Андерс Хольм швырнул пустой стаканчик из-под кофе в урну и встал со скамейки. Я тоже допил кофе и отправил стаканчик туда же. Потом свернул газетную страницу, убрал ее во внутренний карман куртки и поспешил за своим новым союзником.
Когда я плюхнулся на пассажирское сиденье, Андерс Хольм попросил подождать, пока он позвонит, чтобы отменить несколько других запланированных на сегодня встреч, которые вполне можно было перенести на другое время. Несколько минут говорил по телефону, ходя из стороны в сторону перед капотом автомобиля, а потом присоединился ко мне. Уже в машине он сделал еще один короткий звонок, из которого я понял, что нам предстоит отправиться на Гёрвельсгатан 30, и меня словно столбняк прошиб, когда я услышал этот адрес.
– Прямо в редакцию? – переспросил я.
– Да, а что?
– Ничего, если не считать, что редакция «Экспрессен» находится напротив Российского посольства, где я проработал больше года до того, как вляпался в ту историю, о которой тебе рассказал… Почти каждый день я читал их газету и каждый день проходил мимо этого сине-серого здания с эмблемой в виде жалящей осы на стене, даже не подозревая, что когда-либо попаду в его недра.
– Ну, надо же! Охренеть просто! Вот это совпадение!
– Вот-вот!
– Боишься засветиться?
– Ну, да… Как бы не пошла прахом вся наша конспирация…
– Мы аккуратно, – заверил меня Андерс Хольм. – Тем более что твои соотечественники вряд ли будут искать у себя под носом. Если вообще станут искать, а не засядут в засаде в отеле.
– Думаешь?
– Уверен в этом на девяносто девять процентов!
– Вот бы мне твою уверенность… – пожал плечами я. – А нас, правда, пустят? Там кто-то есть в субботу?
– Конечно, пустят… Думаю, по телефону тоже можно навести справки, но я предпочитаю живое общение. Так интереснее!
Я не мог не согласиться. Поэтому продолжал исправно играть роль пассажира, довольного тем, что его везут туда, куда нужно. А спустя пятнадцать минут, мы уже прибыли на место и остановились, съехав в специальный карман для парковки.
На противоположной стороне улицы, слева от нас, находилось Российское посольство. Центральные ворота остались чуть позади, и с того места, где мы остановились, не было видно зданий и сооружений на его территории. Здесь от клочка родной земли меня отделала узкая полоска деревьев, которые росли на пологом склоне холма, и высокий решетчатый забор, увенчанный острыми металлическими пиками. А за ним, как я помнил, находилась ухоженная парковая зона, здания с множеством кабинетов, переговорных комнат, залов для приема делегаций, парковки для автомобилей сотрудников и гостей, теннисный корт и спортивная площадка.
В серо-синем разноуровневом здании по правую сторону располагались редакции «Дагенс Нюхетер» – крупнейшей шведской ежедневной утренней газеты, «Экспрессен», которая являлась ее дочерней газетой, а также нескольких местных радиостанций. По тротуару медленно шли редкие прохожие, велосипедная парковка перед широкой витриной первого этажа практически пустовала.
Андерс Хольм тоже внимательно осмотрелся, потом заглушил двигатель и сказал, что нас уже ждут.
9
У раздвижных стеклянных дверей нас ждал тощий парнишка в помятых брюках, неряшливо заправленной в них рубашке и клетчатом пиджаке. Грубо попирая закон, запрещающий курить в общественных местах, он жадно смолил сигарету и то и дело поправлял пятерней жидкие волосенки, которые нещадно трепал ветер.
– Олле Якобссон! – не вынимая изо рта сигареты, парень протянул мне руку, когда мы подошли к нему. – Буквоед!
– Что? – переспросил я, отвечая на вялое рукопожатие.
– Руководитель корректорской службы… – пояснил Андерс Хольм, пожимая руку этому парню следующим после меня.
– Так точно… – кивнул тот. – Слежу за тем, чтобы наши «писаки» не прослыли безграмотными тупицами.
– И, по-моему, отлично с этим справляешься, Олле! – восторженно произнес Андерс Хольм и потрепал его по плечу.
– Брось, Андерс! – спокойно ответил Олле Якобссон, бросив окурок на землю и придавив его носком ботинка. – Чтобы я помог своему приятелю, мне не надо петь дифирамбы.
Приглядевшись, я вдруг понял, что передо мной стоит вовсе не молодой парнишка, каким он показался мне издалека, а мужчина возрастом далеко за сорок. Возможно, даже ближе к пятидесяти.
– Пошли внутрь! – сказал он и жестом позвал за собой в разъехавшиеся стеклянные двери.
Мы без проблем миновали турникет, через который Олле Якобссон провел нас обоих по своему электронному пропуску, и пост охраны, где он обменялся с охранниками короткими кивками.
