Лично я установил бы статую поинтереснее – мою собственную, к примеру. И тем не менее Лагерь полукровок представлял собой внушительное зрелище. Настроение сразу улучшилось, стоило только увидеть этот островок былого, напоминание о добрых старых временах, когда смертные знали, как строить храмы, и возносили жертвы на костер. Эх, как же лучше было все в Древней Греции! Ну, может быть, кроме некоторых мелких усовершенствований, внесенных современными людьми, – Интернета, шоколадных круассанов, продолжительности жизни.
Моя спутница замерла с разинутым ртом.
– А я про это место и не слышала, как же так? Билеты покупать надо?
Я ухмыльнулся. Просвещение невежественных смертных – дело приятное, и я никогда не упускал такой возможности.
– Видишь ли, долина замаскирована магическими границами. Снаружи большинство людей видят только скучные сельхозугодья. Кто подойдет ближе, того развернет, и он снова пойдет блуждать. Можешь мне поверить – я знаю, о чем говорю. Сам однажды пытался организовать доставку пиццы в лагерь. Та еще досада.
– Ты заказывал пиццу?
– Неважно. Что касается билетов… Да, всяких разных в лагерь действительно не пускают, но тебе повезло. Я знаком с начальством.
Персик зарычал, обнюхал землю, сунул в рот пригоршню грязи и тут же выплюнул.
– Похоже, здешний вкус ему не по вкусу, – сказала Мэг.
– Да, ну… – Я неприязненно взглянул на карпоса. – Вот придем и попробуем найти ему участок или какое-нибудь удобрение. Попрошу полубогов, чтобы его впустили, но было бы неплохо, если бы он не откусывал им головы – по крайней мере не с самого начала.
Персик пробормотал что-то насчет персиков.
– Что-то здесь не так. – Мэг снова взялась за ногти. – Этот лес… Перси сказал, что он дикий и заколдованный.
Я тоже ощутил какое-то беспокойство, но списал его на мое, в целом, неприязненное отношение к лесам. По причинам, вдаваться в которые мне бы не хотелось, лес для меня – место… неуютное. Тем не менее мой обычный оптимизм быстро вернулся – в конце концов, цель была перед нами, на виду.
– Не беспокойся, – уверил я свою спутницу. – Ты путешествуешь с богом!
– Бывшим богом.
– Мне бы хотелось, чтобы ты не твердила тупо одно и то же. В любом случае обитатели лагеря всегда дружелюбны. Нас встретят со слезами радости. И подожди, пока увидишь ознакомительный фильм!
– Что?
– Я сам его срежиссировал! Ладно, пошли. Ничего такого плохого в этом лесу нет.
Такого плохого в лесу хватало.
Едва мы ступили под его сень, как деревья будто сдвинулись, обступая нас. Стволы сомкнули ряды, блокируя старые тропинки и открывая новые. Корни сплелись узлами, выступили кочками, превратив маршрут в полосу препятствий. Мы шли, казалось, по громадному блюду спагетти. При мысли о спагетти проснулся голод. Совсем недавно, несколько часов назад, мы ели в доме Салли Джексон семислойный соус и сэндвичи, но мой желудок уже сжимался и требовал пищи. Да и звуки темной, пугающей чащи тоже действовали на нервы. Даже карпос уже не вызывал раздражения, а его запах напоминал о коблере и мороженом.
Как я уже говорил раньше, теплых чувств лес у меня не вызывает. Приходилось постоянно убеждать себя, что деревья за нами не наблюдают, не хмурятся и между собой не перешептываются. Что они – просто деревья. И даже если в них есть духи дриад, эти дриады вряд ли могут винить меня за то, что случилось тысячи лет назад на другом континенте.
«А почему нет? – спросил я себя. – Ты-то себя виновным считаешь до сих пор».
Тут я сказал себе заткнуться.
Время пошло уже на часы. Обычно путь до Большого дома занимал меньше. Вообще-то я ориентируюсь по солнцу, что и неудивительно, когда тысячелетиями раскатываешь по небу, но под пологом ветвей свет рассеивался, а тени путались.
После того как мы в третий раз прошли мимо одного и того же валуна, я остановился и признал очевидное.
– Понятия не имею, куда мы забрели.
Мэг хлопнулась на поваленное дерево. В зеленом свете она еще больше походила на дриаду, хотя эти лесные духи не часто носят красные кеды и поношенные флисовые куртки.
