В любом случае писательство мне помогало. Я переставал волноваться, когда писал и когда мастурбировал.
Ха! Надо было вставить это в сочинение.
* * *
Они нашли меня во время обеда, когда я читал «В дороге» Керуака и одновременно ел очень вкусные спагетти с зеленой фасолью из школьной столовой.
Одно горячее блюдо в день: сделано.
– Гляньте-ка, это же убогий, которого приняли из жалости.
Джейсон Кингсли. Я уже успел о нем наслушаться, а ведь был еще только полдень. Он опустился на скамью прямо напротив меня, а его богатенькие дружки оккупировали мой пустой стол, отрезав мне пути к бегству.
– Как ты меня назвал? – спросил я, чувствуя, как медленно, тяжело бьется сердце.
– Ты же победитель конкурса, да? – спросил Джейсон. – Тот, который настрочил сочинение про то, как твой папочка бросил вашу семью?
Я медленно опустил книгу, удивившись, что руки не дрожат, хотя от унижения меня бросило в жар, и кровь закипала в жилах.
– Ага, – кивнул я. – Это я.
«Какого черта?..»
– Твое сочинение опубликовали на сайте Синклера, – сказал рыжий прыщавый парень, усевшийся рядом со мной. – Ты знал?
– Ни шиша он не знал, – протянул Джейсон, рассматривая мою физиономию.
Пара его дружков разом фыркнули.
«Катитесь вы все куда подальше».
Я напрочь забыл об одном из условий конкурса: школа Синклера оставляла за собой право опубликовать работу победителя где угодно. Когда я подавал проклятое сочинение на конкурс, у меня и мысли не возникало, что я могу победить. Тогда условия конкурса меня совершенно не волновали.
А вот сейчас волновали.
– Значит, твой папаша свалил, оставив тебе на память носок? – спросил рыжий. – Твоя жизнь – полный отстой.
– И правда отстой, Носочный Мальчик, – протянул Джейсон. Он вытащил у меня из тарелки стручок фасоли, отправил в рот и принялся жевать. – Ты, наверное, чувствуешь себя полным дерьмом.
– Носочный Мальчик, – фыркнул рыжий. – Отлично придумал, Джейсон.
– Серьезно? «Носочный Мальчик»? – переспросил я. – И это все, что ты смог придумать?
– Не знаю, – натянуто проговорил Джейсон. – Может, ничего большего ты и не заслуживаешь, Носочный Мальчик.
Рыжий поковырял прыщ на подбородке.
– Думаешь, ты смог бы придумать что-то получше?
– Да я с ходу могу придумать чертову тучу куда более обидных оскорблений.
– Докажи.
– Да не вопрос.
Я хрустнул костяшками пальцев, быстро поразмыслил. Впрочем, оскорбления возникли у меня в голове сами собой: этот нож я проворачивал у себя в животе уже тысячу раз, после того как папа ушел.
– Как насчет… Твой папа бросил вашу семью, а ты получил только вшивый носок?
Несколько мальчишек зафыркали.
Джейсон скрестил руки на груди
– Неубедительно.
Я небрежно пожал плечами, мой разум заработал на повышенных оборотах, как гоночный автомобиль на старте.
– М-м-м, ладно. Тебе повезло: в день акции «Возьмите сына с собой на работу» тебе придется остаться дома.
Рыжий хохотнул и тут же заработал возмущенный взгляд Джейсона. Я продолжал, и мои слушатели быстро разогрелись. С каждым оскорблением, которое я обрушивал сам на себя, другие мальчишки все больше и больше воодушевлялись, закрывали рты руками, смеялись и охали, как будто наблюдали за битвой рэпперов, в которой я выступал одновременно атакующим и жертвой.
– Жаль, что твой отец сбежал и не платит алименты, но, может, мы найдем его по запаху носка?
– Если тебе нужно с кем-то поговорить как мужчина с мужчиной, твоя мама дает объявление в Интернете?
– Ты теперь в секте Свидетелей Иеговы? Они тоже не празднуют День отца.
Ребята уже хохотали во все горло, но Джейсон только стискивал зубы. Я наклонился к нему над столом и сказал, прожигая его взглядом:
– Тук-тук.
– Отвали.
– Тук-тук.
Он засопел, не встречаясь со мной взглядом.
– Это глупо.
Я наклонил голову набок и посмотрел на его дружков.
– Тук-тук.
– Кто там? – ответили они хором.
– Не знаю, – сказал я, – но точно не твой папочка.
