– Пошли с нами, – предлагает Аманда.
Но Тильда качает головой.
Хампус начинает нервничать все сильнее. И в конце концов Элин и Аманда сдаются. Я и Тильда стоим и смотрим вслед другим, когда они уже исчезают в направлении жилого района, расположенного по ту сторону железной дороги. Тильда достает новую сигарету, и в этот раз ей удается зажечь ее самостоятельно. Руки перестали дрожать.
– Я пойду с тобой, куда бы ты ни направилась, – говорю я. – Ты не можешь ходить сама по городу, когда…
– Отвали, Симон. У меня теперь своя жизнь. Она не имеет к тебе никакого отношения.
Она трогается с места. Я иду за ней, но она оборачивается:
– Если ты не оставишь меня в покое, я закричу.
Я смотрю в сторону Стургатан. Интересно, мужчины в ветровках еще там? По-прежнему рвутся прийти на помощь?
Я ничего больше не говорю. Стою на месте. Даю ей уйти.
СИМОН
ОСТАЛОСЬ 4 НЕДЕЛИ И 2 ДНЯ
Бомбом начинает выть, как только я вставляю ключ в замок. Когда я открываю дверь, его монотонная серенада в мою честь эхом отдается на лестничной площадке. Я быстро закрываю за собой дверь, шикаю на него, пока он не прекращает лаять, но когда семидесятикилограммовый пес, даже молча, прыгает вокруг меня в тесной прихожей, это тоже производит много шума.
– Успокойся, старина, – хриплю я и наклоняюсь, пытаясь разуться.
Влажный язык обрушивается мне на лицо, прежде чем успеваю подняться. Споткнувшись, я ковыляю в ванную и смотрю на себя в зеркало. Пластырь, который дал мне Али на вечеринке, отвалился по дороге домой. У меня кровавое пятно на щеке. Бровь распухла и болит.
Я чищу зубы. Когда зубная щетка соскальзывает на небо, кажется, что меня стошнит. Потом я споласкиваю рот водой прямо из-под крана. Стою, наклонившись над раковиной.
Дома у Али царила странная атмосфера. Я думаю, нас всех шокировали события после матча. Я надеялся, что Тильда появится, и выпил слишком много, пока ждал.
– Твоя бывшая – чертова шлюха!
Это крикнула блондинка. Я по-прежнему не знаю, как ее зовут. Мы поругались после вечеринки: я был слишком пьян и не смог скрыть от нее, что переписывался с Тильдой. Я попытался объяснить, что беспокоился за нее, хотел знать, добралась ли она туда, куда собиралась. Но в результате оказался облитым самогоном. Все таращились на меня. А Тильда так и не ответила на мое послание.
Я ужасно устал. Сильнее, чем когда-либо. Если бы я выключил свет и лег на коврик в ванной, наверное, смог бы проспать, пока не прилетит комета и все не закончится. Вместо этого я выпрямляюсь. Вытираю рот.
Когда я выхожу из ванной, Джудетт стоит в темноте и ждет меня. На ней махровый халат. Глаза красные.
– Извини, что я разбудил тебя, – говорю я.
– По-твоему, я могла спать? Ты обещал прийти домой пораньше.
Она заталкивает меня на кухню. Я тяжело опускаюсь на стул. Окно приоткрыто, птицы щебечут как сумасшедшие. Дождь закончился. Небо стало светлее.
– Что случилось с твоим лицом? – спрашивает Джудетт и ставит передо мной стакан воды. – Ты все равно ходил в город?
– Мы не собирались этого делать. Просто так получилось.
Глаза Джудетт горят от злости. Я смотрю в сторону. Вижу красивые орхидеи, расставленные на подоконнике. Венерин башмачок, розово-желтую Пафиопедилум Пиноккио. Джудеп забрала их из цветочного магазина, когда его закрыли. Будучи маленьким, я знал названия всех растений, находившихся там. А сейчас этот магазин стал просто еще одним заброшенным помещением с разбитыми окнами на Стургатан.
– Извини, – говорю я.
– Ты участвовал в драке?
– Нет, просто кто-то случайно врезался в меня. Это произошло неспециально.
– А потом?
– Потом?
– Что вы делали после футбола?
– Поболтали немного дома у Али.
Джудетт молча смотрит на меня.
