– Она будет здесь с минуты на минуту, – говорит он, но не двигается с места.
Паркер открывает одну из банок и протягивает пиво Гриффину. Тот делает большой глоток.
– И в чем проблема? – спрашивает Паркер. Конечно, он тоже слышит в его голосе огорчение.
Гриффин пожимает плечами.
– Конечно, я полная сволочь, но я обрадовался, что она уезжает. Знаешь, это была бы своего рода репетиция расставания.
Мое сердце громко стучит.
– Ты хочешь расстаться с ней? – спрашивает Паркер и делает еще глоток.
Гриффин снова пожимает плечами. Я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать.
– Думаю, да.
Я ахаю. Паркер и Гриффин поворачиваются к двери. Глаза Паркера расширяются, и он переводит взгляд с Гриффина на меня и обратно.
Мгновение Гриффин пытается понять, слышала ли я то, что он сказал. Но выражение моего лица ясно говорит о том, что да – слышала.
Я отшатываюсь и хочу убежать, но ударяюсь о стену.
Мне нужно уйти отсюда. Не могу его видеть. Не могу быть здесь.
– Софи! – Гриффин идет за мной, но я прорываюсь к входной двери. Боюсь, не успею выбраться отсюда, не расплакавшись. Эдди замечает мое выражение лица и бросается ко мне через танцующую толпу.
– Что случилось? – спрашивает она, когда мы оказываемся с другой стороны бассейна.
Рухнув на землю, я рассказываю ей все.
– Подлец, – восклицает Эдди и разворачивается, словно собирается идти искать его.
– Пожалуйста, помоги мне выбраться отсюда, – умоляю я.
– Конечно. Идем.
Эдди помогает мне подняться с земли, и мы плетемся к парковке. Слезы текут по моему лицу, но я даже не пытаюсь их остановить.
Мое сердце разбито.
Нет, разорвано.
В клочья.
Он хочет расстаться со мной.
– Не могу поверить, что он такое сказал, – бормочет Эдди. – Он собирается расстаться с тобой? Бред. Это ему повезло, что ты у него есть!
Мне нечего ей ответить. И не думаю, что когда-нибудь вообще смогу об этом говорить.
Когда мы подходим к подъездной дорожке, мы замечаем Гриффина. Он бежит, оглядываясь по сторонам.
– Я не могу разговаривать с ним сейчас, – хриплю я.
Эдди кивает и уводит меня в тень, а потом выходит ему навстречу.
– Нет. Просто нет, – говорит она. – Она не хочет разговаривать с тобой.
Лицо Гриффина освещается фонарем, подвешенным к карнизу дома. Выглядит он ужасно.
Виноватым, да, но еще в его глазах читается грусть.
– Пожалуйста, Эдди. Мне нужно поговорить с ней. – Он всматривается в темноту, где я прячусь. – Пожалуйста, Софи, поговори со мной. Позволь мне объясниться. Я не хотел, чтобы все так получилось.
Я делаю шаг назад, не желая находиться рядом с ним… не желая слушать его извинения. Пробегая мимо кустов азалии к переднему двору, я спотыкаюсь на каждом шагу, пытаясь увеличить дистанцию между нами.
Надеюсь, Гриффин не преследует меня. В глубине души мне хочется верить его словам, вывернуть все так, чтобы боль утихла. Но я не могу перестать слышать разочарование в его голосе. Неважно, что он говорит, важно, что он не хотел меня видеть. Он не хотел быть здесь со мной.
Добравшись до машины, чувствую себя совершенно разбитой. Сзади раздаются тяжелые шаги, и я собираюсь с силами.
– Софи, пожалуйста, поговори со мной, – умоляет Гриффин.
Смотрю на машину. Он стоит прямо за мной, и я знаю, что Эдди тоже где-то рядом.
Поджимаю губы.
– Я так радовалась, что родители позволили мне остаться дома, потому что так мечтала о том, чтобы побыть с тобой. Просто вдвоем. Я так этого хотела. А ты хочешь отдохнуть. От меня. Так? Ты ведь этого хочешь?
Его рука мягко ложится на мое плечо:
– Повернись ко мне, поговори со мной.
Я стряхиваю его руку.
– Ты этого хочешь?
Чувствую, как он пытается подыскать правильные слова.
– Я не знаю, чего хочу, Соф. Сейчас все так запутано. У нас все стало так серьезно. А ведь это наш выпускной год. Мы должны веселиться!
Я разворачиваюсь к нему.
– Что ж, давай я облегчу тебе жизнь. Хочешь покончить с этим? Пожалуйста. Между нами все кончено.
