А назвали рыжего пса Кнопкой – очень он маленький был. И больше не рос. Когда те два щенка были породистыми в мать, этот оказался дефектным и окраской, и ростом – в два раза ниже и меньше.
Вот так появилась рыжая собака Кнопка, хотя это был пес, не самка. Он быстро привык ко мне и к бабушке. Когда она выносила ему поесть полное большое и глубокое блюдо, Кнопик прежде всего умудрялся лизнуть руку бабушкину, которой она ставила блюдо около крыльца. А жил он в «прихлевке», это перед входом в хлев, огороженный без потолка сарай, где лежало сено. На этом сене было место «налёжанное» у Кнопки.
Кнопка ходил с нами в лес, когда мы шли с ведрами за малиной, в известное бабушке место, – вдоль далекого лесного оврага были малинники, и дикая малина была лучше и вкуснее, как мне казалось. Кнопка гонялся за птицами, которые взлетали из кустов, – может это были рябчики, и как потомок охотничьей собаки Кнопка их знал. Он также бегал за зайцем, уносясь в лес и пропадая по часу, пока мы собирали ягоды…
Дома бабушка варила варенье, и разливала его по банкам, вечером. А потом читала мне очередную сказку:
Очередная сказка
Жили мужик да баба и не знали даже, что такое работа; а была у них собака, она охотилась и приносила им еду. Но пришло время, стала собака стара, и не могла уже охотиться, чтобы мужика с бабой кормить, самой бы с голоду не помереть.
– Послушай, старик, – говорит баба, – возьми ты эту собаку, отведи за деревню и прогони; пусть идет куда хочет. Теперича она нам не надобна! Было время – кормила нас, ну, и держали её. —
Взял старик собаку, вывел за деревню и погнал прочь.
Вот и ходит собака по чистым полям, а домой идти боится: старик со старухой станут бить-колотить, думает. Ходила, ходила, села наземь и завыла горьким голосом. Летел мимо Дятел и спрашивает у собаки:
– О чем так ты воешь? —
– Как не выть мне, Дятел! Была я молода, кормила старика со старухой; стала стара. Они меня и прогнали. Не знаю, как век доживать.
– Пойдем ко мне, будешь караулить моих детушек, а я кормить тебя стану.
Собака согласилась и побежала за Дятлом.
Дятел прилетел в лес к старому дубу, а в дубе было дупло, а в дупле Дятлово гнездо.
– Садись около дуба, – говорит Дятел, – никого не пущай, а я полечу разыскивать корму. —
Собака стала сторожить, а Дятел полетел. Летал, летал и увидал: идут по дороге бабы с горшочками, несут мужьям в поле обедать. Пустился назад к дубу Дятел, прилетел и говорит собаке:
– Ну, собака, ступай за мной. По дороге бабы идут с горшочками, несут мужьям в поле обедать. Ты становись за кустами, а я окунусь в воду да вываляюсь в песке и стану перед бабами по дороге низко порхать, будто взлететь повыше не могу. Они начнут меня ловить, горшочки свои поставят наземь, а сами за мной. Ну, ты поскорее к горшочкам-то и бросайся да наедайся досыта.
Собака побежала за Дятлом и, как сказано, стала за кустом. А Дятел вывалялся в песке и начал перед бабами по дороге перепархивать.
– Смотрите-ка, – говорят бабы, – дятел-то совсем мокрый, давайте его ловить! —
Поставили наземь свои горшки, да за Дятлом, а он от них дальше и дальше, отвел их в сторонку, поднялся вверх и улетел. А собака в это время выбежала из-за куста и всё, что было в горшочках, поела и приела, насытилась.
Воротились бабы, глянули, а горшочки катаются по земле порожние. Делать нечего, забрали горшки и пошли домой.
Дятел догнал собаку и спросил:
– Ну, что, сыта? —
– Сыта, – отвечает собака.
– Вот. Пойдем же домой, – сказал Дятел.
Вот Дятел летит, а собака бежит; и видят, что лиса по дороге от них убегает, будто хотела в дом Дятлов попасть, и птенцов украсть.
– Лови лису, воровку! – кричит Дятел.
Собака бросилась за лисою, а лиса припустила изо всех сил. Случилось в ту пору ехать мужику с бочкой дёгтя. Вот лиса и кинулась через дорогу, прямо к телеге и проскочила, чуть не сквозь спицы колеса; собака было за нею, да не успела и под колесо попала, – тут из неё и дух вон.
