегда приезжают вместе с родителями, – осторожно напомнила она. – И знают поместье вдоль и поперек. Поверь мне, их вполне можно оставить здесь, они и так справятся.
– Ну а мне все-таки надо выяснить у них.
– Разумеется, надо. А теперь, сокровище мое, тебе пора вздремнуть. Где ты хочешь устроиться – прямо здесь или в спальне?
– Пожалуй, здесь.
Сид сходила за пледом, укрыла Рейчел и услышала от нее:
– Надо собрать душистого горошка. Ты не забыла?
Каждый вечер с тех пор, как похоронили ее мать, Рейчел собирала свежий букет любимых цветов Дюши и относила ей на могилу.
– Нет, конечно. Соберем его после чая, и я схожу с тобой. – Она наклонилась, чтобы поцеловать Рейчел в лоб. – Я к себе в постель. Разбужу тебя к чаю.
* * *
Я как будто вернулась почти к тому же, с чего начала, с грустью думала Сид. За последнюю неделю она провела в постели с Рейчел всего одну ночь, и Рейчел жалась к ней, рыдала и всхлипывала в ее объятиях, пока не утомилась от слез и в конце концов не уснула. О физических контактах любого другого рода не могло быть и речи.
Когда мы уедем, думала она, если уедем вообще, все мало-помалу вернется к тому, что было раньше. Это вопрос просто-напросто терпения и любви. Но почему и то, и другое принято считать простым, она совсем не понимала.
Полли и Джералд
– Если продадим еще одну картину, тогда сможем.
– Не можем же мы постоянно продавать картины. – Его недавно набитая трубка догорела, он уныло разглядывал ее.
– А мы и не продаем их постоянно. Мы продали всего шесть – по одной для каждого из детей и три для того, чтобы навести в доме хоть какой-то уют. Ты же хотел обеспечить детей за счет продажи Тернера, и нам требовалось сделать дом пригодным для жилья. Но ни то, ни другое не означает, что у нас появился какой-то доход. А если отделать один или два зала для приемов, мы могли бы проводить здесь празднования свадеб и дней рождения.
Он заворчал, что не желает, чтобы по всему дому болтались посторонние, а она только взглянула на него и рассмеялась, и он рассмеялся вместе с ней.
– Ох, Полл, как ты только меня терпишь? Ну разумеется, не будут они болтаться, и уж во всяком случае, не по всему дому. Но неужели ты правда считаешь, что кто-то захочет праздновать здесь свадьбу?
– Да. Большинству людей приходится арендовать какое-нибудь помещение для этих целей. Я составила примерный план предстоящих работ.
– Уже? Ты все продумала. Дорогая, ты чудо. Как ты ухитрилась?
– Ну, надо же было чем-то заниматься под присмотром няни, которая бдительно следит, чтобы я не забывала бездельничать.
Она лежала на желтом диване, одетая в кафтан – переливчатый, цвета павлиньего пера, скрестив маленькие белые босые ножки. Вечерело, комнату заполнили лиловые тени, отступающие лишь у дальнего конца дивана, где под лампой золотились ее волосы. Он думал, что она выглядит как очаровательное полотно французского живописца.
– Я просто прочитаю тебе, что мне пришло в голову, а ты скажешь, что думаешь об этом. Для приемов мы могли бы предложить большую гостиную и примыкающую к ней старую библиотеку. Прежнюю маленькую гостиную можно было бы переделать во что-то вроде кухни – словом, место, где расположится банкетная служба. В столовой можно сервировать угощения и напитки. Придется предусмотреть несколько уборных, но если мы разместим их с северной стороны, водопровод там уже есть. Гости смогут входить в дом через прежние парадные двери. Вот, в сущности, и все, но само собой, надо еще вызвать мистера Косси и выяснить, во сколько это обойдется. Что скажешь?
Конечно же, он счел идею блестящей, вот только сомневался, что найдется много желающих арендовать такое помещение, и не знал, сколько им с Полли запросить с них. И потом, как быть с парковкой и местом, где невеста могла бы переодеться перед отъездом?
