Первый важный вопрос: что бы произошло, если бы Пальме не пошли домой пешком, а вместо этого вместе с сыном спустились в метро и так и не оказались бы на «идеальном» месте преступления?
Если это хорошо спланированное убийство, то либо киллеру пришлось бы временно отказаться от своих намерений, либо была еще одна машина для бегства / вспомогательная группа. И в пользу второй гипотезы есть свидетельства. Представьте себе, полиция, как и репортеры, опросила этих людей, и некоторые из них произвели впечатление заслуживающих доверия.
Один человек во время покушения на Пальме шел по Туннельсгатан, но в противоположном направлении от Свеавеген, и видел двух мужчин средних лет, убегающих с места убийства.
Еще двое свидетелей подтвердили его показания: они видели, как те двое мужчин свернули на Дротнинггатан и разделились.
Четвертая свидетельница видела мужчину, бежавшего по Дротнинггатан одну-две минуты спустя. Он внезапно остановился, помахал водителю машины, которая подъехала к нему и подобрала его; затем автомобиль быстро исчез из виду.
На этом расследование начинает буксовать. Да, есть бесчисленные предположения и сообщения разных лиц. Но ничего из этого не имеет непосредственной связи с событиями на Свеавеген и вокруг. Тупик.
Бо́льшую часть фактов, упомянутых выше, выяснили в первые дни, если не минуты после убийства. Далее наступает период психов, делающих признания «Это сделал я», менее надежных или вовсе не достойных доверия свидетелей и – разумеется! – всяких анонимных звонков.
В случае теракта, по крайней мере совершенного левыми, обычно в течение часа после происшествия какая-нибудь организация берет на себя ответственность за содеянное. В нашем случае такого нет. Зато о своей виновности заявили боевик Кристиан Клар, группа Хольгера Майнса и другие правые и/или неонацистские группы. Ни одно признание не вызывает доверия.
После убийства Швеция оказалась на осадном положении на несколько дней: аэропорты были закрыты, пограничный контроль усилен, паромы и пристани под тщательным наблюдением (без толку: в спланированном убийстве продумано и бегство киллера).
Через три дня после убийства задержали и подвергли строгому допросу полицейского инспектора, вызвавшего подозрения. Это ультраправый псих, хранивший оружие, со слабым алиби. Но через два дня его отпустили и заявили, что он не имеет отношения к убийству.
Затем через десять дней после покушения арестовали еще одного человека, официально обвинив его в «причастности к убийству». Это господин Виктор Гуннарссон, 32 лет, оказавшийся членом Европейского трудового комитета.
В течение суток казалось, что из этого что-нибудь выйдет, по заявлениям полиции можно было подумать, что они поймали «убийцу» (уже не «соучастника»). Против Виктора говорило многое:
– явный ультраправый псих, помешанный на премьере, несколько раз говоривший, что «его надо пристрелить», и ходивший хвостом за Пальме на публичные мероприятия и митинги;
– он был в районе, где произошло убийство, как раз тогда, когда оно произошло. Из некоторых источников известно, что он находился в кинотеатре вместе с четой Пальме;
– он был не в состоянии рассказать полицейским о своих перемещениях и солгал им в нескольких важнейших пунктах;
– у него есть серый головной убор и пальто, похожие на те, которые видели на убийце;
– он сотрудник нескольких частных охранных агентств, натренирован в стрельбе и умеет обращаться с пистолетом;
– один человек опознал его как того, кто пытался остановить машину и просил увезти его подальше от места происшествия сразу после убийства на улице рядом с лестницей на Туннельсгатан;
– его видели входящим в кинотеатр примерно через 10–12 минут после убийства и через полчаса после начала сеанса;
– известно, что у него есть связи с неназванной крайне правой религиозной общиной в Калифорнии, где он прожил какое-то время.
На двадцать четыре часа умами шведов завладел Европейский трудовой комитет (я писал о нем). Похоже было, что судебное дело готово.
Потом, за несколько часов до предварительного судебного заседания, Гуннарссон был отпущен на свободу. Причина: свидетель, рассказавший о том, как некий мужчина ловил машину, уже не мог со стопроцентной уверенностью опознать Гуннарссона.
На сегодняшний день полиция прекратила ежедневные пресс-конференции в связи с тем, что оповещать общественность им не о чем. Тупик.
Предположения: вполне возможно, что Гуннарссона опять задержат; говорят, что на него нет уголовного дела, но он все еще «вызывает большой интерес».
Вот и все, что следовало сообщить. Однако я могу продолжить с догадками и исписать еще двести страниц – об этом когда-нибудь напишут книги (может быть, я и сам напишу), – но нет ничего особо существенного.
Премьер-министр мертв, а его убийца исчез.
Можно предположить, что за убийством стоят интересы южноафриканцев. Комиссия Пальме, в которой он сам был важнейшей фигурой, начала кампанию против оружейных сделок с этой страной.
