Увы! Раскаяться уж мне в совете нужно!
Во имя в нас любви, прелестница моя,
Не принимай ты вид чрезмерно равнодушный;
Сказавши «то – игра!», бояться буду я!
Извещение.
Тотчас, лишь только ночь, слетая,
Жилища наши затемнит
И молот полночь простучит,
Печальной бронзою стеная, -
Внемля Амура верный зов,
Спешат Желания спуститься
Толпою пред моей царицей,
И рой Страстей всегда готов
Ее забавить вереницей,
Быть с ней до утренних часов.
И коль Аврора позабудет
Открыть широко солнцу дверь
Свою румяную, – поверь,
Там страсть до вечера пробудет.
Страх.
Ты помнишь ли, чудесная плутовка.
Ту ночь, когда счастливою уловкой
Обманут Аргус, стороживший дом.
К тебе в объятья я попал тайком.
От поцелуев защищала алый
Свой рот напрасно ты на этот раз,
И только к кражам приводил отказ.
Внезапный шум ты в страхе услыхала,
Смогла далекий отсвет увидать,
И позабыла ты про страсть в испуге.
Но изумление заставило опять
В моих руках сердечно трепетать.
Я хохотал над страхами подруги:
Я знал, что в это время стережет
Восторги наши бог любви Эрот.
Твой видя плач, он попросил Морфея,
И тот у Аргуса, врага услад,
Мгновенно притупил и слух, и взгляд,
Раскрыв крыло над матерью твоею.
Аврора утром раньше, чем бывало,
Теченье наших прервала забав,
Амуров боязливых разогнав.
Им смехом ты невольным обещала
Свиданье новое под вечерок.
О, боги! Если бы я только мог
Владеть и днем, и полночью моею, -
То юный провозвестник дня позднее
Нам возвещал бы солнечный восход.
А солнце, в легком беге устремляясь
И обликом румяным улыбаясь.
На час, другой взошло б на небосвод!
Имели б времени Амуры боле,
И сумрак ночи длился дольше бы тогда,
Моих мгновений сладостная доля
Среди одних утех была б всегда.
И в сделке мудростью руководимый, -
Я четверть отдал бы моим друзьям,
Такую ж часть моим прекрасным снам,
А половину – отдал бы любимой!
Стихи, вырезанные на померанцевом дереве.
Ты, дерево, листвой зеленой
Восторги прятало любви!
Прими и вечно сохрани
Ты стих мой, нежностью рожденный;
И молви тем, кто свой ночлег
Найдет здесь и отдохновенье:
Коль можно умирать от неп
Я б умер под твоею тенью!
Да сохранит вас бог.
Нет, не Творца я разумею.
Твердя «да сохранит вас бог!».
Кто щедрою рукой своею
На радость мне все дать вам мог;
А также и не Гименея.
Кто, нас кропя водой своею,
Долг из восторга сделать мог:
Коль в браке и находят счастье,
То, верь, помимо божьей власти,
Про это и не ведал бог.
Нет, вижу молодого бога,
В Пафосе был бы он без вас;
Как, ветреник, хранит он нас,
Меня послушайте немного.
Желание, чей весел вид,
Высказывая нетерпенье,
В колодце младости кропит
Ему цветы для подношенья.
На щеки краску бог прольет,
Истомой взоры увлажняя,
И в души верных ниспадет
Так сладостно вода святая.
Ты, чья над нами власть царит,
Молитвы этому шли богу
И будь в уверенности строгой:
Тебя бог нежный охранит.
Опасное лекарство.
Ты, бывшая мне ученицей
И в музыке да и в любви.
В приют мой мирный приходи.
Чтоб выявить свой дар плениться!
Взгляни: я стал какой ценой
Слишком хорошим педагогом;
Я был бы здоровей во многом.
Не будь прилежен так с тобой;
Не так усерден; в песнопеньи
Так нежно бы не воспевал
И если бы не проявлял
В уроках слишком много рвенья!
Приди, чтобы уменьшить зло,
Что ты жестоко причинила,
Восстанови погибель силы!
Ах, коль лобзание б могло
Вернуть здоровье мне и силы,
Храня влеченье первых лет,
Любовь, тебе б я дал обет, -
Здоровье вновь растратить с милой!
Завтра.
Меня ты лаской забавляешь
И обещаешь каждый раз.
Но сладкий исполнений час
Ты непрестанно отдаляешь.
ДО ЗАВТРА! – мне твердит твой рот.
Меня съедает нетерпенье;
Бьет час, которого так ждет
Любовь, спешу к тебе и вот
ДО ЗАВТРА слышу каждый день я!