Ставить машины можно во дворе перед домом, ответила она, а насчет гардеробной для невесты он совершенно прав.
– Для нее можно отвести ту забавную комнатку, где няня впервые кормила нас обедом.
– А если предположить, что совершенно случайно не будет ни дождя, ни ледяного холода? Вдруг они захотят устроить прием с коктейлями и тому подобным на открытом воздухе?
– Боже мой, ну конечно, захотят! Но с этой стороны дома сад в плачевном состоянии. Придется им заняться. – Она вздохнула, потом зевнула.
– Пора в постель, – заявил он. – Сейчас наброшу покрывало на клетку. – Однажды он назвал ее «Пупсиком Полли» – прозвищем попугая из пьесы, а она ответила, что попугай из нее такой же, как из него лягушонок.
Он помог ей подняться с дивана, наверх они направились, держась за руки.
– Имей в виду, с каждым днем я все толще.
– А как же иначе? Мы ведь хотим маленького крепыша…
Позднее, когда они уже лежали бок о бок, он пробормотал:
– Попугай и лягушонок. Прямо как название захудалой мастерской, которой руководят незадачливые профаны. Или слащавой сказочки для малышни.
– Но ведь нам подходит – пока это строго между нами.
– Да, – согласился он. – Все лучшее в нас – строго между нами. – Он положил ладонь ей на шею и повернул лицом к себе. – Я тут как раз подумал еще о кое-чем приватном. Ты как, не против?
– Буду только рада.
Но заканчивая целовать ее, он сказал:
– Нет, «не сегодня, Жозефина». Ты измотана. Незачем тебе быть настолько покладистой, милая. Я настолько люблю тебя, что буду счастлив просто проводить с тобой утренние часы.
– Ой, надеюсь, не только. А то через месяц-другой такой жизни мне будет казаться, что меня бросили.
– Ложки?
– Ложки.
Она легла на бок спиной к нему, он обнял ее. Оба уснули, держась за руки.
Хью и Джемайма
– Она согласилась развестись с ним. Видимо, согласилась уже больше года назад, и решение вступило в силу. А он ничего об этом не говорил.
– Полагаю, он просто считал, что ты попытаешься отговорить его. По словам Полли, двое ее детей от него. Трудно винить ее за желание выйти замуж за их отца.
Они ужинали на маленькой террасе при кухне, расположенной в цокольном этаже. Сыновья Джемаймы, Генри и Том, играли в «Монополию» в гостиной, Лору уже уложили спать. Днем она так усердно «помогала» Тому и Генри запускать кораблики на Круглом пруду в Кенсингтонских садах, что переутомилась, и за чаем расплакалась из-за отсутствия сандвичей с «мармайтом». Но с точки зрения Джемаймы, «мармайт» слишком отдавал долгими годами продуктов по карточкам, и она всегда старалась сделать детский чай более разнообразным и питательным. Мальчишки сметали все и просили добавки, – как жизнерадостные щенки, думалось ей, а Лоре хотелось, чтобы все было как всегда, за катастрофическим исключением «Китикета»: Лора обожала Рили, кота, которого купил ей Хью, и ее не раз заставали за попытками кормить его и подъедать все кусочки, которыми он пренебрегал.
– Мне правда ужасно нравится его еда, – заявила она, облизывая жирные пальцы, а затем вытирая их о перепачканное платье.
– И как же тебе удалось ее остановить? – спросил со смехом Хью, которого восхищало и забавляло все, что вытворяла его дочь.
– Объяснила ей, что это очень нехорошо по отношению к Рили. Сказала, что особую еду он ест потому, что у него шерсть. После этого она так больше не делала, но как обычно, последнее слово осталось за ней.
– Какое?
– Что она совсем не против, даже если у нее по всему телу вырастет шерсть, и одеваться не надо будет.
– Из нее получилась бы чудесная кошечка.
– А я сказала, что если она превратится в кошку, ты расстроишься.