Также говорят о Рабочей партии Курдистана, совершившей по меньшей мере три политических убийства в Швеции за последние два года. Жертвы до сих пор были «изменниками» из самой партии, но распространено (расистское) мнение, что курды причастны и к убийству Пальме. Офисы курдской партии в Стокгольме расположены на улице Давид Багарес, где «исчез» преступник.
(Никто не задается вопросом, неужели преступник настолько глуп, чтобы скрыться в двух минутах от места преступления в штаб-квартире собственной организации.)
Как бы то ни было, нынешняя обстановка в Швеции такова.
Если события будут разворачиваться дальше, я позвоню и расскажу, информацию от меня вы можете использовать как материал.
[…]
Ну ладно, будьте осторожны.
Стиг
Часть первая. Стиг
День убийства
Стокгольм, 28 февраля 1986 года
В день, когда предстояло погибнуть премьер-министру Швеции, Стиг, как обычно, поздно пришел на работу, с сигаретой в руке. Он решил нагнать хоть полминуты и подняться по лестнице, а не на новом лифте, по непонятным причинам еле ползавшем. Стиг ничего не имел против лестницы, хотя и надо было подняться на верхний этаж. Зажженная сигарета в правой руке несколько ограничивала количество кислорода, поступающего в кровь, но Стиг в тридцать один год был полон энергии. Он перескакивал через ступени, стимулированный кофеином и никотином. В левой руке он держал почти пустой портфель всего с несколькими листками бумаги.
Год назад «ТТ», ведущее новостное агентство Швеции, переехало в заново отделанные офисы в здании, которое когда-то было пивоварней Святого Эрика на Кунгсхольмсторг. Уровень персонала и оборудования мог теперь потягаться с Национальным радио Швеции или Dagens Nyheter, крупнейшей утренней газетой страны. Редакция занимала весь шестой этаж. Стигу пришлось пройти через все помещение, чтобы добраться до своего стола. Смутное ощущение заводского пространства гармонировало с настроением Стига. Сразу за входной дверью стоял длинный ряд факсов «Тошиба». Все знали, что их гораздо больше, чем нужно, но в пафосные восьмидесятые важно было, особенно для новостного агентства, показать, что есть дополнительные возможности коммуникации. По левую сторону сидела редакторская команда, самые высокопоставленные сотрудники «ТТ», среди которых затесались несколько управленцев среднего звена. Стиг попытался проскользнуть невидимкой, но его начальник, Кеннет Альборн, крикнул: «Доброе утро!» – слишком громко, чтобы можно было не откликаться.
– Сегодня всё будет, – сказал Стиг. – Обещаю!
Он уже три раза пропустил срок подачи материала, и другой босс уже проявил бы больше строгости, но даже у терпения Кеннета есть предел, и Стиг знал, что нужно закончить работу сегодня.
Стиг поднялся по лестнице из редакторского отдела в архив, один из самых больших газетных архивов Швеции, с длинными рядами стеллажей. Прошел все ряды, обогнул последний и оказался в своем кабинете. Окно этой комнатки выходило в помещение архива, окон на улицу не было. Он делил ее с Уллой, главным архивариусом, и теми несколькими сотрудниками, которым временно потребовалось место за письменным столом. Несмотря на убогое размещение, он не считал, что к нему относятся пренебрежительно, – как раз наоборот. Все, к кому у него было дело, знали, где он сидит, и на потертом кресле в его кабинете посетители сменялись чаще, чем на роскошном диване в редакторском отделе этажом ниже.
Тот день отличался от других. Была последняя пятница месяца, и руководство пригласило всех на ежемесячное собрание, чтобы «усилить эффект обратной связи» с персоналом. На самом деле канал работал в основном в одну сторону, сверху вниз, но Стига это устраивало. Его непосредственный начальник занимал высокое место в иерархии, это он убрал Стига подальше от центра активности, чтобы тот мог спокойно работать над сюжетами, которые ему по душе.
Стиг выполнял обычные обязанности иллюстратора, а помимо этого ему иногда разрешали писать большие статьи на темы, как правило, вызывавшие у него большой интерес. А если оставалось время, он тратил его на то, что было впрямь важно: прослеживал очертания шведского правого экстремизма и его связи за рубежом. Он уже почти не помнил, когда это началось, еще тинейджером он ввязался в борьбу с нетерпимостью и несправедливостью. Стиг рос в доме дедушки по материнской линии, который ненавидел все, что имело отношение к нацизму и правым радикалам. Но Стиг еще больше, чем дед, был увлечен этой темой. Он посвятил жизнь борьбе с нацизмом и правым экстремизмом.
Но в тот день он опаздывал на встречу, где надо было просто показаться, чтобы затем без помех вернуться к работе. В ранний для него час, около десяти, он направился в комнату для собраний. Ближайших коллег удивило его появление. Он уселся в кресло ровно в тот момент, когда старший менеджер включил сияющую улыбку и поприветствовал всех.
Ничего нового не говорилось. Руководство неуклонно придерживалось принципа «Повторенье – мать ученья». Диаграммы плана на 1986 год уже демонстрировались, как догадывался Стиг, по меньшей мере три раза, может быть, в несколько ином порядке. А шум вентилятора над головой нагонял сон.
