– Труднее на контакты идут большевики во главе с Лениным, – продолжил доклад Акаши, – но и он вчера, четвёртого января, на наши средства выпустил первый номер своей газеты «Вперёд».
– Видимо тоже сторонник лозунга: «Для достижения цели все средства хороши», – вновь высказался Хукусима.
«Мой Бог, – мысленно возмутился посол, – когда же тебя, наконец, русские разоблачат и расстреляют», – ласково улыбнулся шпионскому начальству.
– Уже сегодня выезжаю на встречу с эсеровской верхушкой. Они в Петербурге пытаются разыграть интересный спектакль, имея в руках пешку, которая мечтает стать ферзём…
– И пешка эта носит поповскую рясу, – хмыкнул главный шпион, окончательно испортив настроение послу Хаяси.
Николай Второй пока не знал обо всей этой суете и 6-го января, в праздник Крещения, вместе с семьёй и великими князьями присутствовал на литургии в соборе Зимнего дворца.
– Аликс, сегодня крепкий мороз и ветер, – по окончании литургии взял жену под руку Николай. – Мы с дядьями решили, – кивнул на великого князя Владимира и его брата Алексея, – что за церемонией Водосвятия женщины и дети понаблюдают из окон Зимнего дворца. Вам прекрасно всё будет видно, – зачастил словами, заметив, что супруга недовольно нахмурилась. – А то простудишься, не дай Бог, а у тебя на руках маленький Алексей, – улыбнулся ей, видя, что она согласилась.
– А девочки так хотели полюбоваться возведённым на льду, рядом с прорубью, павильоном, – уходя вместе с детьми, вздохнула она, чтоб муж понял, на какие жертвы ради него готова семья.
Следом за ней двинулись жёны и дети великих князей, а за ними статс-дамы и приглашённые на праздник Богоявления жёны сановников.
Во внутренних покоях дворца все с любопытством прильнули к окнам.
Мать императора Мария Фёдоровна встала у окна рядом с невесткой. Дальше расположились дочери.
– Душенька моя, говорят, что из Швейцарии уехали к нам в Питер тысячи анархистов-бомбистов с целью взорвать императора, как взорвали его деда, – забывшись, громче, чем нужно, поделилась с подругой жена генерала Богдановича и осеклась под строгим взором повернувшейся к ней императрицы.
– По Петербургу уже несколько дней идёт слух, что на моего сына будет покушение, – зашептала невестке царственная свекровь. Но я не верю в это. Ложные сплетни и больше ничего. Меня тоже вчера отговаривали ехать сюда… Но я сказала, что не боюсь, даже если что и случится, – на всякий случай перекрестилась и стала смотреть на крёстный ход.
Первыми из Иорданского подъезда вышли причётники с зажжёнными свечами и хоругвями. Следом – певчие придворной капеллы и духовенство в праздничных белых ризах.
Александра Фёдоровна увидела шедшего за ними мужа и хотела помахать рукой, но вовремя поняла, что он не заметит.
«Какие глупости… Покушение на Ники, – с неприятным, ледяным, как воздух за окном, чувством в сердце подумала она, с любовью наблюдая за супругом, не спеша шествующим по украшенным флажками и гирляндами сходням к павильону. – Иордани», – вспомнила ускользающее из памяти слово.
Стоящие по краям гвардейские части, по мере прохождения императора, брали «на караул».
Она увидела, как Ники и митрополит Антоний в сопровождении великих князей прошли под Иорданскую сень. Адьютанты полков с полковыми штандартами сошли на лёд Невы и замерли вокруг проруби.
Пока совершалась литургия, на батарейный двор 1-й батареи лейб-гвардии конно-артиллерийской бригады прибыли командир батареи Давыдов и субалтерн-офицеры: поручик Рот 1-й и его младший брат подпоручик Рот 2-й. Так их нумеровали в гвардейской артиллерии, чтоб не ошибиться – кто есть кто.
– Молодцы фейерверкеры1, – поблагодарил нижних чинов капитан, увидев, что лошади впряжены в орудийные передки и батарея полностью готова к походу. – Стволы пробанины? – поинтересовался у младших офицеров.