– Ну мужик, – говорит Дятел, – когда ты задавил мою собаку, то и я причиню тебе великое горе! —
Сел на телегу и начал долбить дыру в бочке, стучит и стучит, скоро дыра будет. Только отгонит его мужик от бочки, Дятел бросится к лошади и садится промеж ушей и долбит её в голову. Сгонит мужик с лошади, а он опять к бочке; таки продолбил в бочке дыру и весь дёготь выпустил. А сам говорит:
– Еще не то тебе будет! – и стал у лошади голову долбить. Мужик взял большую палку, засел за телегу, выждал время и как хватит изо всей мочи, – только в дятла не попал, а со всего маху ударил лошадь по голове и ушиб её до смерти….
– — – — – — – — – —
Воспоминания
Воспоминание – это некоторый род встречи, когда мы встречаемся вновь с теми людьми, с которыми расстались давно и давно не виделись.
Память, это бич наш, бич несчастных людей, она оживляет даже камни прошлого, говорят, но в то же время, в тот «яд», выпитый в прошлом, память подливает и каплю меда, некоторую сладость воспоминания. А помнить старое – это все равно, что понимать, а чем больше понимаешь, тем более видишь и хорошее в случившихся в пролом событиях.
Поэтично сказал нам о памяти Чехов:
«Бывает так, что на горизонте мелькнут журавли, слабый ветер донесет их жалобный крик, а через минуту, с какой жадностью ни вглядывайся в синюю даль, не увидишь ни точки, не услышишь ни звука, – так точно люди с их лицами и речами мелькают в жизни и утопают в нашем прошлом, не оставляя ничего больше, кроме ничтожных следов памяти».
Умерла моя бабушка от остановки сердца.
Обычно описывают смерть, кончину человека так, что у человека умирающего холодеют пальцы рук…, и сердце перестает биться от минутного ужаса…. Тогда, закрыв глаза, умирающий глубоко вздыхает в последний раз и всё, можно сказать – Алес!..
Но бывает смерть в борьбе, как у тех же атлетов-борцов на ринге. Спортсмены на тренировках своих потеют, каждый день работают с тяжестями, накачивая свои мышцы: бицепсы, трицепсы, супинаторы и пронаторы, дельтовидные. И они следят, как бы не простудиться. Всё было бы хорошо, но всякая борьба дает нагрузку на сердце человека.
Видите ли, бывает у человека склонность к гипертрофии сердца. Это такая болезнь, которой подвержены все люди, занимающиеся усиленной мускульной работой: кузнецы, матросы, гимнасты и так далее. Стенки сердца у них от постоянного и чрезмерного напряжения необыкновенно расширяются, и получается то, что врачи в медицине называют – «бычье сердце». Такое сердце в один прекрасный день отказывается работать, с ним делается паралич, и тогда – баста, представление окончено.
____________________
Мы ходили с бабушкой в сосновый лес за сухими ветками, за дровами. Для этого была сделана тележка с двумя колесами и дощатой площадкой. Две длинные палки, соединенные поперечиной впереди, торчащие из-под тележки, служили ручкой- оглоблями, в которые впрягалась бабушка (и я), и тянули мы эту телегу как лошади, вместо хомута была веревка, привязанная к обеим оглоблям. У сосен, растущих все выше вверх, отсыхали нижние ветки, теряя хвою, и торчали сухими на стволах. Для того чтобы их обломать бабушка брала с собой длинный багор. Этим багром она цепляла ветки ближе к стволу и срывала их, роняя на землю. А потом мы складывали сухие длинные ветки на телегу, на площадку, большим высоким стогом и, перевязав его веревкой, тянули домой. Дома разбирали привезенные длинные сухие палки: их ставили стоймя к стенке сарая под крышу, под козырек. Эти дрова сухие легко кололись-ломались и хорошо горели, быстро разгорались. Они были нужны для растопки печи зимой, да и летом, чтобы сварить пищу.
Бабушка жила одна и одна управлялась со всем домашним хозяйством и с этой тяжелой заготовкой сухих дров.
