– Рад, что вам понравилось наше поле для гольфа, господа.
Мужчина с залысинами воскликнул:
– Очень! Замечательное поле! Первоклассное! Играть на нем сущее наслаждение!
– Однако, – продолжил генерал, – обсуждать свои… э-э-э… домашние дела в… в людном гольф-клубе неуместно. Вас могут услышать.
Господин с блестящими волосами привстал и хотел было возразить:
– Н-но…
– Бриггс, заткнись, – пробормотал другой.
Генерал продолжил:
– Я глава клуба. И моя обязанность – следить за тем, чтобы его членам и гостям было комфортно. Надеюсь, вы не возражаете.
Генерал вернулся на свое место. Он дрожал от досады.
– Приходится самому становиться таким же хамом, как и они! – проворчал он. – Но что еще делать?
Двое мужчин из города поспешно ушли переодеваться; в комнате повисла зловещая тишина. Макмастер подумал о том, что по меньшей мере для этих тори конец света уже настал. Конец Англии! В сильнейшем душевном смятении он вернулся к телеграмме Титженса… Титженс едет в Германию во вторник. Он хочет уйти из департамента… Немыслимо. Невообразимо!
Он снова начал перечитывать телеграмму. На тонкую бумагу упали тени. Достопочтенный мистер Уотерхауз встал между торцом стола и окнами.
– Мы вам так благодарны, генерал! – сказал он. – Из-за этих мерзких извращенцев и их гадких историй мы самих себя не слышали. По милости вот таких вот господ наши дамы и становятся суфражистками! И это их оправдывает… – А после добавил: – Здравствуйте, Сэндбах! Всё отдыхаете?
Генерал проговорил:
– А я-то надеялся, что вы возьмете на себя труд отчитать этих негодяев.
Мистер Сэндбах с выступающей вперед бульдожьей челюстью и короткой черной шевелюрой, вставая, рявкнул:
– Здравствуйте, Скотерхауз! А вы все грабите народ?
Мистер Уотерхауз, высокий, сутулый, растрепанный, приподнял полы своего плаща. Плащ был изрядно потрепан, а из рукавов торчали соломинки.
– Вот все, что от меня оставили суфражистки, – посмеиваясь, сказал он. – Нет ли среди вас случайно гения по фамилии Титженс? – Он взглянул на Макмастера.
– Вот Титженс, а это – Макмастер, – проговорил генерал.
– О, так это вы? – очень дружелюбно поинтересовался министр. – Я просто хотел воспользоваться возможностью и поблагодарить вас.
– О боже! – воскликнул Титженс. – За что?
– Вам виднее! – сказал министр. – Без ваших расчетов мы не успели бы предоставить отчет в парламент до начала следующей сессии, – уточнил он и хитро добавил: – Правда ведь, Сэндбах? – А потом снова обратился к Титженсу: – Инглби сказал мне…
Титженс весь выпрямился и побледнел. Запинаясь, он произнес:
– Это не меня надо благодарить… Я считаю…
Тут вмешался Макмастер:
– Титженс… Ты… – Он и сам не знал, что скажет.
– О, вы слишком скромны, – заверил его мистер Уотерхауз. – Уж мы-то знаем, кого благодарить… – Он перевел слегка отсутствующий взгляд на Сэндбаха. И его лицо озарилось.
– О, послушайте, Сэндбах! – сказал он. – Подойдите ко мне, а? – Он отошел в сторону на несколько шагов и обратился к одному из своих молодых спутников: – Эй, Сэндерсон, принеси этому малому выпить. Что-нибудь крепкое. – Сэндбах неуклюже выскочил из своего кресла и подскочил к министру.
Титженс взорвался:
– Я слишком скромен! Я!.. Свинья… Грязная свинья!
– В чем дело, Крисси? – спросил генерал. – Вероятно, ты и в самом деле слишком скромен.
– Плевать я хотел на скромность. Дело серьезное. И из-за него я оставлю работу в департаменте.
– Нет, нет! – вмешался Макмастер. – Ты неправ. Это неправильная позиция. – И он с искренним чувством принялся растолковывать генералу суть дела. Это предприятие уже доставило ему немало неприятностей. Правительство запросило у департамента статистики отчеты, в которые должны были входить именно те данные, которые им очень хотелось представить палате общин в рамках нового законопроекта. Представлять его должен был мистер Уотерхауз.