Звонкий смех явно был для Джейсона, как нож в спину: он сгорбился и вздрагивал, словно каждое оскорбление адресовалось ему, а не мне.
– У тебя смущенный вид, приятель, сказал я. – Объяснить тебе соль этой шутки?
– Думаешь, ты тут самый умный? – процедил Джейсон. – Ты просто обложил себя дерьмом десять раз подряд. Только знаешь что? – Он гаденько улыбнулся. Незатейливая правда была на его стороне, и он это знал. – Не важно, насколько умным ты себя считаешь. Ты просто Носочный Мальчик и навсегда им останешься.
Он взмахнул рукой и опрокинул мне на колени поднос с недоеденным обедом, так что мои брюки и белую рубашку залило соусом от спагетти и мо- локом.
– Ой! – воскликнул Джейсон, подскакивая с места. – Я нечаянно.
Я вскочил, не обращая внимания на холодное молоко, залившее брюки, и горячий соус, обжегший мне живот, и уставился на своего обидчика – мы стояли почти нос к носу.
Руки сами собой сжались в кулаки, так сильно, что заныли костяшки пальцев. Джейсон не дрогнул, а все собравшиеся в столовой ученики притихли и наблюдали за нами.
– Ну давай, – злобно прошептал Джейсон. – Ударь меня. У меня шесть свидетелей, они подтвердят, что я уронил поднос случайно. Ты потеряешь свою драгоценную стипендию. Хочешь рискнуть, Носочный Мальчик?
Я определенно хотел рискнуть, но если бы я ему сейчас врезал, меня бы наверняка исключили. О том, чтобы отметелить этого урода, и речи быть не могло, а значит, придется ему все спустить с рук.
– Что происходит, ребята? – прозвучал рядом чей-то дружелюбный голос.
Боковым зрением я заметил высокого темноволосого мальчишку. Он выглядел старше, чем я и мои обидчики.
Многие дети в первый день учебы поспешили проинформировать новеньких семиклассников о том, кто есть кто в кастовой системе школы Синклера. Джефферсон Дрейк, старшеклассник, член футбольного клуба старшей школы Синклера, был самым популярным парнем в школе. Король школы. Его младший брат, Коннор, был принцем.
Я предположил, что это он и есть.
Коннор стоял, сунув руки в карманы, спокойно и уверенно, так, словно он не обычный двенадцатилетний подросток, а владелец этой школы.
Джейсон усмехнулся и отодвинулся от меня.
– Ничего, – сказал он. – Просто Носочный Мальчик слегка испачкался.
– Ага, уверен, все так и было, – проговорил Коннор и нахмурился, поглядев на мою испорченную форму. – Почему ты всегда такой засранец, Кингсли?
– Я не засранец, просто немного неуклюжий, – беспечно отмахнулся Джейсон и попятился. – Увидимся, Носочный Мальчик. Жаль, что так вышло с твоей рубашкой. – Он аж причмокнул от удовольствия. – Можешь написать еще одно сочинение: назови его «День большой стирки», и тогда, возможно, школа оплатит твою новую форму.
– А может, это сделает твоя мама, – сказал Коннор и улыбнулся от уха до уха.
Джейсон хохотнул, и они с Коннором стукнулись кулаками.
– Увидимся на тренировке, Дрейк.
– Надеюсь. Тебе явно не хватает практики.
Джейсон показал Коннору два средних пальца и удалился, уведя компанию своих прихлебателей.
«Да пошли вы все», – подумал я и сердито отряхнул брюки от прилипших кусочков холодных спагетти. Штаны черные, и пятен на них было не видно, а вот рубашка выглядела так, будто меня пристрелили из ружья.
– Черт.
– У тебя есть во что переодеться? – спросил Коннор.
– Отвали.
Он выставил перед собой открытые ладони.
– Эй, я просто пытаюсь помочь. У меня есть лишний комплект формы, и мой дом недалеко отсюда. Если уйдем сейчас, успеем вернуться до звонка.
Я посмотрел на него с недоверчивым прищуром.
– Выбирай: идем ко мне домой, или будешь остаток дня выглядеть как статист из дурного фильма ужасов.
Похоже, дружелюбная улыбка пребывала на лице Коннора постоянно.
– С чего бы тебе помогать мне?
Он нахмурился.
– А почему бы и нет? – Он протянул мне руку. – Кстати, я – Коннор Дрейк.
– Поздравляю.
Коннор рассмеялся и опустил руку.
– Идем. Тебе же нужно переодеться, правда?