Почему мы болтаем так беспечно, думала Джемайма, убирая тарелки из-под рыбы и салата и подавая малину. Я же знаю, у него болит голова, он страшно расстроен из-за Эдварда и обеспокоен нежеланием Саймона работать в компании – и вообще хоть где-нибудь работать, – и, конечно, хуже всего то, что его мать умерла. Ей вспомнились похороны: церковь, полная цветов, почти вся семья в сборе, довольно неожиданный приезд Майры Хесс, чтобы сыграть «Иисус, радость человека» на плохоньком пианино. Этот момент стал чуть ли не самым лучшим; все дети Дюши были очарованы и растроганы.
Потом все они вернулись в Хоум-Плейс, где перед церковной службой миссис Тонбридж накрыла прекрасный стол, и атмосфера сдержанного торжества сохранялась. Все три брата произнесли в церкви небольшие речи. Получились душевные проводы. Младших внуков оставили в Хоум-Плейс, а детей Полли – дома с ее мужем. Но Тедди и Саймон, Луиза, Клэри и Арчи с Гарриет и Берти, обязанными Дюши множеством счастливых каникул, Зоуи с Джульет, Лидия, сумевшая на день отпроситься из труппы, – все они присутствовали в церкви. Не было лишь Роланда, поскольку Вилли отклонила приглашение на том основании, что не желает видеть Эдварда и не позволит Роланду встречаться с ним без нее. На самом же деле, как поняла сейчас Джемайма, она опасалась встречи с Дианой, которая милостиво не явилась.
Странно, думала она, что вместе с удовлетворенностью – нет, счастьем, – в собственной жизни (Хью оказался самым заботливым и любящим мужем, какого только можно пожелать) к ней пришла тревога за всех остальных. Нет, как в большинстве случаев, это не совсем верно: ее мальчишки, близнецы, восприняли перемены на удивление легко, не ревновали ее к своему новому отчиму и не испытывали никаких неудобств теперь, когда перестали быть центром ее жизни. Собственно говоря, им даже доставляло удовольствие иметь отца, притом превосходного. Они свыклись и с Лорой, сначала скучным младенцем, а теперь девчонкой: «Мам, наверное, не стоит надеяться, что она изменится – ну, в смысле, вырастет и станет мальчишкой?» Лишившись иллюзий, они смирились с тем, что она вечно мазала по мячу, требовала вновь и вновь читать ей одни и те же слюнявые книжки и не понимала толком правил игры в «Монополию» и «наперегонки». Если что и помогало им, так это ее полное и безоговорочное восхищение каждым их поступком.
Нет, тревогу ей внушал Саймон. Ему уже исполнилось тридцать, но во многих отношениях он казался старше. Вечно отчужденный, почти всегда молчаливый сторонний наблюдатель. Видимо, он так и не завел друзей ни в одной из школ, куда посылал его Хью, или после окончания учебы, и в его обязательных письмах домой ничего о них не говорилось. Учителя писали про него вежливо и уклончиво – кроме учителя музыки, утверждавшего, что у Саймона есть талант, которому следовало бы уделять больше внимания. Недавно он выразил желание пожить у Полли – Джемайма заметила на похоронах, что Полли единственная, к кому он явно привязан. Ему пошли навстречу, он провел у нее почти месяц.
Потом он спросил, нельзя ли ему побыть неделю в Хоум-Плейс, и Рейчел, разумеется, разрешила. «Ведь это же был его дом почти всю его жизнь», – добавила она. Но Саймон, должно быть, уже наслушался разговоров о продаже дома, и Джемайма догадывалась, как они встревожили его.
Сегодня вечером она решила не говорить об этом Хью – он только расстроится пуще прежнего. А когда наконец собрала поднос с фруктами и сыром, Хью сказал, что его искусала какая-то мошкара – может, лучше им переместиться с остатками ужина в дом?