В ту самую минуту Уотерхауз как раз похлопывал мистера Сэндбаха по спине, убирал волосы со своих глаз и хохотал, как истеричная школьница. Вид у него неожиданно сделался очень усталым. Констебль с блестящими пуговицами встал у стеклянной двери и стал пить из оловянного чайника. Двое гостей из города ринулись из раздевалки к одной и той же двери, на ходу застегивая пуговицы.
Министр громко сказал:
– Налейте-ка мне на гинею.
Макмастеру казалось ужасно несправедливым, что Титженс назвал такого добродушного, искреннего человека грязной свиньей. Это было нечестно.
Он продолжил растолковывать генералу суть дела.
Правительству требовались данные, полученные на основании так называемого расчета B7. Титженс, который работал над вычислениями по расчету H19, был убежден в том, что это – единственный способ получить корректные данные.
Генерал вежливо проговорил:
– Для меня это все – китайская грамота.
– Все очень просто, – заверил его Макмастер. – Представьте, что правительство в лице сэра Реджинальда Инглби из своих принципиальных соображений попросило Крисси посчитать, сколько будет трижды три. Когда как, по мнению Крисси, правильнее умножать не три на три, а девять на девять…
– В общем, правительство хочет отнять у трудящихся как можно больше денег, – подытожил генерал. – Простейшим путем… Или обеспечить себе голоса.
– Но дело не в этом, сэр, – продолжил Макмастер. – В итоге Крисси заставили умножить три на три…
– И, судя по всему, у него это получилось, чем он и заслужил бесконечные благодарности, – сказал генерал. – И это славно. Мы все никогда и не сомневались в способностях Крисси. Но он у нас малый с характером.
– Он был невообразимо груб с сэром Реджинальдом из-за всей этой истории, – продолжил Макмастер.
– Господи! Господи! – воскликнул генерал. Он кивнул головой в сторону Титженса, и на лице его возникло пустое, слегка разочарованное выражение, какое часто можно увидеть у офицеров. – Меня всегда расстраивают истории о грубости по отношению к начальству. В любой сфере.
– На мой взгляд, – начал Титженс с поразительной мягкостью, – Макмастер не вполне справедливо обо мне судит. Конечно, у него есть право на свое мнение о том, чего требует служебная дисциплина. Однако я ясно дал Инглби понять, что скорее уволюсь, чем выполню этот безумный перерасчет…
– Зря вы так, – сказал генерал. – Что станет с государственной службой, если все поступят так же, как вы?
Сэндбах, усмехаясь, вернулся и тяжело опустился в свое кресло с низкими подлокотниками.
– Этот малый… – начал было он.
Генерал слегка приподнял руку.
– Одну минуту, – провозгласил он. – Я хотел только сказать Крисси, что, если бы мне предложили должность… вернее, скорее приказали бы подавить силы Ольстерских добровольцев…[12] я бы горло себе перерезал, чем выполнил этот приказ…
– Ну конечно, дружище, – согласился Сэндбах. – Ведь они же наши братья. Да будет проклято это чертово правительство.
– Я хотел сказать, что приказ нужно выполнить, – проговорил генерал. – Не стоит уклоняться от своих обязанностей.
Сэндбах воскликнул:
– Боже правый!
– Я с этим не согласен, – проговорил Титженс.
– Генерал! Вы! После всего того, что мы с Клодин говорили… – вскричал Сэндбах, но Титженс его перебил:
– Прошу прощения, Сэндбах. Это мне тут сейчас выговаривают. Я не был груб с Инглби. Если бы я высказал неуважение к его словам или к нему самому, это было бы неправильно с моей стороны. Но я этого не делал. Он ни капли не обиделся. Да, он очень походил на попугая, но он на меня не обиделся. И я согласился с его словами. Он был прав. Сказал, что, если я откажусь от работы, эта свинья поручит ее кому-нибудь из вышестоящих служащих, и они охотно подделают все расчеты вместе с исходными данными!
– Именно о том я и говорю! – сказал генерал. – Если я не соглашусь подавить Ольстерских добровольцев, туда пошлют малого, который сожжет все фермы и изнасилует всех женщин в трех графствах. Такой у них всегда есть наготове. Он только попросит себе в спутники Коннаутских рейнджеров[13], чтобы идти с ними на север. Вы же понимаете, к чему я это все. И все равно… – тут он взглянул на Титженса, – нельзя грубить начальству.