Единственной неожиданностью оказалось то, что в конце собрания поднялся один из редакторов и напомнил всем, что редакторская команда приглашена вечером в ресторан «Теннстопет». Вслух это сказано не было, но все и так понимали, что приглашены только сотрудники со статусом репортера, журналиста или редактора. В свое время Стиг станет репортером по уголовным делам, но, пока этого не случилось, в список его не включали.
А для Стига та пятница немного выделялась тем, что они с Эвой решили вместе поужинать и провести вечер. Не в ресторане, просто что-то приготовить дома или заказать пиццу. Поэтому приходилось следить за часами, чтобы уйти с работы до семи или, самое позднее, до восьми.
Станция метро у городского совета находилась в одном квартале от места работы, так что Стиг рассчитывал добраться до дома, в предместье Ринкебю, меньше чем за полчаса. Но до этого предстояло еще кое-что сделать. Он закончит рисунок, показывающий, что всю шведскую экономику контролирует семейство Валленберг, одна из самых могущественных деловых групп на мировом финансовом рынке. Правда, относительно недавний кризис 1970-х потряс их империю до самого основания. Однако их влияние все еще проникало во все части шведского общества, распространяясь на анонимные фонды, корпорации и ассоциации, формально не связанные с кланом. Но все тамошние ключевые игроки принадлежали к окружению Валленбергов.
После долгих размышлений Стиг нарисовал схему на фоне центра Стокгольма. Карту покрывала сеть линий, обозначающих связи между организациями. От такой паутины закружилась бы голова у любого адепта конспирологии, если бы Стиг не упростил схему для восприятия, внеся в нее разнообразие пунктиром и полутонами серого. О печати в четыре цвета не могло быть и речи. Технически она уже могла применяться, но ее использовала только пара вечерних газет, газет, не входивших в число главных клиентов «ТТ». Когда пепел с очередной сигареты Стига упал на карту, он привычно сдул его в руку и положил в одну из пустых чашек из-под кофе на столе. Большинство сотрудников ушли на ланч, но Стиг продолжал работу, пока мысли не стали ленивыми и ему не пришлось обеспокоиться уровнем сахара в крови. Он съел полсэндвича с сыром и огурцом, который принес в пакете из кафе.
Когда Стиг взглянул на часы в следующий раз, было уже полшестого. Теперь и впрямь надо было заканчивать с иллюстрацией. Он знал, что откладывать срок сдачи больше нельзя. Тогда возникла бы угроза, что его следующая профильная статья будет отвергнута. В ней он хотел обсудить волновавшие его вопросы доступным для широкой публики языком.
Стиг попробовал добавить на карту афоризм старого Маркуса Валленберга Esse non videri – «Быть, а не быть видимым». Это очень подходило к мысли о тайных связях, которую передавал рисунок. Но если оставить латынь без перевода, никто не поймет. А если добавить еще текста, получится полная мешанина. Он решил не покидать рабочего места, пока есть силы. Двух часов должно хватить, самое большее трех. Тогда он попадет домой прежде, чем Эва оставит всякую надежду на совместный ужин.
Что-то заворожило его, вероятно, в линиях рисунка, время пролетело незаметно, и он внезапно обнаружил, что уже девятый час и надо что-то немедленно предпринять. Он взялся трубку, обдумывая, как объяснить Эве, что его не будет дома раньше полуночи.
Разговор оказался не очень тяжелым. Эва всегда принимала объяснения Стига без упрека, но он страдал от чувства вины. Повесив трубку, он только через десять минут собрался с мыслями относительно рисунка, но теперь у него, во всяком случае, есть на работу весь вечер.
Когда он наконец выключил настольную лампу, было двадцать минут двенадцатого, именно то время, когда на Свеавеген раздались выстрелы, принесшие смерть премьер-министру Швеции. Стиг пребывал в блаженном неведении об этом, его волновало, успеет ли он на следующий поезд до Ринкебю.
Оппозиция
Мало кто сомневается, что Улоф Пальме был одним из самых влиятельных политиков в истории Швеции, но его восхождение далось ценой многих конфликтов, результатом чего стало появление несчетного множества врагов и постоянно растущей оппозиции. В шведском языке слово Palmehatare, «ненавистник Пальме», тогда использовалось по отношению к любому, кто выступал против его руководства, а выступали многие, и весьма страстно.
В 1969 году Пальме сменил на посту премьера и партийного лидера Таге Эрландера, занимавшего этот пост двадцать три года, то есть на тот момент дольше, чем какой бы то ни было выборный глава государства в демократических странах Запада. При последнем избрании Эрландера социал-демократическая партия получила более 50 % голосов.
У Пальме не было возможности состязаться в популярности со своим предшественником. Его происхождение из высших слоев вызывало подозрения у рабочих и мелких служащих в его собственной партии. В 1976 году социал-демократы во главе с Пальме впервые за четыре десятилетия потерпели поражение на выборах.