Гриффин дотрагивается до меня, но я уворачиваюсь от его объятий. На его лице написано отчаяние, и мне приходит в голову, что это из-за того, что все происходит на самом деле. Отрепетировать расставание не получилось.
– Подожди, Софи. Мы можем поговорить об этом? Я люблю тебя. Правда люблю.
Его слова больно ранят меня. Я ждала этого признания много месяцев.
Я не могу сделать это.
Не могу остаться.
– Пожалуйста, останься и поговори со мной, – умоляет Гриффин.
Я поворачиваюсь и сажусь в машину.
Гриффин наконец отходит на обочину, а Эдди подбегает и заглядывает в окно.
– Давай я отвезу тебя.
Я слабо улыбаюсь ей.
– Я в порядке. Позвоню тебе позже, ладно? Люблю тебя.
Она влезает в окно и быстро обнимает меня.
– Я тоже тебя люблю.
Слава богу, Гриффин не двигается с места.
Через несколько минут я уже лечу по трассе I-20 в Шривпорт.
* * *
К тому моменту, когда я добираюсь до бабушки, у меня не остается никаких сил. Смотрю на себя в зеркало заднего вида и едва не вскрикиваю от ужаса при виде незнакомки с размазанными по всему лицу следами туши. Нос покраснел, глаза опухли, на рубашке, я уверена, полно засохших соплей.
Слава богу, свет почти нигде не горит, – значит, есть надежда, что никого, кроме бабушки с дедушкой, в доме нет. Тут запросто можно наткнуться на спящие тела прямо под дверью. Из восьми детей бабушки с дедушкой шестеро живут здесь, в Шривпорте, четверо из них – в соседних кварталах. И хотя можно подумать, что на ночь они расходятся по домам, обычно этого не происходит. Однако сегодня вечером дом выглядит тихим.
Я припарковываюсь на улице, хватаю сумку с заднего сиденья, дохожу до крыльца и останавливаюсь. Я не могу в таком виде зайти в дом. Бабушка позвонит родителям, и они с ума сойдут, узнав, что я не сразу приехала сюда, и расстроятся из-за Гриффина. Они любят его. Несмотря на все свои безумные правила, они уже считают его членом семьи.
Подложив под голову сумку вместо подушки, я ложусь на темные ступеньки и разглядываю полную луну. Сейчас мне хочется одного – оказаться в объятиях мамы и плакать. Целый год. Столько мы с Гриффином были вместе. Целый дурацкий год.
Чего мне не хватает? Мы оба были сосредоточены на учебе. Оба подыскивали колледж и готовились к поступлению. Я думала, наши отношения делают нас обоих счастливыми.
А оказалось, что он не получал удовольствия со мной.
– Ты собираешься ночевать здесь или все же зайдешь в дом и расскажешь мне, что случилось?
Я едва не падаю со ступеньки, когда надо мной склоняется лицо бабушки.
– Бабуля! – Я вскакиваю и бросаюсь в ее объятия, чудом не опрокинув нас обеих.
Она гладит меня по спине. Я снова начинаю плакать.
– Ну-ну, пойдем в дом, расскажи мне обо всем.
Мы заходим внутрь, держась за руки, и идем прямо на кухню – в сердце дома. Большая светлая комната с кучей шкафов и полочек. Огромный холодильник из нержавеющей стали, увешанный магнитами и наклейками, в котором, я знаю, все полки забиты едой. Вдоль стены стоит ряд барных стульев, а у окон, выходящих на соседний двор, – огромный деревянный стол. На нем всегда располагается ваза со свежими цветами.
Это моя любимая комната в доме.
Бабушка усаживает меня на барный стул, отрезает кусок самого вкусного на свете шоколадного торта. Здесь всегда всем хватает угощений, и сегодняшний вечер – не исключение.
– Не думаю, что ты плачешь от разлуки с мамой и папой. Наверно, дело в этом мальчике. Как его зовут?
– Гриффин, – бормочу я.
– Точно, Гриффин. Расскажи мне, что случилось.
Я медлю, прежде чем откусить кусочек торта. Мы с бабушкой всегда были близки, но никогда не разговаривали о моей личной жизни.
Она замечает мое смущение и говорит:
– Я вырастила четырех дочерей и, поверь, выслушала кучу драматичных историй о разбитых сердцах, рассказанных прямо на том же месте, где ты сейчас сидишь.
Я прыскаю со смеху. Бабушка гордится своей способностью чинить все, что ломается в этом доме, неважно, что именно сломалось. Она просто не может по-другому.