Благодари же небеса,
Что до сих пор тебе краса
Дана быть новой ежечасно;
Но крылья времени неясно
Твой облик тронут, проходя:
Не будешь ЗАВТРА столь прекрасной,
Не так настойчив буду я.
Призрак.
Ушло здоровье; возвращенья.
Наверное, мне не сулит;
Природа шлет предупреждена
И мне, колеблясь, не велит
Уверовать в выздоровленье.
На действии втором прервав,
Свое окончу представленье.
К развязке я пришел стремглав.
Пал занавес, и я в забвеньи.
Не знаю, что творится там.
Коль можно в этот мир обратно
Прийти из ночи необъятной,
Вернусь, не сомневайтесь, к вам.
Но обликом не буду схож я
С тем безрассудным мертвецом,
Что, долго бормоча и с дрожью,
Являться с бледным рад лицом.
Я не надену погребенный
Убор, который страх внушит,
Усиливая мерзкий вид,
При похоронах обретенный.
Хочу понравиться я вам,
Хочу остаться невидимым,
Подобно сладостным ветрам,
Дыханьем буду я незримым,
И вздохи все я вам отдам.
Пускай под вздохами трепещут
В прическе перья, что торчат;
Пускай те вздохи наугад
Тончайший аромат расплещут
И коль цветок в своем стекле
Воспрянет вновь, любимый вами,
И коль в светильнике во мгле
Сильнее разгорится пламя;
И если бледный цвет ланит
Вдруг расцветет от новой краски,
И коль внезапно отлетит
От персей крепкая завязка,
И если станет мягче вдруг
У вас диван для вашей лени, -
Вы только улыбнитесь, друг,
Над нежностью моих служений!
Твой стан увидевши опять,
Моей рукою оживленный,
Я трогательно и влюбленно,
Печальный, буду бормотать,
Чтоб вы, поверивши, внимали
Той арфе под моим перстом,
Твердившей вам не раз о том,
Что чувства ей мои внушали.
Я к вашим самым сладким снам
Прибавлю сладость заблужденья;
Принявши облик сновиденья,
От сна вас пробужу я сам.
Нагая прелесть, вид отрадный
И совершенство линий там, -
Я вижу все: но – как досадно! -
Нельзя воскреснуть мертвецам.
Райские места.
Поверьте: мир иной – нам незнаком, и там
Блуждает разум наш не мало;
И там бесплодно путешествовать, усталый
Я навсегда вернулся к вам!
Ах, заблуждаясь в крае басен,
Различным облик рая представлял,
И не был ни один прекрасен
И ум и душу мне не удовлетворял.
Сказал нам Пифагор: «Умрете,
Но с новым именем обратно вы придете;
И вами шар земной навеки населен!»
Утешить думал нас печальным заблужденьем
Философ тот, что был когда-то вознесен;
Но выдумка ведет к тоскливым нас сомненьям:
Был прав он или лгал для нашей пользы он?
Да, лгал он, строя
Элизий, брег летейских вод!
А почему в уют воспетый тот
Счастливую любовь мы не берем с собою?
И, нега страсти, там ты тоже не живешь?
Ах, можно уставать от тишины покоя,
Но быть любимым и любить – не устаешь!
Чтоб воинам доставить наслажденье,
Встарь Один, скандинавский бог,
Им войны, лавры и сраженья
Наобещать в загробной жизни мог.
Приучен с детства был к Беллонским я знаменам.
И храбрым честь мужам я воздаю.
Но думаю, что убивать в раю
Не надо никого нам!
Несчастный негр, что увезен купцом
Из Африки, пленен надеждою иною;
Мнит, рабство долгое перенося и злое,
Согбен под деспотическим ярмом:
Когда несчастье жизни смертью перервется,
Он в край отцов счастливый унесется
И скрасит пиршеством возврата час.
Живой и мертвый, я останусь возле вас.
Счастливый раб, когда умру, и то
Владыку я покинуть не желаю,
И не найти мне рая,
Где нас не будет, – ни за что!
Шотландец между туч для рая
Искал места с издревних пор,
По прихоти грозу иль штиль предпочитая,
И с праведниками искал он разговор.
Весь окруженный облаками,
Лазурною одеждою покрыт,
Приняв подчас веселый вид,
Под чистыми любил скользить он небесами.
То время сладкое прошло.
И сильфов увеличивать число.
Меж нами говоря, нет у меня влеченья.
И мне противно быть не более, чем тенью!
Как мало стоит тень! Нет, лучше естество!
И прав был Магомет, сказавший ясно,
Что с плотью входят в рай его!
Власть гурий – это так прекрасно!
Бессмертны там приманки нег;
Не знает старости там Геба; и Цитера,
Столь сладко чтимая всегда, сверх меры
Дарит избранникам восторги там навек!