Я знаю этот трюк. Она ждет, пока я начну говорить. Сам выкопаю себе могилу своим языком. И все равно я не выдерживаю, открываю рот и начинаю это делать:
– Я подумал, вы в любом случае будете спать, поэтому не важно, когда…
– Чушь, – перебивает она меня. – Ты совсем не думал о нас.
Она ошибается. Как раз наоборот. Но я решил наплевать на них.
Головная боль подкрадывается внезапно. Череп, кажется, вот-вот расколется.
– Ты понимаешь, как я беспокоилась? – говорит Джудетт. – По-твоему, я не слышала, какой шум стоял в городе?
– Я просто хотел побыть с моими друзьями. Они тоже важны для меня.
– Симон, – вздыхает Джудетт. – Это же деструктивно.
– И? Это важно? Все равно ведь все закончится в любом случае.
– Я понимаю твои чувства, но тебе действительно весело? Это так не выглядит.
Головная боль смещается к вискам. Я делаю глоток воды из стакана, который Джудетт поставила передо мной. Едва достигнув желудка, она уже угрожает приступом тошноты подняться к горлу.
– Мне ужасно весело, – говорю я. – Я прекрасно провожу время.
– А как ты будешь чувствовать себя завтра? – Она перебивает меня, прежде чем я успеваю ответить. – И не говори, что это не играет никакой роли.
Я замолкаю.
– Мы должны провести оставшееся время как можно лучше, – говорит Джудетт.
Я смотрю на ее темные глаза, кожу, которая блестит в искусственном свете люстры. Я ужасно скучаю по ней. Скучаю по моей прошлой жизни. И все то, о чем мне не хочется думать, опять догоняет меня.
– Я не знаю, как люди поступают в такой ситуации, – говорю я тихо.
– Любому из нас нелегко жить с таким знанием. Но ты не должен вести себя подобным образом.
В голосе Джудетт столько теплоты, что он, наверное, не оставил бы равнодушным никого. Я готов разреветься, но не хочу плакать сейчас. Слишком устал для этого.
Я кашляю, пытаясь избавиться от комка в горле.
– Где Стина?
– У нее домашний визит.
Я знаю, что Джудеп имеет в виду, когда она говорит так. Очередное самоубийство. Стина заботится о близких тех, кто не выдерживает в ожидании кометы. Некоторые берут дело в свои руки. Заканчивают уже сейчас.
Сначала мне было трудно понять это. Казалось странным, что люди кончают с собой, лишь бы не мучиться страхом смерти. Однако порой, по-моему, я понимаю их слишком хорошо. Но только на очень короткие мгновения. Сам я никогда не смог бы нанести себе вред. И почти на сто процентов уверен в этом.
– Когда она уехала?
– Около половины одиннадцатого. Я не рассказала ей, что ты не пришел домой, если тебя это интересует.
– Спасибо.
– Ради нее, а не ради тебя. Я не хочу, чтобы она беспокоилась. Но я расскажу утром.
– Отлично.
Глаза Джудетт сужаются.
– Я возьму себя в руки, – говорю я. – Обещаю.
Мои слова словно повисают в воздухе. Кажутся пустыми и фальшивыми.
– Мне надо заскочить в душ, прежде чем я поеду на работу, – говорит Джудетт и потягивается.
– Почему ты принимаешь его до работы?
Она ушла из цветочного магазина, чтобы присоединиться к волонтерам, собирающим мусор. Комета перекинула ее в другое обонятельное поле.
– Мне же как-то надо взбодриться, – говорит она. – Боже, скорей бы четверг, тогда же мы получим новый паек и кофе.
Она трет лицо и встает со стула. Бомбом весь в предвкушении поднимает голову, однако она гладит его лишь мимоходом, немного рассеянно, и ускользает на кухню.
– Заведи будильник, – кричит она. – Тебе придется выгуливать его утром.
ИМЯ: ЛЮСИНДА
TELLUS № 0 392 811 002
ПОСЛАНИЕ: 0005
Я проснулась около десяти от шума мусоровоза. Колени Миранды упирались мне в спину, а ее худенькое тело храпело так громко, что это казалось физически невозможным. Когда папа пришел домой, я уже отказалась от попытки заснуть снова и решила позавтракать вместе с ним.
Он был настолько уставшим, что я внезапно догадалась, как он выглядел бы, если бы смог стать старым. Он походил на своего отца больше, чем когда-либо.