– Так точно, – утвердительно кивнул головой старший из братьев. – Позавчера ещё, господин капитан, после «домашних учений» на артиллерийском дворе приказал почистить орудия, пробанить их, смазать и надеть чехлы.
– Не орудия, а убожество, – сплюнул капитан. – Вместо наших скорострельных пушек, переданных в действующую армию, выделили допотопные поршневые пукалки.
– Это пощёчина гвардейской артиллерии, – поддержал командира батареи подпоручик Рот 2-й.
– А на мой взгляд – старая пушка стрельбы не портит, – высказал свою точку зрения Рот 1-й.
– Но и далеко не стреляет.., – грохнул смехом Давыдов, вспомнив пословицу: «Старый конь борозды не портит, но и глубоко не пашет». «Ох, не к добру грохочу», – стал он серьёзным.
Вскоре на стрелке Васильевского острова, у здания Биржи, снялись с передков орудийные расчёты трёх батарей лейб-гвардии 1-й и 2-й артиллерийских бригад и гвардии конной артиллерии.
– Как настроение, господа? – поинтересовался у офицеров подъехавший на извозчике подполковник генштаба Половцев, хлопая затянутым в перчатку кулаком по ладони. – Прохладно, однако.
– С праздником вас, господин подполковник, – поздравили начальника сегодняшних салютационных стрельб Роты, растянув в улыбках рты.
– Господа, согласно схеме расстановки орудий, две батареи из 1-й и 2-й артиллерийских бригад расположатся ниже биржевого сквера у обреза воды, а батарея конно-артиллерийской бригады – на площадке, расположенной между Ростральными колоннами или, как их в народе называют – биржевыми маяками и Дворцовым мостом.
– Да фейерверкеры в курсе, господин подполковник. Каждый год на эти места пушки ставим. Пойдёмте лучше в здание Биржи погреемся, – предложил подполковнику капитан.
Нижние чины споро расставили пушки и задумались, вспоминая, как их заряжать.
– Два раза всего обращенью с этой ан-нтиллерией учили, – ворчал младший фейерверкер Гандаров. – Один раз осенью, а другой – позавчера. Рази запомнишь? – возился с орудием.
За его спиной остановилась упряжка, которой правил незнакомый старший фейерверкер.
– Ну что, робяты, салютовать готовы? – подошёл он к ним, доставая из кармана шинели бутылку пшеничной, из другого – стопку. – Пока офицеров нет, отметим Богоявление, – наполнив ёмкость, протянул Гандарову.
– Вроде бы как не положено, – произнёс тот в оправдание, цапнув стопку и в предвкушении поднося к губам. – С холостыми зарядами возимся, яти иху в жестянку мать.
– Да выпейте пока, а я подмогну. Целый ящик этих, как их, «фиктивных снарядов» подвёз. Ну-у, картонок с опилками, – достал из своего зарядного ящика холостой картечный снаряд и ловко зарядил орудие, пока два младших фейерверкера и канонир распивали бутылку.
– Во! Уже и уехал, – вытер довольные усы младший фейерверкер Патрикеев.
– Ловко умеет с поршневой пушкой управляться. И насчёт водовки не жадный, – похвалил уехавшего артиллериста канонир. – А вон и сигнальная ракета взлетела, – побежал он к пушке.
– Стрелять надо, а командиров всё нет, – встал за орудие младший фейерверкер Гандаров, услышав гром выстрела с Петропавловской крепости. – Следом мы палим…
Богослужение шло своим чередом. Когда запели Крещенский тропарь, митрополит Антоний спустился с помоста к проруби и три раза погрузил крест в воду, освятив её.
Стоявший неподалёку комендант Петербурга поднял ракетницу и выстрелил, подав сигнал начинать салют.
Тут же со стен Петропавловской крепости грохнул орудийный выстрел.
За ним появился белый дымок и блеснул огонь с набережной Васильевского острова.
Начавшаяся канонада заглушила благовест Исаакиевского собора.