Одна из запомнившихся мне сказок, рассказанная бабушкой:
О петушке
Ходили курочка с петушком на поповом гумне. И подавился петушок бобовым зернятком. Курочка сжалилась, пошла-побежала к речке просить воды. Речка ей говорит:
– Пойди к липке, проси листика, тогда и дам тебе воды! —
Бежит курочка к Липке:
– Липка, липка! Дай листик: листик снести к речке, речка даст воды, воду снести к петушку – он подавился бобовым зернятком: ни спышит, ни сдышит, ровно мертвый лежит.
Липка говорит курочке:
– Поди к девке в горницу, проси ниток: тогда дам тебе листика. —
Прибегает курица в горницу:
– Девка, девка! Дай ниток: нитки снести к липке, липка даст листика, листик снести к речке, речка даст воды, воду снести к петушку – он подавился бобовым зернятком: ни спышит, ни сдышит, ровно мертвый лежит.
Девка говорит: – Пойди к корове, проси молока: тогда дам тебе нитки.
Пришла курочка к корове:
– Корова, корова! Дай молока, молоко снести к девке, девка даст нитки, нитки снести к липке, липка даст листика, листик снести к речке, речка даст воды, воду снести к петушку, – подавился петушок бобовым зернятком: ни спышит, ни сдышит, ровно мертвый лежит. —
Корова говорит:
– Пойди курочка к сенокосам, попроси у них сена: тогда дам тебе молока.
Пришла курочка к сенокосам.
– Сенокосы, сенокосы! Дайте сена, сено снести… – петушок подавился бобовым зернятком: ни спышит, ни сдышит, ровно мертвый лежит.
Сенокосы говорят: – пойди курочка к кузнецам, чтобы сковали косу.
Пришла курочка к кузнецам:
Кузнецы, кузнецы! Скуйте мне косу, косу снести к сенокосам… – петушок подавился бобовым зернятком: ни сдышит, ни спышит: ровно мертвый лежит.
Кузнецы говорят: – Иди курочка к угольщикам, проси у них уголья: тогда скуем тебе косу.
Дали угольщики уголья. И снесла курочка уголье к кузнецам, кузнецы сковали косу; снесла косу к сенокосам, сенокосы накосили сена; снесла сено к корове, корова дала молока; снесла молоко к девке, девка дала нитки; снесла нитки к липке, липка дала листика; снесла листик к речке, речка дала воды; снесла воду к петушку: он лежит себе лежит, ни спышит, ни сдышит, подавился на поповом гумне бобовым зернятком.
Тут и сказочке конец, а кто слушал молодец.
Конец.Рассказ «Серёжа»
(Дошкольное образование у бабушки в деревне).
Пояснение
Новорожденным ребенка называют в течение первого месяца жизни, следующий этап жизни – младенчество, которое занимает весь первый год и будет временем открытий и упорного освоения первых навыков.
Недавно совсем, ученые узнали, что до трех месяцев жизни человечек воспринимает реальность в перевернутом виде, так как передает сетчатка глаза. Пока мозг не научится переворачивать отображаемые через линзу образы реальности, человечек видит мир непосредственно и даже в черно-белом цвете.
Это всё от развития мозга зависит: и всё восприятие мира, и все дела, творимые в этом мире, ребенок видит-воспринимает в непосредственной наивной простоте. Горячее обжигает – это плохо, также плохо, когда кто-то разгорячённо кричит. Если сказано в сказках, что бывают злые ведьмы и колдуны, а в темном лесу, как и в темной комнате, живут злые волки и злые лешие, кикиморы болотные и домовые по темным подкроватьем, – во всё это маленькие дети верят с простотой. Ведь так и должно быть: если есть в мире зло – черное, есть и белое, и доброе, и красивое. Мир для ребенка прост, без приукрашивания и сложностей: поэтому говорят, что «устами младенца глаголет истина».
День сменяет ночь, а зима сменяет лето. Всё в природе подчинено определенным ритмам. И жизнь человека не исключение. Сон сменяет бодрствование. Иногда биологические ритмы нарушаются.
Серёже сильно хотелось спать
Трудно они добирались до места, со многими пересадками с транспорта на транспорт и со многими событиями, которые все перепутались в голове маленького мальчика пяти с половиной лет.