Папа спросил о моем самочувствии, и я ответила: «Все нормально, по-моему, просто чувствую легкие симптомы рака», а он сказал: «Ты действительно готова пойти на все, лишь бы привлечь внимание к себе». Со стороны наш диалог мог бы показаться довольно странным, но мы разговариваем так с тех пор, как я узнала мой диагноз. Пожалуй, так легче. И не только мне.
Я рассказала о расспросах Миранды о комете, но ни словом не обмолвилась о собственном страхе. Не тот случай. И чем он смог бы помочь мне? Стал бы только беспокоиться за меня, а у него и так хватало поводов для волнений. Я приготовила для нас кашу. Заметила, как он обрадовался, когда я положила себе добавку.
Мы посмотрели утренние новости. Одна и та же чертовщина творилась по всей стране, на всех площадях и во всех парках, где показывали матч. Папа рассказал, как прошла его ночь в отделении «Скорой помощи». О ранах, которые понадобилось зашивать. Кучу людей пришлось отправить на рентген, промыть черт знает сколько желудков.
Драки. Изнасилования. Передозировки. Убийства. Вандализм. Все было почти так же плохо, как и сразу после того, когда мы узнали о комете, люди взбесились. Если мне самой часто трудно вспомнить, сколько всего хорошего в мире, чего уж там говорить о папе. Ему ведь приходится разбираться с результатами самых худших людских действий и инстинктов. (С другой стороны, он, по-моему, как человек, гораздо лучше меня, потому что верит в хорошее во всем до тех пор, пока не доказано обратное. Иногда, я боюсь, что со мной все совсем наоборот.)
Все, когда-либо имевшие тайные желания, похоже, пользуясь случаем, стараются воплотить их в жизнь именно сейчас. Ловить момент. Опасность попасться и того, что тебя призовут к ответу, минимальная. Не так много полицейских осталось на службе. Нет времени проводить расследования или судебные процессы, нет смысла отправлять кого-то в тюрьму.
В больницах не хватает медицинского персонала. Нет времени для длительного лечения. Но папа продолжает ходить туда. Говорит, что должен, поскольку слишком многим требуется врач. Но я думаю, есть и другая причина. Это его способ бегства от реальности. Чувствовать себя самим собой, пусть даже мир изменился. Я поступала бы точно так же, если бы могла.
Мне надо выйти из дома. Может быть, прогуляться до озера. Если пойти напрямик через лес, я вряд ли рискую встретить кого-то.
Напишу больше потом.
СИМОН
Воздух теплый и сырой. Ветер почти не чувствуется, когда я бегу вниз по склону холма к дальнему концу озера. Пот струится по телу. Бомбом мчится рядом и смотрит на меня, улыбаясь широкой собачьей улыбкой, довольный тем, что его отпустили с поводка. Время от времени он останавливается, обнюхивает куст или какое-то интересное пятно на траве. Хвост стоит прямо, напоминая белый плюмаж.
Когда лес вокруг сгущается, я достаю из кармана телефон. Тильда так до сих пор и не ответила на мое ночное сообщение. Я обещаю себе не проверять телефон, пока не дойду до дома.
Но я особо не спешу туда. Стина разозлилась, узнав, что я провел ночь в городе.
Я увеличиваю темп, несмотря на боль в спине, и чувство, будто сердце вот-вот может лопнуть в груди. Громкая музыка в наушниках. Я плотно прижимаю руки к бокам. Вижу собственные ноги на фоне мелких веток и коры.
«Скоро все исчезнет», – сказала Тильда в то утро, когда мы узнали страшную новость.
Земля подо мной. И озеро. И березы. И Бомбом.
От легкого головокружения я чуть не спотыкаюсь, но заставляю себя продолжать. Сейчас мне уже видна старая водяная горка, блестящая между деревьями. Когда-то она была бирюзовой, но сильно поблекла, и сейчас она уже непонятного цвета. Над бассейном натянут брезент. Стеклянный павильон заколочен. Дорожки для мини-гольфа давно не использовались. Я увеличиваю скорость на последнем отрезке, выбегаю на берег и, остановившись, роняю руки на колени, тяжело дышу, чувствуя привкус крови во рту, покрываюсь новой волной пота.
Бомбом носится по воде и хватает зубами старый пластиковый пакет из винного магазина.
– Оставь его! – кричу я и снимаю наушники.
Он поднимает взгляд на меня. Лакает воду. Фыркает. Несколько раз неловко кувыркается в ней. Выбегает на берег и отряхивается.