– Говорю же вам, я не грубил! – воскликнул Титженс. – Не нужно на меня смотреть таким добрым, отеческим взглядом! Поймите же наконец!
Генерал покачал головой.
– Вы славные малые, – сказал он. – Нельзя вам руководить страной, армией, никем. Это – удел безмозглых дураков вроде меня и Сэндбаха, а также здравомыслящих господ вроде нашего друга. – Он кивнул на Макмастера и, поднявшись, продолжил: – Пойдемте сыграем, Макмастер. Говорят, вы игрок, каких поискать. А вот у Крисси получается хуже. Он пойдет с Сэндбахом.
Они с Макмастером пошли к раздевалке.
Сэндбах, неуклюже выбираясь из своего кресла, прокричал:
– Спасать страну… Проклятие… – Он наконец встал на ноги. – Я и Кэмпион… Поглядите, во что страна превратилась… Благодаря свиньям вроде тех двух, что забрели к нам в клуб! Полицейским приходится бегать по полю для гольфа, чтобы защитить министров от безумных женщин… Боже! С удовольствием содрал бы кожу с одной из этих спин, видит Бог. – Потом он немного помолчал и добавил: – Этот самый Скотерхауз – хороший спортсмен. Я все не мог вам сообщить о нашем уговоре, вы столько наделали шума… А ваш друг в самом деле лучший гольфист в Норт-Бервике? А вы сами как играете?
– Макмастер – лучший из лучших. Погодите немного – сами увидите.
– Боже правый, – проговорил Сэндбах. – Что тут сказать, боец…
– А я, – продолжил Титженс, – терпеть не могу эту мерзкую игру.
– Я тоже, – сказал Сэндбах. – Давайте просто прогуляемся следом за ними.
IV
Они вышли на поле, залитое солнцем. Казалось, пространство вокруг преломляется под его яркими лучами. Их было семеро, Титженс не взял с собой мальчика, который подносил бы ему клюшки, все стояли на старте и ждали. Макмастер подошел к Титженсу и спросил вполголоса: – Ты в самом деле отправил ту телеграмму?
– Сейчас она уже, наверное, в Германии! – ответил Титженс.
Мистер Сэндбах, прихрамывая, ходил от одного игрока к другому, рассказывая об условиях пари, которое он заключил с мистером Уотерхаузом. Мистер Уотерхауз поспорил со своим молодым противником, что сможет дважды попасть в восемнадцать лунок двух гостей из города, которые будут идти впереди. Поскольку в гольфе министр достиг значительных успехов, мистер Сэндбах счел его честным игроком.
Идти до первой лунки было довольно далеко. Мистер Уотерхауз с двумя спутниками только-только приблизился к началу поля. Справа от них высились огромные песчаные холмы, а слева путь закрывали камыши и узкий ров. Впереди двое джентльменов из города остановились вместе с мальчиками, подносящими клюшки и мячи во время игры, на краю рва и что-то увлеченно рассматривали в зарослях камыша. По холмам бегали какие-то девушки. Полицейский прогуливался по дороге, не отставая от мистера Уотерхауза.
Генерал сказал:
– По-моему, можно начать.
– Скотерхауз продемонстрирует им свой удар у следующей лунки. Они все равно застряли у рва, – сказал Сэндбах.
Генерал ударил по новенькому, упругому мячу. Замахиваясь для удара, Макмастер услышал крик Сэндбаха:
– Боже! Почти попал! Смотрите, куда мяч укатился!
Макмастер поглядел на него через плечо и досадливо прошипел сквозь зубы:
– А вас никогда не учили, что нельзя орать, пока человек готовится к удару? Вы что, сами в гольф никогда не играли? – И он поспешно побежал за мячом.
– Мама дорогая! Да у этого малого взрывной нрав! – сказал Сэндбах Титженсу.
– Только во время игры, – проговорил Титженс. – Но вы сами виноваты.
– Виноват… Однако я не испортил его удара. Он обошел генерала на двадцать ярдов.
– А если бы не вы, обошел бы на все шестьдесят, – заметил Титженс.
Они прогуливались по полю в ожидании остальных.