– Поскольку ты, Андерс, не стал мне объяснять по телефону, что именно вы ищете, я не могу ручаться, что смогу удовлетворить ваше любопытство именно сейчас, когда в редакции есть всего-навсего несколько человек, которые и без того заняты делом. Но учтите, ребята, времени у меня не так много, поэтому предлагаю вам начать прямо сейчас…
– Покажи ему, Володья! – толкнул меня в бок Андерс Хольм. – Давай!
Поднимаясь по лестнице на шаг впереди нас, Олле Якобссон обернулся и с интересом посмотрел на меня. Потом осторожно взял из моих рук сложенную в несколько раз газетную страницу, развернул ее и остановился, как вкопанный, занеся ногу над очередной ступенькой.
– Что? – в один голос просили мы с Андерсом.
Но Олле Якобссон только чертыхнулся вполголоса, устало потер глаза и тяжело вздохнул. Я напрягся, не понимая, что происходит. Андерс Хольм странно хмыкнул и первым нарушил молчание:
– Что случилось, Олле?
– Просто мы все в тайне надеялись, что это дерьмо не всплывет…
Я вдруг почувствовал, что у меня сердце буквально зашлось от волнения, и увидел, как привычная улыбка сошла с лица Андерса Хольма.
– Кто это – все? И какое еще дерьмо? – серьезно спросил он без какого-либо намека на прежнюю веселость. – Объясни. Мы не понимаем…
– В моем кабинете. Не здесь…
Оставшуюся часть пути по лестнице, коридорам и через «оупенспейс», где перед мерцающими мониторами компьютеров кропотливо трудились вышедшие в выходной день сотрудники, мы преодолели молча. Все это время Олле Якобссон не выпускал газетную страницу из рук. Он провел нас в свою крохотную отдельную коморку, предложил сесть и плотно закрыл за собой дверь. Потом задумчиво посмотрел на снимок, сложил страницу и, молча, вернул ее мне. После опустился в продавленное кресло и положил сцепленные в замок руки на заваленный ворохом бумаг письменный стол.
– Ну? – развел руками Андерс Хольм.
Я молчал.
– Это была ошибка, которую заметили слишком поздно… – проговорил Олле. – Уже невозможно было что-либо исправить. Мало того, что тираж уже отдали в печать, его уже выпустили в продажу. И мы все просто понадеялись, что никто ничего не заметит. Но, видимо, напрасно… раз вы здесь…
– Понадеялись, что никто не заметит чего? – на этот раз спросил я.
Олле Якобссон ответил незамедлительно:
– Ты, что, издеваешься, парень? Лицо девушки на этом снимке!
– А что такого в этом лице?
– Это ты мне скажи! Ты ведь пришел в редакцию с вырванной из газеты страницей, на которой напечатано это фото. Только учти одну вещь – я признаю наличие проблемы и то, что редакция совершила ошибку, но я не буду закладывать своих коллег! И если дело дойдет до суда, я буду все отрицать!
– Стоп! – вмешался Андерс Хольм, обезоруживающе выставив вперед открытые ладони. – Давайте, мы все успокоимся и проясним ситуацию. Олле, мы пришли сюда не для того, чтобы кого-либо обвинять в чем-то.
– Обвинять в чем? – снова спросил я, не понимая, о чем идет речь.
И тут на лицо Андерса Хольма снова вернулась его белозубая улыбка.
– По-правде, я только сейчас, понял, о чем ты толкуешь, Олле! – сказал он. – Хотя, должен был понять сразу, как только впервые увидел снимок. Ты объяснишь или я?
Олле Якобссон сначала недоверчиво посмотрел на Андерса Хольма, потом на меня, еще раз на него и заговорил. На этот раз уже без страха или вызова в голосе. Очень спокойно и размеренно:
– Прежде всего, та допущенная газетой ошибка, о которой мы говорим, не относится к зоне моей ответственности. И я о ней знаю только потому, что этот вопрос обсуждался на специальном заседании, в результате которого было принято решение не поднимать лишнего шума самим и не предпринимать никаких действий.
Дело в том, что, если в статье освещается какое-то светское мероприятие, деловая встреча руководителей крупных компаний, заседание риксдага или митинг, то мы смело можем публиковать чьи угодно фотографии. Главное, чтобы это фото было сделано аккредитованным журналистом, который работает на конкретную газету или журнал.
Так же в качестве фотоматериала в любой газете могут быть использованы кадры, сделанные при помощи средств видео или фотофиксации, например, при помощи камер видеонаблюдения, которыми напичканы улицы нашего города, вокзалы, станции метро, магазины и дома. Но только в том случае, если целью публикации данного изображения является поимка правонарушителя, а само фото подтверждает противоправность действий запечатленного на нем лица.