Император приложился к кресту и был окроплён Антонием святой водой, осознав вдруг, что слышит свист шрапнели и с удивлением увидел, как неподалёку от майны, обливаясь кровью, упал полицейский чин.
Стоящий в четырёх шагах от монарха знаменщик Морского кадетского корпуса тёр саднящий лоб, с недоумением рассматривая пробитое знамя и скатившуюся к ногам картечную пулю, что попала в него на излёте, почти не причинив вреда.
Крещенская служба продолжалась… Всё так же гремел салют.
Николай вместе с митрополитом обходил знамёна полков, прокручивая в голове произошедшее событие и не находя на него ответа. Он совершенно не замечал дефилирующие мимо батальоны, которые Антоний усердно окроплял святой водой.
На этом Крещенский парад закончился.
Когда император покинул набережную, народ устремился к проруби черпнуть святой воды.
Подходя к Зимнему, Николай увидел разбитые стёкла в окнах дворца и выбоины от пуль в штукатурке стен. Побледнев, схватился за барабанной дробью колотившееся сердце, прося у Господа, чтоб в такой день не пострадали жена и дети.
– Аликс, с тобой и дочками всё в порядке? – обнял в покоях Зимнего дворца жену и по очереди перецеловал дочерей. – Пойдём, пойдём скорее к маленькому.
– Ники, какой ужас. Рядом с нами неожиданно лопнуло окно и на пол посыпались стёкла. А за ним и другое, – дрожа голосом, рассказывала ему. – Девочки испугались и закричали. Я тоже испугалась. Ещё эти ужасные слухи, – сумбурно говорила она, радуясь, что муж цел и невредим и что дочери не пострадали. – Ники, как хочешь, но вечером уедем из этого злого Петербурга… В наше доброе Царское Село, – взяв мужа за руку, прильнула к его плечу.
Ну как после такой ласки он мог отказать.
– Я только распоряжусь провести следствие, – поцеловал её в щёку.
Через час образованная комиссия приступила к расследованию. Начали с допроса солдат батарей, производивших стрельбу со стрелки Васильевского острова. Не исключали и злой умысел, а потому в комиссию, кроме военных чинов, включили директора Департамента полиции статского советника Лопухина и товарища прокурора Петербургской судебной палаты действительного статского советника Трусевича.
– Следствие установило, что командир батареи не осмотрел орудия в парке, положившись на командиров взводов. Те доверились нижним чинам. Прибыв на позицию, капитан вновь не распорядился осмотреть орудия, которые к тому же расположили в нарушение инструкции. Стволы одной пушки были направлены на Зимний дворец, а другой – на Иорданскую часовню. В плане было указано направить стволы орудий в сторону Троицкого моста, а не в толпу на Иордане. Однако господам офицерам на это было наплевать, – докладывал вечером Николаю председатель комиссии, начальник артиллерии гвардейского корпуса генерал-лейтенант Хитрово. – Сплошное разгильдяйство. Офицеры понадеялись на своих подчинённых… Вся подготовка к стрельбе свелась к тому, что с пушек сняли чехлы… Это и моё упущение, – повинно опустил голову генерал.
– Я так и думал, – отчего-то с облегчением произнёс монарх, – что это форменная халатность, а не злоумышление против жизни императора, – перекрестился он.
Они не знали, что нижние чины промолчали о приезде незнакомого фейерверкера и выпивке.
– Так что, ваше величество, – монотонно гудел генерал, – пушки не пробанили после учения, проводившегося четвёртогого января, оставив в одной заряд с учебной картечью. Часть пуль после выстрела упала в снег и оставила в направлении Иорданской часовни продольные борозды. В самой часовне полицейские нашли четыре пулевых пробоины.
«Согласен, что одна пушка выстрелила учебной картечью в сторону Иордани. Пули здесь были уже на излёте. Но вторая-то пушка била боевым зарядом картечи. Я же военный человек и видел отметины на стенах дворца. Причём некоторые пули попали внутрь Николаевского зала и на Иорданскую лестницу, – подумал Николай. – Но не стоит пугать жену… Просто армейское разгильдяйство. Этой версии и надо придерживаться».