Кто-то сидит вдалеке на причале. Это девушка. На ней черная, натянутая на уши шапка, и когда я смотрю в ту сторону, она отворачивается, но я успеваю узнать ее.
Люсинда. Та самая, которая считалась лучшей подругой Тильды. Это ее можно увидеть на доске почета. Они спят в автобусе. Обнимаются на краю бассейна. Порой их окружают другие члены клуба пловцов. Но те только фон. Главные – это они.
Но я встречался с Люсиндой только пару раз, когда она лежала в больнице. Тогда она уже начала сторониться других. Даже Тильды. Сколько раз я безуспешно пытался утешить ее после очередного их разговора или сообщения, оставленного без ответа?
Я отворачиваюсь с облегчением, поняв, что она тоже не хочет общаться. Я даже не представляю, о чем бы мог говорить с ней. Пот капает на песок, пока я тяну задние мышцы поверхности бедра.
Когда мы с Тильдой сошлись осенью, все только и говорили что о Люсинде. Она как раз узнала свой диагноз. Рак. Весь клуб навещал ее в больнице. Аманда и Элина выложили в Интернет фотографии, где они сидят на краю ее больничной койки. Они называли ее сильной и мужественной. Это очень не нравилось Тильде. По ее мнению, получалось, что Люсинда не была настоящим человеком, а только характером, второстепенной фигурой в их жизни. Красивой и чудесной подругой с трагической судьбой. Чья мать умерла от рака. А отец, сам будучи врачом, все равно не сумел спасти ни свою жену, ни дочь. Но шли месяцы, и прогнозы становились все более расплывчатыми и противоречивыми. В реальной жизни все довольно сложно. Совсем не так, как в кино.
Сейчас прошла, кажется, целая вечность с тех пор, когда кто-то вообще упоминал Люсинду в разговорах.
Я медленно выпрямляюсь, массирую ноги. Слышу лай Бомбома. Повернув голову в его сторону, вижу, что он находится на пути к причалу.
– Бомбом! Иди сюда!
Он притворяется, что не слышит. Хвост энергично колеблется в воздухе, когда он просовывает свою огромную голову под руку Люсинды. Мне становится не по себе, как только я вспоминаю, что нас заставляли надевать маски, когда мы навещали ее в больнице. Она якобы могла умереть от малейшей простуды или инфекции.
Я бегу к причалу. Зову к себе Бомбома. Он смотрит радостно на меня и лижет Люсинду в щеку. Она пытается оттолкнуть его. Я считал, что у собак есть некое шестое чувство относительно больных людей, но моего пса это явно не касается.
Причал качается у меня ногами. Я оттаскиваю Бомбома, который игриво кусает мои пальцы.
– Иди отсюда! – говорю ему строго.
Люсинда, вытирая щеку, недовольно смотрит на меня.
В ее лице появилось что-то странное. Только спустя мгновение я понимаю, что на нем нет бровей. Впалые щеки кажутся белыми как мел при ярком дневном свете. И все равно она выглядит свежее, чем прежде. Кажется более живой.
– Извини, – говорю я. – Я не успел заметить, как он убежал.
– Все нормально.
Ее лопатки проступают сквозь ткань куртки. И сейчас я вижу торчащие из-под тонкой шапки волосы, короткие и пушистые.
Мне очень хочется как можно скорее уйти. Насколько я понимаю, она испытывает такое же желание. И все равно я сижу рядом с ней. Мне необходимо узнать, не натворил ли Бомбом бед.
Он по-прежнему возбужденно топчется на месте позади нас, я оборачиваюсь и приказываю ему лечь. И, как ни странно, он подчиняется. Смотрит обиженно на меня и пыхтит при этом так, что весь причал вибрирует. Я наклоняюсь над водой, споласкиваю лицо и шею и только потом смотрю на Люсинду.
– Ты уверена, что все нормально? – спрашиваю я.
– Было бы хуже, если бы меня лизнул человек.
– Я постараюсь сдержаться.
Шутка явно не удалась, но она слабо улыбается.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я и добавляю после секундного сомнения: – Ты выглядишь бодрее.
– Я закончила принимать цитостатики.
– Что это такое?
– Противораковые препараты.
Я испуганно вздрагиваю, услышав это страшное слово, и мне остается только надеяться, что Люсинда не заметила этого.