Но хочется, чтоб там наставник был любимый,
Амур, ведь он один даст красоту отрад,
Амур, ведь он один даст радость для услад;
Для совершенства помещу помимо
И дружбу с тихой чистотою там,
И половину ей своей души отдам.
И мирные приюты эти
Прекраснейшим пусть станут уголком,
И этот рай любви найдем,
С Элеонорой, мы на этом свете!
Отрывок из Алкея, греческого поэта.
Скажи мне, долг какой иль празднество посмело
От глаз моих укрыть тебя на восемь дней?
Что нужно всем богам от радости моей
И что есть общего меж нами и Кибелой?
Чьим правом из твоих я вырван милых рук?
Быть может, доброта небес вдруг захотела
Как фимиам избрать все худшие из мук!
Довольно нам твоих ошибок, дорогая.
Коль, два блуждающих среди густых лесов,
Мешаем голос мы с журчаньем ручейков
И шепчем без конца: «люблю я, обожаю», -
Так что плохого в той невинности забав?!
Коль взор подернется истомою твой нежной,
Когда лежишь со мной ты меж цветов и трав;
Коль ты меня всего бросаешь в жар мятежный,
Свой рот сверкающий к моим губам прижав;
Коль, умирая, мы от радостного счастья
Воскреснем, чтоб опять восторги пережить, -
Так что есть скверного в том чистом сладострастье?
Нет, голос наших чувств не может погубить;
И нет греха, что у природы мы под властью!
В изображениях – Юпитер, гордо злой
И вечно погружен в утехи и покой,
Делами нашими смущается немного!
На мир весь целиком взирают очи бога,
На слабых смертных он взор не направит свой!
У наслаждений есть всегда права гражданства!
Обязанность – любовь, а грех – непостоянство!
Пускай богатые лишь в мыслях хвастуны
Вторую жизнь себе привольно созидают;
Пусть будут взоры их удовлетворены
Безнравственностью; вздор нас этот забавляет!
О, бездна та без дна, куда нас смерть ведет,
Навеки сохранит все, что она берет.
Пока живем, – свой рай воздвигнем мы на свете;
Другой же – лишь мечта, что троном создана.
Чтоб под хлыстом была законов их страна.
Обманутой толпы страшилища все эти:
Все урны и бичи, укусы змей и ад, -
Хоть мертвым в них нет зла, живых они страшат!
Цель учений.
Считаю план ваш лишним и неправым;
Избыток знанья губит красоту.
Незнанье милое терять нельзя вам.
И сохраняйте ту вы простоту
Что вновь влечет вас к детству и забавам.
В искусстве милом бог давал урок
Вам, передавши Терпсихоры чары;
Любовник нежный обучить вас смог
Напевам; и к тому ж в вас много дара.
Чтоб сладко слить со звонами гитары
Так чудно ваш звучащий голосок.
Предубеждений рабство вы забудьте
И мой вы исповедуйте закон.
Язычницей вы в ваши годы будьте.
Молясь тому, чье имя Купидон.
Пример терпимости – тот бог бесценный:
Он позволяет все, но не измены!
К чему учить, что надо позабыть!
Времен новейших страшным вы рассказом
Совсем не утруждайте слабый разум,
Вы у Овидия должны учить
Старинный ряд преданий баснословных,
Как и в пафосских хрониках любовных!
На карте той, где опытный гравер
Вместил земного шара очертанья.
Вы не ищите той реки названье.
Что видел в бегстве Оттоманский взор.
Но место изучи Идалиона
И грустный край, где жил Леандр, – познай,
И край, где жизнь окончила Дидона,
Долин Темпейских столь воспетый край!
И углубляйтесь вы в страну преданья,
Не забывая в прошлые года
Там бывших перемен. Очарованье
В тех именах любовникам всегда.
Вот род занятий милый и любезный,
Пусть заполняет он досугов час,
Предшествуя часам забав у вас.
Иные знания вам бесполезны.
Нас очаровывать у вас есть власть;
Вы все постигли, коль постигли страсть!
Желание одиночества.
От этих грустных мест бежим, о, друг прелестный.
Надеясь, тратим здесь мы половину дней.
Здесь страх докучливый – помеха для страстей.
Отсель недалеко есть остров неизвестный;
Нет хода кораблям и рифы там отвесны.
Извечный веет там и свежий ветерок,
Природа щедрая, свободно обновляясь,
Дарами красит тот вселенной уголок;
По яркой зелени течет там, извиваясь,
В морскую глубь стремясь, серебряный поток.
Там взращены рукой безмерно благосклонной
Сладчайший аромат струящий ананас
И апельсин густой, от тяжести согбенный
И фруктов, и цветов в один и тот же час.