– А как у тебя с навыками выживания? – спросила она. – Читать по мху на деревьях? Отыскивать следы?
– Нет, этим у меня сестра занимается.
– Может, Персик сумеет помочь. – Мэг повернулась к карпосу: – Эй, можешь вывести нас из леса?
Несколько последних миль карпос нервно бормотал что-то, то и дело бросая по сторонам взгляды. Теперь он принюхался, и его ноздри задрожали. Он склонил набок голову, и лицо вдруг вспыхнуло зеленым. Страдальчески тявкнув, зубастый малыш растворился в вихре листьев.
Мэг вскочила.
– Куда он подевался?
Я прошел взглядом по деревьям. Похоже, Персик поступил совершенно разумно. Почуял приближающуюся опасность и сбежал. Но делиться с Мэг своим подозрением я не стал. Она уже успела проникнуться к нашему спасителю теплыми чувствами. (Смешно – так привязаться к маленькому, опасному существу. С другой стороны, мы, боги, бывает, тоже привязываемся к людям, так что критика здесь неуместна.)
– Может, отправился на разведку, – предположил я. – Может, нам стоит…
«АПОЛЛОН».
Голос прогремел в голове, как будто кто-то установил у меня за ушами акустические колонки «Боуз». И говорило определенно не мое собственное сознание. Оно не женщина и не такое громкое. Однако же что-то в тоне голоса казалось смутно знакомым.
– В чем дело? – спросила Мэг.
Воздух проникся тошнотворной сладостью. Деревья нависли надо мной, словно волоски венериной мухоловки.
По щеке скатилась капелька пота.
– Нам нельзя здесь оставаться, – сказал я. – Внимай мне, смертная.
– Извини, не поняла?
– Э, в смысле… идем!
И мы побежали – спотыкаясь о корни, слепо, наугад, по лабиринту из веток и валунов. Путь нам преградил бежавший по каменистому ложу чистый поток. Едва замедлив шаг, я ступил по щиколотку в ледяную воду.
«НАЙДИ МЕНЯ», – снова произнес голос.
Теперь он прозвучал так громко, что прошил мой лоб, словно железнодорожный костыль. Я пошатнулся и упал на колени.
– Эй! – Мэг схватила меня за руку. – Поднимайся!
– Ты разве не слышала?
– Не слышала что?
«ПАДЕНИЕ СОЛНЦА, – прогремел голос. – ПОСЛЕДНИЙ СТИХ».
Я рухнул лицом в поток.
– Аполлон! – В голосе Мэг зазвенела тревога. Она перевернула меня на спину. – Ну! Вставай! Я же не могу тебя тащить!
Она все-таки попыталась. Тянула меня через реку, браня и ругаясь, пока наконец я, с ее помощью, не выполз на берег.
Я лежал на спине, всматриваясь испуганно в полог леса. Промокшая в ледяной воде одежда горела. Я трясся, как открытая струна Е на электрической бас-гитаре.
Мэг стащила мою мокрую зимнюю куртку. Ее куртка была слишком мала для меня, но она все же натянула мне на плечи сухой, теплый флис.
Мой смех прозвучал трескуче и ломко.
– Но я… я слышал…
«ПЛАМЯ МЕНЯ ПОГЛОТИТ. ПОТОРОПИСЬ!»
Голос раскололся хором злых шепотов.
Вытянулись и сгустились тени. Поднявшийся с одежды пар отдавал запахом вулканических газов Дельф.
Я хотел свернуться калачиком и умереть. Хотел вскочить и бежать, бежать на голоса, найти их источник. Хотя, наверно, случись такое, лишился бы рассудка навсегда.
Мэг что-то говорила. Трясла меня за плечи. Потом наклонилась – так близко, что из стекол ее «кошачьих» очков на меня уставилось мое собственное отражение – и наотмашь хлестнула по щеке. С трудом, но я все же разобрал ее приказ:
– ВСТАНЬ!
И я как-то встал. А потом согнулся, и меня вырвало.
Такого со мной не случалось давно, и я уже забыл, насколько это неприятно.
Потом мы шли куда-то. Брели. И я едва ли не висел на ней. Голоса шептали, спорили, рвали мой мозг на клочки и уносили их в лес. Я понимал, что скоро не останется ничего.
Ну и что. С таким же успехом можно уйти в лес и сойти с ума. Мысль эта показалась мне забавной. Я даже захихикал.