– А как фамилия раненого полицейского чина? – неизвестно зачем поинтересовался у генерала и с содроганием услышал:
– Романов, ваше величество…
Пока образованное общество весь следующий день пылко обсуждало покушение на государя и его семью, доведя количество анархистов-бомбис-
тов до тысячи человек, Георгий Гапон столь же пылко ораторствовал, призывая рабочих идти с петицией к царю.
Зачитывал лишь экономические требования, избегая политических, что вписал в резолюцию Рутенберг.
Отцу Гапону тоже не совсем нравились такие пункты, как «свобода борьбы труда с капиталом…». Ему больше нравилось: «Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России».
– Довольно слов, батька, укажи нам дело, – после его речей кричали рабочие.
– Дело у нас одно, – раздумчиво нахмурив лоб, отвечал крикунам, – поднимайте народ на забастовку. Есть такие тёмные люди, что не понимают своего счастья и продолжают работать. Идите и останавливайте работы на всех мелких фабриках и заводах. Останавливайте работы типографий и вокзалов.
Воодушевлённая толпа рабочих направилась на Варшавский вокзал и окружила паровозные мастерские. Несколько десятков путиловцев ворвались внутрь.
– Бросай работу, мужики, – завопил Гераська, размахивая обрезком трубы.
– Щас! – возмутился мастер, но Гераська испытанным приёмом – железякой по хребту, мигом изменил его мнение.
– Глуши станки, – орали ворвавшиеся рабочие и метко метали принесённые с собой пакеты с техническим салом под накинутые на шкив ремни, которые тут же соскальзывали.
– Ну-у, ввиду таких категорических действий, – почёсывал спину мастер, – работу прекратим.
Рабочие паровозных мастерских гасили котлы поставленных на ремонт паровозов и выпускали из них пар. Вытирая ветошью руки, уже вместе с путиловцами направились к железнодорожной электростанции, быстро уговорив электриков прекратить подачу электричества не только на вокзал, но и вдоль всей железнодорожной линии.
Довольные исполненным делом, ринулись в трактиры и чайные.
Шотман-Горский и Северьянов из районного комитета партии получили распоряжение обойтись лишь забастовкой, без хождения к царю.
Распоряжение подтвердила присланная прокламация «Ко всем петербургским рабочим».
«Такой дешёвой ценой, как одна петиция, хотя бы и поданная попом от имени рабочих, свободу не покупают. Свобода добывается кровью. Свобода завоёвывается с оружием в руках в жестоких боях. Не просить царя и даже не требовать от него, не унижаться перед нашим заклятым врагом, а сбросить его с престола и выгнать с ним всю самодержавную шайку – только таким путём можно завоевать свободу!..»
– Ну что ж, – почесал затылок Северьянов. – Инструкции следует исполнять. Посетим любимый Гераськин трактир и почитаем там прокламацию.
В трактире шум и гам стоял невообразимый.
Завидя вошедших в дьяволоугодное заведение старших партийных товарищей, Гераська ловко забаррикадировался бутылками с водкой и пивом.
К тому же его загородил широкий рабочий зад в пузырящихся штанах, обладатель коего надсаживался в крике, краснея пьяной рожей:
– К царю-батюшке пойдём… И подадим прошение! Царь пожалеет нас, сирых и в обиду анженерам и мастерам не да-а-аст.
– Пойдё-ё-ём! – поддержал его хор голосов.
Гераська благоразумно промолчал, исхитрившись чуть не под столом хряпнуть малую толику водочки.
– С хоругвями пойдём, – надрывался рабочий.
– Да не надо никуда ходить, товарищи рабочие, – попытался перекричать пьяного оратора Шотман. – Освобождение рабочих зависит от самих рабочих, а не от попов и царей.
– Чаво-о? – вызверился работяга, хватая за горлышко пустую бутылку.
– Не просить царя надо, а штурмом идти на самодержавие, только тогда загорится заря свободы.
– Чичас у тебя фонарь под глазом загорится, – швырнул в Шотмана бутылку разъярённый пролетарий. – Бейте жидов, братцы, – призывно взмахнул рукой и бросился в бой.