Что надо нам еще? Тот островок покоя
Назначен любящим природою самою.
И океан вокруг, и дважды в день сомкнет
Вокруг убежища он свой круговорот.
Вот там не страшен мне отец непримиримый,
И на свободе там ты можешь быть любимой
Того, кто сердце все тебе дал, награждать.
О, там вы можете, дни мирные поэта,
Как кольца радости, одно в другое вдеты,
Немного славы мне и много счастья дать.
Приди же! Ночь темна! Нет облаков над нами!
Расстанемся, навек прощаясь с берегами,
Где только ты одна могла держать меня.
Венеры вижу свет над горизонтом я.
В пути неведомом Венера правит нами.
Эол на помощь нам все ветры созовет.
И станет дуть Зефир не слишком над волнами.
До пристани Любовь влюбленных доведет.
Из книги второй
Охлаждение.
Блаженных прошлых дней теперь уж нет, увы.
Когда моя любовь благоговейно, нежно
Умела сердце вам затронуть неизбежно,
Мы были счастливы, меня любили вы;
Твердил, что вас люблю, и был любим я вами,
Мои желания я вашим подчинял, -
Таков был жребий мой; я свой восторг смирял,
Я был любим, чего ж мне требовать мольбами?
Но изменилось все; коль прихожу я к вам,
Вам нечего сказать и грустно вы молчите;
Когда же к вашим вновь я падаю ногам,
Меня усмешкою своей вы охладите
И пламя гнева я в глазах читаю сам.
А были дни, – но вы, быть может, их забыли,
Я негу томную видал в зрачках очей
И нежности огонь, что чувства породили,
Переживающий минуты страсти всей.
Все изменилось, все, кроме души моей!
К ночи
О, ночь! Несчастный, призываю
Возврат.
Итак, расстался я с цепями.
Элегия <Élégie>
Да, не жалею я, что пламя дней
Досада.
Навек постыл
Другу, обманутому любимой.
Как? Шлешь непостоянству ропот?
Моим друзьям
Друзья мои! За песнь! За смех!
Неверным
Красавицы! Вампоздравленье!
Отречение.
Подругу уличив в измене.
Из книги третьей
Сон.
Решился сделаться мудрей
Неудавшийся вояж.
Отбросив лени постоянство.
Моя смерть. <Ма mort>
Моя наперсница святая мысли хмурой.
Нетерпение.
Семь дней я побыл в отдаленьи.
Любовное размышление.
Хочу, ее узрев, в объятья пасть.
Букет любви.
Сейчас все эти пожеланья
Из книги четвертой
Элегия VIII. <Élégie VIII>
Прекрасная судьба – любить!
Война богов. La guerre des dieux
Подумал Дух: «Восточные приемы![7]
О, что за вкус! Божественен мой стих!»
И голубок, насмешку понимая
И ненависть в досаду превращая,
Свой лютый гнев глубоко затаил,
И автора он самолюбье скрыл.
Внесли еду. И вкус ее достоин,
И аппетит был у гостей удвоен
Воздержанной привычкой христиан.
Один жрал всё. И, виночерпий милый,
О, Геба, ты сок нектара в стакан
Со злобною усмешкой нацедила.
Пытались зря Христу еду поднесть.
Смущен, стыдясь, не поднимая взгляда,
Он полагал: для тона – есть не надо, -
И отвечал: «Нет! Не хочу я есть!»
И царь богов был вынужден из мщенья
Презренье к тем, кто много ел, явить
И принял вид притворный пресыщенья,
Как бы сказав: «Обед мог лучше быть!»
Богини же бессмертною толпою,
Хоть быть велел надменными их сан,
Презрительно, взор на богов-мещан
Не бросивши, шептались меж собою.
Невежливо и, севши к ней спиной,
Хихикали насчет Марии темной;
Смущение ее и облик скромный
Им темой был для их беседы злой.
Мол, родилась девица в сельской неге,
Потом в Париж явилась на телеге
И в Тиволи, чтоб свежей красотой
Блеснуть, пришло, мол, юное созданье,
Румянец, мол, – след прелюбодеянья,
И прелести, и тон манер дурной, -
Как знатоки, султанши обсуждали,
И страшный крик был поднят ими в зале.
И, устремив презрительный свой взгляд,
Чтоб подавить досаду, говорят:
«Фи! У нее ни блеска, ни фигуры!
И вид простой! Прическа, как у дуры!»
Пусть в Тиволи небес так говорит
Из зависти соперница, Мария![8]
Да не смутят суждения такие
Суровостью; твой взор, где страсть горит.
Пусть прячется в ресницы он густые!