Сначала ему не дали спать, – разбудили в 5 часов утра, потому что пригородный поезд отходил в 6 утра. А вечером они поздно легли, ближе к полуночи, собирались, укладывали сумки. И Сережа собирал свой рюкзак школьный, взятый у соседки; она купила своей дочке в третий класс новый школьный рюкзак, а старый отдала его маме. Рюкзак поначалу совсем не понравился Сереже, он был девчоночий, в нем было много розовых вставок и картинки с цветочками. Картинки оказывается можно было заменять, что сделал Папа, и рюкзак стал другим, когда вместо цветочков через прозрачную пленку виделись машинки вырезанные из папиных журналов, тогда только Сережа перестал «плакать» -дуться, согласившись взять рюкзак в деревню к бабушке.
А в деревню его отправляли, потому что скоро Сереже было идти в школу и детсад-ясли для него закончились, как объяснили взрослые. На самом деле всё было конечно сложнее. Жили они тогда на съемной квартире, а вступили в кооператив и строили свое жилье: кооперативную квартиру. Деньги были очень нужны, и за детский сад надо было платить. Решили Сережу отправить в деревню к бабушке пожить до того времени пока кооперативный дом не построят.
Они ехали с сонным не выспавшимся Сережей в троллейбусе, потом на шумном вокзале он немного сидел на больших креслах в зале ожидания, потом бежали к поезду, почему-то спешили. А это Папа Сережи задержался в привокзальном кафе-буфете, покупая себе пиво на дорогу, из-за чего они с мамой ругались, пока бежали к вагону. Поехали к бабушке Сережа с Папой, Мама их только провожала.
И в поезде было много интересного. Сережа смотрел в окно, спать совсем расхотелось. Он слушал разговоры взрослые, из которых половину не понимал.
Потом сошли на Узловой станции, а оттуда ехали на автобусе до райцентра. И снова смотрел Сережа в окно – проезжали речки, с длинными мостами и большие глубокие овраги, проезжали деревни, где останавливались, поля, и большую сопку-гору, поросшую лесом. Только к вечеру они прибыли, наконец, в посёлок «М…», в райцентр. И тут их ждал уже, около «вокзала» – большой остановки с будкой, где продавала билеты знакомая женщина. Папа поздоровался с пожилой толстой дамой бывшей соседкой по деревне почтительно: «Здравствуйте Глафира Даниловна!».
– Вот вы приехали, наконец-то. А Кузьмич уже ждет вас и подвода стоит-дожидается с обеда, – проговорила неожиданно певучим и тонким голосом эта высокая дама.
Сонный Сережа, (он задремал в автобусе, когда ехали последний десяток километров среди густого леса с обеих сторон дороги), – вдруг, совсем неожиданно, на вершок от своих глаз, увидел черные бархатные брови, большие карие глаза и розовые женские щеки с ямочками, от которых как лучи от солнца, по всему лицу разливалась улыбка. И чем-то приятно запахло, это духи с цветочным ароматом.
– Какой большой хороший мальчик у нас вырос! – сказала дама. – А я его совсем маленьким знаю. Боже мой, сонный, спать уже хочет, утомился, бутуз ты мой милый… —
Дама крепко поцеловала Серёжу в обе щеки, и он улыбнулся, и, думая, что спит, закрыл глаза. Он сидел на мягком сене в деревенской телеге с бортами из палок, куда его усадил Папа, когда телега подъехала к «остановке-вокзалу». Вслед за Серёжей Папа складывал в телегу большие сумки, подставив одну из них под спину Серёжи, и спереди ему на колени и в руки подан был рюкзак. Телега дернулась и ровно покатилась по грунтовой песчаной колее дороги на выезд из райцентра.
«А она красивая (!) похожая на сказочную снежную королеву, которую видел в мультфильме» – думал Серёжа, вспоминая её молодое лицо и улыбку.
Кузьмич, сидящий впереди с вожжами в руках, вероятно, тоже думал о Глафире Даниловне, девушке дородной, полной, но молодой, не старше 20-ти. Её всей деревней называли по отчеству «за-ради» уважения к её отцу, известному по округе кузнецу-мастеру. В своей кузне на краю деревни он всем помогал, чинил железные предметы, ковал подковы всем лошадям, знал у каких коней, какого размера подкова.
– Известное дело – Даниловна. Мол-лодая красивая девка. Отец – мастеровой, а ей хоть бы что, и в город ездила, училась буд-тто, да вернулась ни с чем. Сказано, молодая да глупая. В голове ветер так и свищет. В райцентре ухажеров поменяла уже пять раз, говорят! —