Он помогал ей как мог, убирая стол после ужина (удивительно, как ловко у него это получалось – с единственной-то рукой!), и вскоре они устроились на кухне в тишине и покое, прерванных его внезапным вопросом, не хочет ли она еще ребенка. И в этот же миг она заметила, что близнецы стоят на нижней ступеньке лестницы цокольного этажа.
– Мы потихоньку спустились, чтобы вас не напугать, – сказал Том, хотя имел в виду совсем другое.
– Вам пора в постель.
– Мы знаем. Просто вряд ли мы сейчас уснем – очень есть хочется. – Генри обаятельно улыбнулся.
– Вы же слопали гигантский ужин.
– Ужин был самый обычный, да еще давным-давно. Не преувеличивай, мама. В общем, мы оба уже проголодались.
– Был только рыбный пирог, а у нас рыба за еду не считается.
– Малина со сливками – это здорово, но фрукты тоже ненастоящая еда.
– А какая же тогда настоящая? – Хью закурил, задавая вопрос совершенно мирным, дружеским тоном.
– Ну, нам бы сейчас хотелось…
– Нам сейчас просто необходимо, – перебил его брат, – что-нибудь вроде яичницы с беконом.
– Или сандвича с вонючим сыром, чтоб было поменьше возни. – Том высмотрел на столе сыр бри.
– Мы можем сами приготовить, мама.
Хью переглянулся с Джемаймой, та пожала плечами:
– Ладно, ваша взяла. Только принесите мне хлеб и доску для хлеба. А то после вас буханка словно истерзана.
Пока готовились сандвичи, Генри объяснял:
– Понимаете, нам на самом деле очень надо, мы же постоянно растем. А когда растешь, нужно много еды.
Все верно. Они уже переросли Джемайму на целую голову.
– Если мы и дальше будем вас так кормить по шесть раз на дню, – подсчитал Хью, – вы дорастете в высоту до девяти футов.
Это их обрадовало.
– И будем выступать в цирке как самые высокие люди в Англии.
– Скорее всего, в мире.
Почти все разговоры велись с ними обоими сразу.
– Ну а теперь забирайте еду к себе наверх, только не разбудите Лору.
– Будить Лору? Мам, ты в своем уме? Нет уж, не хотим мы больше слушать про ее слюнявого мишку. Конечно же, мы не станем ее будить.
– Хорошо, что она ложится раньше нас: успеваем хоть немного пожить, как взрослые люди, а то она вечно все портит.
Небрежные объятия – и они убежали.
– Покой, – объявила она. Хью протянул через стол руку.
– У тебя просто на диво замечательные дети, вот мне и подумалось, что тебе, может, хочется еще.
– А тебе?
– Я хочу того же, чего и ты.
– Да, а если без этого? – Глаза у него были такие добрые, что с трудом удавалось разглядеть в них его настоящего. – Я о чем: может, ты втайне мечтаешь о них или ждешь, чтобы и мне их захотелось? Вспомни, мы же договорились ничего не скрывать друг от друга. Так вот, мне кажется, что именно это ты сейчас и пытаешься сделать. Я хочу знать, что думаешь ты, а не то, чего жду от тебя я, как тебе кажется.
Последовала пауза, показавшаяся Джемайме слишком долгой. Он отдернул руку, потер ею лоб, и она, увидев это, предложила:
– Хью, милый, давай поговорим об этом завтра.
– Нет. Я ничего не скрывал от тебя. Дело в том, что я не знаю. Конечно, если у нас появится еще ребенок, я буду любить его. Но я не уверен, что выдержу еще раз все то, через что ты прошла. Когда ты рожала Лору, я больше всего боялся, что потеряю тебя.
Оба снова умолкли, вспоминая затяжные и мучительные роды, начало которых она восприняла так спокойно. «Милый, близнецов я родила довольно легко, а мы оба знаем, что на этот раз ребенок только один», – говорила она. Ей было известно, что Сибил потеряла близнеца Саймона, и эта утрата оставила неизгладимый след. А потом потянулись долгие часы, и ему пришлось смотреть, как иссякают ее силы и решимость…