Я стиснул зубы.
– Наверное.
– Тогда идем.
Он пошел к выходу, и я зашагал следом.
– Ты новенький, да? В прошлом году тебя здесь не было.
– Ясен перец. Я Уэс Тёрнер, тот убогий, которого приняли из жалости.
Темные брови Коннора почти сошлись на переносице.
– Из жалости… О, так это был ты? Ты выиграл конкурс сочинений? Тогда понятно, почему Кингсли так тебя обозвал. Слушай, не позволяй ему тебя доставать. Вообще-то, он парень неплохой. Мы с ним с детского сада друг друга знаем.
– И он всегда был таким придурком?
Коннор рассмеялся.
– Почти всегда. – Он кивнул охраннику, стоящему возле двери: – Привет, Норм. Я сбегаю ненадолго домой, возьму кое-что для моего друга.
Охранник Норм открыл Коннору дверь, точно дворецкий в дорогущем отеле.
– Возвращайтесь до звонка.
– Обязательно.
– Как ты это сделал? – спросил я, когда мы вышли из здания школы в объятия солнечного сентябрьского дня. – С обеда же не выпускают.
– Мои родители жертвуют много денег, – ответил Коннор и ослепительно улыбнулся. – Очень много денег.
Мы свернули за угол, прошли по Дартмут-стрит и попали в район старинных, элегантных домов, сложенных из темно-желтого песчаника, с черными коваными решетками. Я вслед за Коннором прошел по дорожке из красного кирпича, мимо старомодных уличных фонарей.
Весь этот район походил на один огромный замок.
– Кстати, поздравляю с получением стипендии, – сказал Коннор. – Я слышал, конкурс был огромный. Сочинение у тебя вышло просто отличное.
Я ссутулился.
– Ты тоже его читал?
– Мои родители только о нем и говорят, заставили меня прочесть его дважды.
«Твою ж мать».
– Ничего так получилось, – пробормотал я, ожидая, что Коннор примется потешаться надо мной из-за проклятого носка.
Он не стал этого делать, зато сказал:
– Оно просто великолепно. Тебе повезло; я вот вообще не умею сочинять, хоть ты меня режь. И, к твоему сведению, английский у меня ведет мистер Райтман.
– У меня тоже, – осторожно заметил я. – Он строгий?
– Строже не бывает, – заверил меня Коннор. – Задает кучу домашки, требует написать то длинные рассказы, то короткие… Черт, я слышал, он даже заставляет писать стихи. Дерьмовые стихи.
Я слегка расслабился.
– Ага, это отстой.
– И не говори. – Коннор покосился на меня. – Но у тебя-то с этим проблем не будет. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Писателем, да?
Еще вчера я, наверное, ответил бы на этот вопрос утвердительно, но «Носочный Мальчик» показал мне, что я не готов столкнуться с последствиями. Писательство я хотел сделать своей отдушиной, а не источником страданий.
Я страшно устал от страданий. Уход папы с мучительной ясностью продемонстрировал мне, как больно испытывать чувства, любить кого-то слишком сильно.
Мне по-прежнему хотелось сочинять, но больше я не собирался выставлять свое кровоточащее сердце напоказ, чтобы мне не швырнули его в лицо. С меня хватит.
– Пока не знаю. – Я посмотрел на Коннора. – А ты?
Его улыбка стала еще шире.
– Я хочу открыть спортбар в деловом районе Бостона. Назову его «Будем здоровы», представляешь? Хочу стоять в центре этого клуба, а по всем телевизорам будут транслировать спортивные передачи. Обожаю бейсбол. Тебе нравится бейсбол?
Он зашагал дальше, не дожидаясь ответа.
– Я мог бы говорить о бейсболе весь день напролет. Хочу создать такое место, где люди смогут проводить время, болтать о спорте или смотреть какую-нибудь игру и просто веселиться.
Я кивнул.
– Думаю, у тебя бы отлично получилось.
Будь я проклят, но даже в двенадцать лет Коннор Дрейк выглядел в точности как человек, пришедший на эту землю, чтобы открыть спортбар. Однако его улыбка померкла.
– Скажи это моим родителям. Они думают, что я должен поступить в один из университетов Лиги Плюща и заниматься чем-то большим и важным. Им мало того, что мой брат Джефферсон – идеальная иллюстрация к словам «большой» и «важный».
Я не знал, что сказать. Мысль о том, чтобы заниматься чем-то «большим и важным» казалась невозможной для бедного паренька вроде меня. Если мне удастся поступить в хороший колледж, найти приличную работу и немного помочь Ма, я уже посчитал бы это чудом.