Мэг заставила меня идти дальше. Я не понимал слов, но тон был настойчивый и упрямый, и злость перевешивала ее собственный страх.
В этом состоянии расколотого сознания до меня смутно доходило, что деревья расступаются перед нами, неохотно открывая дорогу из леса, а потом вдалеке загорелся костер на поляне Лагеря полукровок.
Мне пришло в голову, что девочка разговаривает с деревьями, приказывает им убраться с пути. Нелепость, но смешная. Судя по поднимавшемуся от одежды пару, температура у меня поднялась выше сорока.
Мы выбрались из чащи прямо к костру, вокруг которого с десяток подростков делали сморы[4]. Я истерически расхохотался, и они, увидев нас, поднялись. В джинсах и зимних куртках, с разносортным оружием на боку, они представляли собой самое суровое сборище любителей маршмэллоу, которое я когда-либо видел.
– Приветик! Я – Аполлон!
Глаза закатились, и я вырубился.
10
Автобус горит
Мой сын меня старше
Пожалуйста, Зевс, хватит
Мне снилось, что я еду по небу на солнечной колеснице. С опущенным верхом – это «Мазерати». Еду, разгоняя клаксоном реактивные лайнеры, наслаждаясь запахом холодной стратосферы и пританцовывая под мою любимую песню «Поднимаюсь к Солнцу» группы «Алабама шейкс».
Я раздумывал над тем, как превратить «спай-дер» в беспилотный автомобиль Гугл. Хотел достать свою лютню и выдать такое зажигательное соло, которым возгордилась бы Бриттани Ховард.
Потом на пассажирском сиденье возникла какая-то женщина.
– Надо поспешить, дружок.
Я едва не выпрыгнул из солнечной колесницы.
Гостья была одета как древнеливийская царица. (Знаю, потому что встречался с некоторыми из них.) На ее платье сплелись черные, красные и золотые цветочные узоры. Длинные черные волосы украшала тиара, напоминавшая изогнутую миниатюрную лестницу – две золотые стойки, соединенные серебряными перекладинами. Лицо – зрелое, исполненное достоинства, каким ему и полагается быть у великодушной правительницы.
Значит, определенно не Гера. К тому же Гера никогда бы не улыбнулась мне так мило. И еще… На шее – большой металлический символ мира, что никак не соответствует стилю Геры.
Тем не менее я чувствовал, что знаю ее. Несмотря на ассоциации со стареющей хиппи, она была столь привлекательна, что я предположил наличие между нами родственной связи.
– Кто ты?
Ее глаза опасно полыхнули золотом, как у хищницы семейства кошачьих.
– Следуй за голосами.
В горле застрял комок. Я попытался обдумать ситуацию логически, но мозг как будто только что побывал в блендере.
– Я слышал тебя… в лесу. Что это было? Пророчество?
– Найди ворота. – Она схватила меня за руку. – Прежде ты должен найти их. Дошло?
– Но…
Женщина полыхнула яркой вспышкой и исчезла. Я взглянул на обожженное запястье и крепко сжал колесо – солнечная повозка клюнула носом и сорвалась в пике. «Мазерати» вдруг превратился в школьный автобус – я пользовался им, когда приходилось перевозить много людей. Кабину заполнил дым. За спиной гнусавый голос произнес:
– Найди ворота… любой ценой.
Я глянул в зеркало заднего вида и за дымной пеленой увидел тучного мужчину в лиловом костюме. Развалившись, он сидел на заднем сиденье, где обычно кучкуются разного рода смутьяны. Это место особенно нравилось Гермесу, но мой новый гость не был Гермесом.
Безвольный подбородок, слишком большой нос, бородка, обнимающая двойной подбородок, словно ремешок шлема. Волосы, как у меня, курчавые и темные, но не взъерошенные модно и без роскошного блеска. Губы скривил, словно унюхал что-то неприятное. Может быть, запах горящих сидений автобуса.
– Кто ты? – отчаянно крикнул я, изо всех сил стараясь вывести колесницу из пике.
Пассажир улыбнулся, отчего его лицо сделалось еще отвратительнее.
– Предок не узнает потомка? Какая боль!
Я постарался вспомнить, но мой мозг смертного был слишком мал. Память четырех тысяч лет оказалась для него непосильным грузом, и он предпочел избавиться от нее как от ненужного балласта.
– Нет, не узнаю. Извини. Мне жаль.