Она наливает мне стакан молока, и я наблюдаю за ее перемещениями по кухне. Через неделю с небольшим ей исполнится семьдесят пять лет, но ей ни за что столько не дашь, потому что седых волос у нее мало и кожа в очень хорошем состоянии. Она до сих пор может носить огромные пакеты с грунтом и сажает рассаду, хотя дедушка и нервничает из-за этого.
Я делаю глубокий вдох.
– Знаю, я говорила тебе, что буду у Эдди, но на самом деле я поехала в другое место: к другу, у которого была вечеринка. Я хотела повидаться с Гриффином до того, как поеду сюда, хотела удивить его, сказав, что не уехала далеко от него на каникулы.
Бабушка вскидывает брови.
– О-о-о, такие сюрпризы редко заканчиваются хорошо.
Я выдавливаю смешок.
– Подтверждаю.
Бабушка устраивается рядом со мной и откусывает большой кусок торта, а я начинаю рассказывать ей подробности. Наконец я умолкаю, а она продолжает поглаживать пальцами меня по спине, и я расслабленно прижимаюсь к ней.
– Софи, милая, я знаю: сейчас тебе кажется, что мир рухнул, но это не так. Лучше знать правду о том, что чувствует Гриффин, чем тратить на него свое время.
Она протягивает мне салфетку, и я вытираю глаза.
– Но я думала: мы хотим одного и того же.
– Все постоянно меняется. Может быть, ты думала, что вы движетесь в одном направлении, но это оказалось не так.
Покончив с тортом, она встает и ведет меня в комнату для гостей наверху.
– Эта комната только твоя до приезда родителей. Завтра будешь помогать мне в магазине. Занятые руки отвлекают от дурных мыслей. И Оливия будет очень рада, что у нее появилась компания. Она так переживает, что все остальные отдыхают на каникулах, а ей приходится работать.
Бабушка укладывает меня в постель и убаюкивает, как в детстве. Я помню эти мгновения.
Затем она целует меня в голову:
– Завтра все станет лучше.
Суббота, 19 декабря
Не хотелось бы называть бабушку врушкой, но наступило это «завтра», а мне по-прежнему очень тоскливо. Глаза, опухшие от вчерашних слез, едва открываются, и страшно болит голова.
Бросаю взгляд на телефон. Там тридцать два пропущенных вызова и сообщения.
Пролистываю их до имени Эдди и пишу ей короткий ответ: «У меня все нормально. Позвоню позже».
Потом пропускаю сообщения от Гриффина и открываю переписку с Марго.
Я: Ты проснулась, Пальцы-сардельки?
МАРГО: Конечно, проснулась. Я лежу в постели целый божий день, но никак не могу устроиться, чтобы было удобно спать. Как бабуля?
Я: Хорошо. Они уже почистили у тебя между пальцами?
МАРГО: ПРЕКРАТИ!
Я: Ты сама начала, прислав эти ужасные фотки.
МАРГО: Сменим тему. Расскажи мне, что приготовила бабуля вчера на ужин. Мама не разрешает мне есть неорганическую еду и все, что содержит ГМО.
Я: Трехъярусный шоколадный торт с шоколадной глазурью и шоколадной стружкой сверху. Я съела огромный кусок.
МАРГО: ЗАТКНИСЬ. Я бы отдала все свои деньги за то, чтобы ты принесла мне кусочек.
Я: Знаю, сколько всего ты покупаешь в Интернете, так что, думаю, на твоем счету недостаточно средств для такой услуги.
МАРГО: Что ж, будь осторожна, когда позвонит папа. Он вчера ужасно разозлился, что ты не позвонила, как добралась до бабушки.
Черт! Я совершенно забыла, что должна была сообщить ему.
Я: Насколько сильно он злился? Как когда мы разбили окно, когда пытались превратить машину Барби в ракету?
МАРГО: Ха-ха-ха! Нет, не настолько. Он позвонил бабушке, и она сказала, что ты в душе.
Я в долгу перед бабулей. Она меня прикрыла.
Я: Не хочу признаваться, потому что ты не дашь мне спокойно жить потом… Но я хотела бы оказаться рядом с тобой и твоими пальцами-сардельками.
Провожу пальцами по лицу, смахивая слезы. Я могла бы сесть в машину и прямо сейчас поехать к ним. И хотя я уверена, что потом до конца своих дней буду выслушивать упреки, по крайней мере, я смогла бы залезть в кровать к Марго и не вылезать оттуда до окончания Рождества.