– Ты же из южного района, да?
– Точно, – ответил я.
– И как там?
Я ощетинился.
– Что «как»? Каково жить в дерьмовой квартирке и не иметь возможности поступить в приличную школу, если только не выиграешь стипендию?
Коннор не стушевался из-за моего резкого тона; за годы нашей дружбы эта черта в нем останется неизменной. Она будет скреплять нашу дружбу, как клей.
Он пожал плечами.
– Не знаю, может быть. Иногда все здесь кажется таким сложным… хотя нет необходимости все усложнять. Знаешь, я люблю простоту.
Я нахмурился.
– Быть бедным чертовски просто. Тебе позарез нужны деньги, а у тебя их нет. Конец.
– Ага, наверное, это отстой, – сказал он.
Почему-то у меня не возникло желания засветить ему в глаз за то, что он с видом знатока рассуждал о вечной борьбе, из которой состояла моя жизнь.
Коннор обладал необычной харизмой: он у всех вызывал симпатию. Этакая сверхспособность. Я был его полной противоположностью: я делал все для того, чтобы вызывать у людей отторжение – мне так было спокойнее. И все же вот он я, непринужденно болтаю с самым популярным парнем из своего класса, который сказал охраннику Норму, что я его друг. Чувство нереальности происходящего лишь усилилось, когда Коннор дернул подбородком, указывая вперед, и объявил:
– Пришли.
Я вытаращил глаза и, кажется, даже слегка приоткрыл рот. Четырехэтажный дом в викторианском стиле, с черными оконными рамами, сложенный из грубо отесанного бежевого камня. Изображения таких домов можно увидеть в буклетах, посвященных исторической части Бостона. Величественная каменная лестница вела от вымощенной кирпичом дорожки к двойным дверям; верхние половинки створок были украшены цветными витражами.
– Это твой дом? – спросил я.
– Один из них, – ответил Коннор с хитрой улыбкой.
И снова он каким-то непостижимым образом говорил как нормальный человек, а не как заносчивый мажор.
Я во все глаза смотрел на его дом, упивался величественным зрелищем, потому что мой мозг не мог осознать, как это люди могут жить в доме с картинки из путеводителя. Коннор был не просто богат, он был из семьи миллиардеров. Я мельком подумал, что его родители, наверное, знамениты. Он и сам выглядел как звезда: его смело можно было брать на главную роль в фильме про какого-нибудь популярного бейсболиста, который берет под крыло бедного паренька. Герой этого фильма слишком счастлив, чтобы опускаться до роли задиры или задаваки, он плывет по жизни на неиссякаемой волне родительских денег.
В итоге оказалось, что я во всем прав, а бедным пареньком, которого Коннор Дрейк взял под крыло, стал я сам.
* * *
Горничная Дрейков постирала мою форму и выдала мне одну из старых рубашек Коннора. После уроков мы вернулись к нему домой, уселись в мягкие кресла, обтянутые черной кожей, и поиграли в игровую приставку, подключенную к музыкальным колонкам размером со шкаф.
Коннор попросил меня остаться на ужин, и я познакомился с его родителями, Викторией и Алленом Дрейк.
Мистер Дрейк владел сотней разных компаний, носивших его имя, а миссис Дрейк была сенатором штата. Бостонская элита, выше некуда.
Дрейки угостили меня изысканным ужином – раньше я видел такую сервировку стола только в фильмах про богатых людей.
В их огромной столовой, под тяжелой хрустальной люстрой я отчасти испытал то давление, под которым постоянно находился Коннор: ему полагалось усердно работать и получать отличные оценки, поступить в университет – о том, чтобы открыть спортбар, даже речи быть не могло. Родители захотели, чтобы их сын подружился со мной, уличным босяком, дабы я научил Коннора, чего может добиться человек тяжелым трудом и умом.
Я думал, что Коннор возненавидит меня, после того как его родители так меня превозносили, но по какой-то безумной причине я ему понравился. Наша дружба возникла внезапно, словно мы с ним знали друг друга в прошлой жизни, а теперь просто продолжили с того момента, когда расстались. И, несмотря на давление родителей, Коннор был счастлив. Я еще никогда не встречал такого счастливого человека. Тугой узел, сжимавший мой живот после ухода отца, немного ослабевал, когда я находился рядом с Коннором. Я не подпрыгивал от радости каждую минуту, но время от времени переставал волноваться, а это уже немало.