Пассажир рассмеялся, хотя язычки пламени уже лизали лиловые рукава костюма.
– Сейчас тебе не жаль, но ты еще пожалеешь. Найди ворота. Отведи меня к оракулу. С удовольствием его сожгу!
Солнечная колесница устремилась к земле, и меня поглотило пламя. Сжав колесо управления, я с ужасом увидел за ветровым стеклом огромное бронзовое лицо. Лицо незнакомца в лиловом костюме. Мы подлетели к нему почти вплотную, и тогда черты его изменились, и я узнал… себя.
Я проснулся в лихорадочной дрожи, мокрый от пота.
– Полегче. – Чья-то рука легла на мое плечо. – Не пытайся сесть.
Разумеется, я попытался.
У кровати стоял парень примерно моего возраста – возраста Лестера Пападопулоса, – с буйными блондинистыми волосами и голубыми глазами. На нем был медицинский халат и распахнутая лыжная куртка с вышитыми на кармане словами ГОРА ОКЕМО. На лице – загар, какой бывает обычно у лыжников. Что-то подсказывало, что я его знаю. (После падения с Олимпа это ощущение возникало у меня много раз.)
Я лежал на койке посредине комнаты. Слева и справа от меня вдоль стены стояли другие двухъярусные кровати. Потолок поддерживали грубо отесанные кедровые балки. Белые оштукатуренные стены оставались голыми, если не считать крючков для одежды и оружия.
Скромное жилище такого рода можно встретить едва ли не во все времена – в Древних Афинах, в средневековой Франции, в нынешней сельской Айове. В помещении пахло свежим, чистым бельем и сушеным шалфеем. Единственным украшением служили горшки на подоконнике с жизнерадостными желтыми цветками, буйно произраставшими вопреки холодной погоде за окном.
– Эти цветы… – Голос мой прозвучал хрипло, словно я надышался дымом во сне. – Они с Делоса, моего священного острова.
– Верно, – откликнулся юноша. – Они только там и растут, возле Седьмого дома. Твоего Дома. Узнаешь меня?
Я всмотрелся в его лицо. Спокойствие в глазах, легкая улыбка на губах, вьющиеся над ушами волосы… Смутно вспомнилась женщина, певица в стиле альт-кантри, с которой я познакомился в Остине. Ее звали Наоми Солас. Даже теперь при мысли о ней щеки потеплели от прилившей крови. Для меня, тогда тинейджера, наш роман был чем-то, что я давным-давно видел в кино. Кино, смотреть которое не позволяли родители.
Парень определенно был сыном Наоми.
А значит, и моим сыном.
Странное ощущение.
– Ты – Уилл Солас. – Мой… э… мм…
– Да, – согласился Уилл. – Неловкая ситуация.
Лобная доля в голове сделала кувырок, и меня повело набок.
– Стой, держись. – Уилл помог мне выпрямиться. – Я пытался тебя исцелить, но, по правде говоря, не понимаю, что с тобой не так. У тебя кровь, а не ихор. Ты выздоравливаешь от ран быстрее, но твои жизненные показатели совершенно человеческие.
– Не напоминай.
– Ладно… – Он приложил ладонь к моему лбу и сосредоточенно нахмурился. Его пальцы слегка дрожали. – Я это понял, только когда попытался дать тебе нектар, и от губ пошел пар. А ведь мог бы и убить.
Я провел языком по нижней губе, онемевшей и, по ощущению, тяжелой. Не в этом ли объяснение моего сна о дыме и огне? Хорошо бы так.
– Надо думать, Мэг позабыла рассказать о моем состоянии.
– Надо думать. – Уилл взял меня за руку и проверил пульс. – Ты примерно моего возраста, лет пятнадцати или около того. Частота сердцебиений нормальная. Ребра заживают. Нос распух, но не сломан.
– У меня угри, – пожаловался я. – И жировые складки на животе.
Уилл склонил голову чуть набок.
– Ты смертный, а беспокоишься из-за угрей и складок?
– Ты прав. Я бессилен. Я слабее вас, жалких полубогов.
– Вот так. Спасибо…
Мне показалось, он едва не произнес «пап», но сумел сдержаться.
Воспринимать этого парня как своего сына я не мог, не сделав над собой некоторого усилия. Он был такой уравновешенный, такой скромный, и у него не было угрей. Да и мое присутствие, похоже, нисколько его не смущало. Я даже заметил, что уголок его рта чуть-чуть подрагивает.