МАРГО: Я тоже хотела бы, чтобы ты была здесь. Но ты была бы невыносима. Я невыносима. Брэд невыносим. Даже наша собака невыносима. Ты правильно сделала, что осталась у бабушки с дедушкой.
Стараюсь не расстраиваться. Знаю, что Марго обрадовалась бы, если бы я сказала ей, что скоро приеду. Но мое кислое настроение лишь подлило бы масла в огонь и ей стало бы еще хуже, чем сейчас.
МАРГО: У тебя все нормально?
Я: Да, все нормально. Попозже еще напишу.
Не знаю, почему я не сказала ей про Гриффина. У меня такое чувство, что если расскажу о том, что случилось, все станет необратимой правдой. К тому же у Марго сейчас и без того предостаточно причин для волнения. Она старается держаться, но сильно волнуется из-за ребенка.
Выключаю телефон, игнорируя остальные сообщения и пропущенные вызовы, и кидаю его на прикроватную тумбочку. Не могу больше об этом думать.
Зайдя в ванную, смотрю на свое отражение в зеркале: все куда страшнее, чем я себе представляла. Слезы меня не красят. Краснота вокруг глаз делает их еще темнее обычного, а моя достаточно загорелая кожа сейчас выглядит болезненно бледной. Вчерашние метания и волнения испортили мягкие локоны, которые я так старательно укладывала в надежде, что Гриффин обрадуется, увидев меня. Теперь мои длинные черные волосы превратились в спутанную копну.
Приняв душ и высушив волосы, я чувствую себя немного лучше. По шкале от «нормального состояния» до «полного отчаяния» я нахожусь где-то на отметке «сносно». Наконец медленно спускаюсь в коридор, направляясь к хору голосов, доносящихся из кухни, и готовлюсь к нападению.
Вся семья здесь.
Моя семья – это дикая компания. Дедушка родился и вырос на Сицилии. Он планировал вернуться домой, проведя некоторое время в Соединенных Штатах, но влюбился в мою бабушку. Отношения развивались, и мама моего дедушки чуть не устроила международный скандал, узнав, что он живет в Луизиане. Единственное, что ее удержало от такого поступка, – тот факт, что семья бабушки происходила из соседнего города.
Папа всегда сопротивляется, когда мы приезжаем сюда. Он единственный ребенок в небольшой семье и потому иногда, по его собственному признанию, чувствует себя здесь как в зоне военных действий. Я воспринимаю это не так остро, но, поскольку мы единственные помимо дяди Майкла, кто не живет в Шривпорте, чувствую себя аутсайдером.
Хотя так я себя чувствовала не всегда. Когда я была помладше, то проводила каждое лето и все каникулы здесь, в обществе двоюродных братьев и сестер и соседских детей. Это было похоже на летний лагерь. Больше всего я дружила с Оливией, моим двоюродным братом Чарли и его лучшим другом Уэсом, который живет в соседнем доме. Дядя Брюс, отец Оливии, даже называл нас «великолепной четверкой». Но чем старше мы становились, тем больше отдалялись друг от друга. Трое из нас пошли в одну школу, ходили в одни и те же кружки и играли в одной команде. А я пошла в другую школу и ходила в другие кружки, играла в своей команде. Я стала реже приезжать и меньше общаться с ними.
Тетя Мэгги Мэй первая замечает меня, как только я захожу в кухню.
– Ну наконец-то! С каждым разом ты все больше становишься похожа на свою мать!
Знаете таких людей, которые смеются над выговором южан? Они точно вдохновляются моей тетей. Мэгги Мэй, жена Маркуса, брата моей мамы, была одной из тех коренных красавиц южанок той поры, когда для выхода в свет наряжались в белые платья. Она никому не позволяет об этом забывать.
Она притягивает меня к себе, и я боюсь задохнуться в ее огромных грудях.
– Благослови тебя Господь, милая. Я слышала, что твое сердце разбито. Этот парень не понял, как Бог был милостив к нему.
«Хм… спасибо, тетя Мэгги Мэй», – думаю я.
Несколько минут меня передают из рук в руки по кругу, целуют в щеки, лоб и даже губы (это тетя Келси, которая вообще не в курсе, что существуют личные границы). Сажусь на барный стул, а тети возобновляют свой спор о том, у кого фруктовый салат вкуснее и какой вариант нужно подавать на ланч в Рождество: у тети Келси, которая готовит его по классическому рецепту, или у тети Патрисии, которая добавляет в него желе. Я вообще не люблю фруктовый салат, но держу язык за зубами.