– Боже правый, ваш друг бьет уже второй раз… Не ожидаешь подобной прыти от такого коротышки, – заметил Сэндбах и добавил: – Ведь он же не из высшего класса, так?
Титженс посмотрел себе под ноги.
– Кстати, о нашем классе! Макмастер ни за что бы не стал заключать пари о том, что забьет мяч в лунку тех игроков, что идут впереди, – сказал он.
Сэндбах ненавидел Титженса за то, что он был Титженсом из Гроби; Титженса не на шутку раздражал даже сам факт существования Сэндбаха, который был сыном недавно получившего дворянство мэра города Мидлсбро, находившегося в семи милях от Гроби. Между кливлендскими землевладельцами и кливлендскими богачами всегда была ожесточенная война. Сэндбах сказал:
– Судя по всему, он выручает вас на любовном фронте и на службе, а вы в благодарность повсюду его с собой таскаете. Практичная комбинация.
– Да, мы с ним примерно как «Поттл Миллс» и «Стэнтон», – язвительно отметил Титженс. Финансовые операции, связанные со слиянием этих двух ферм, когда-то покрыли имя отца Сэндбаха позором в Кливленде…
– Титженс, послушайте… – начал было Сэндбах, но передумал. – Давайте играть. – И он неуклюже, однако довольно умело ударил по мячу. Игрок из него был определенно получше Титженса.
Они играли очень медленно, поскольку удары их были беспорядочными, а Сэндбах еще и сильно хромал. Они потеряли из виду других игроков, которые уже скрылись за домиками береговой охраны и дюнами еще до того, как Сэндбах с Титженсом прошли третью лунку. Из-за болей в ноге Сэндбах посылал мяч совершенно не туда, куда следовало. В этот раз мяч залетел в чей-то сад, и Сэндбах вместе с мальчиком перелезли через невысокий забор и принялись искать его в картофельных кустах. Титженс же, лениво подталкивая свой мячик перед собой и таща сумку за лямку, не спеша шел дальше.
Титженс ненавидел гольф, как и другие виды соревновательного спорта, и, сопровождая Макмастера на его тренировочных вылазках, он погружался в математические вычисления траекторий. Макмастера он сопровождал по той причине, что ему было приятно участвовать в том, в чем друг бесспорно превосходил его, – оказываться лучше всегда и во всем ему было трудно. Но он заранее условился с Макмастером о том, чтобы каждые выходные посещать три различных – и по возможности незнакомых – поля. Его весьма интересовало обустройство самих полей, тем самым он многое узнавал об их «архитектуре»; также он охотно выполнял сложные расчеты, касающиеся траектории полета мяча после удара скругленной клюшкой или количества энергии, израсходованной той или иной мышцей. Нередко он рекомендовал Макмастера как честного, хорошего игрока какому-нибудь неудачнику, незнакомому человеку. Затем проводил день в гольф-клубе, где изучал родословные и породы скаковых лошадей, потому что в каждом гольф-клубе непременно был полный справочник лошадиных пород. В весеннее время он выискивал и рассматривал птичьи гнезда, ибо его очень интересовали повадки кукушек, несмотря на то что он ненавидел природоведение и полевую ботанику.
Сегодня он просмотрел некоторые свои заметки об ударах, спрятал блокнот в карман и осторожно стукнул по мячу клюшкой, напоминающей своей формой топорик и снабженной необычно твердым наконечником. Взявшись за кожаную рукоятку, педантично оттопырил мизинец и средний палец. Поблагодарил небо за то, что Сэндбах отстает минимум на десять минут, поскольку отчаянно ищет потерянные мячи, и осторожно отвел клюшку назад, готовясь к удару.
Вдруг он заметил, что позади него, тяжело дыша, кто-то стоит, наблюдая за ним: из-под козырька кепки для гольфа Титженс заметил белые мальчишеские кожаные туфли. Его нисколько не смущал посторонний взгляд, ибо он вовсе не собирался щеголять удачным ударом. Голос произнес:
– Прошу вас…
Титженс не отводил глаз от мяча.
– Простите, что мешаю, – сказал голос. – Но…
Титженс бросил клюшку на землю и выпрямился. Он увидел светловолосую девушку, которая сосредоточенно смотрела на него, нахмурившись. Незнакомка слегка запыхалась; на ней была укороченная юбка.