То есть, если автомобиль сбил человека и скрылся с места преступления, для поимки водителя мы можем опубликовать фото с изображением номерного знака. Если на фото видно, как демонстрант швыряет камень в полицейского, бутылку с зажигательной смесью в витрину магазина или громит чей-то автомобиль, мы также можем показать широкому кругу наших читателей его лицо.
Но! Все обстоит совершенно иначе, если попавший в кадр человек, является законопослушным гражданином. А именно таким по умолчанию и является каждый гражданин нашей страны, пока его вина не доказана. Именно поэтому, если ты приглядишься, – Олле Якобссон нацелил в меня указательный палец, – то увидишь, что в большинстве случаев на газетных фотографиях лица людей как будто специально размыты. Замечал?
– Не знаю… – я пожал плечами в ответ.
– А ты обрати внимание! – ответил Олле Якобссон. – Я серьезно!
Я перевел взгляд на Андерса Хольма и увидел, как тот кивнул, подтверждая слова теперь уже вальяжно развалившегося в своем кресле хозяина кабинета, который тем временем продолжал говорить.
– Точно такая же ерунда с интерактивными картами в интернете. Открой любую в режиме «Панорама», и ты увидишь, что попавшие в кадр лица людей и номера автомобилей там тоже размыты. А знаешь, почему? Потому что, куда ни плюнь, везде неприкосновенность личной жизни. Потому, что в наше время каждый, кому не лень, чуть что – начинает вопить о том, как «проклятые журналюги» ущемляют его права! Каждый вонючий засранец начинает предъявлять свои претензии или подавать в суд, в надежде вытрясти из владельца газеты хоть что-то… А сами-то только и рады тому, что засветились… Поди еще специально лезли под камеру!
– Так вы боитесь, что эта девушка подаст на вас в суд? – спросил я.
– Я не боюсь. Мне просто неприятна такая мысль, потому что я считаю, что, если ты попал в газету, то должен быть счастлив, а не кидаться снимать с говна пенку!
– Теперь я вас понимаю, – ответил я, – и могу смело заверить, что руководство газеты может не переживать. Даже если эта девушка и обратила внимание на свою фотографию, судебное разбирательство вас точно не ожидает.
– Что же тогда вам нужно? – Олле Якобссон снова окинул нас с Андерсом Хольмом слегка встревоженным взглядом.
– Просто расскажите, что вам известно об этом снимке, – ответил я. – Как получилось, что его не обработали должным образом перед тем, как сдать газету в тираж?
– Ну, раз уж ты в курсе… – добавил Андерс Хольм.
– И помогите определить место, где был сделан снимок, – добавил я. – Мне нужно узнать, что это за перрон изображен на снимке. Какой вокзал? В каком городе? Потому что это явно не Стокгольм…
– Знаю только, что заведующий отделом иллюстраций и техник, через которого проходило это фото, уже получили по шапке и были лишены премии за свою халатность. Последнему даже пригрозили увольнением, если адвокаты этой дамочки вдруг поднимут волну и подадут иск в суд. А вот с местом, где был сделан снимок, я вам точно не помогу.
– Мы можем поговорить с заведующим отделом иллюстраций? – спросил Андерс Хольм.
– Его сегодня нет. Он дома. Точнее, в больнице. У него жена рожает.
– А с техником? – уточнил я.
Олле Якобссон пожал плечами и ответил:
– Эти ребята обычно круглыми сутками тут сидят… Если не работают, так рубятся в онлайн-игры по выходным. Пошли, посмотрим, кто из них сегодня на месте…
Втроем мы дружно покинули кабинет. Пересекли разделенный перегородками на тесные комнатушки «оупенспейс» редакции и снова пошли по коридорам и лестницам. Потом Олле Якобссон остановился перед одной из дверей, из-за которой доносился какой-то гул, перемежающийся прерывистым стрекотом, и взволнованные голоса. Что-то смутно знакомое.
Без предупредительного стука он открыл дверь, бесцеремонно ввалился в темную комнату и щелкнул выключателем на стене. Сразу несколько человек, которые сидели, сгорбившись перед мониторами компьютеров, резко встрепенулись, как один сорвали с голов большие наушники и испуганно обернулись. На экранах по-прежнему мелькали облаченные в камуфляж фигуры – их виртуальные подопечные, вооруженные автоматами и винтовками.
– Вот, полюбуйтесь! – усмехнулся Олле Якобссон. – Что я и говорил!
Мы с Андерсом Хольмом переглянулись, стоя на пороге, и, не знаю как он, а я почему-то сразу вспомнил Нигерию. Стрельба и эмоциональные переговоры по рации – вот, что мы слышал из-за двери несколько мгновений назад. Эти ребята развлекались, виртуально убивая друг друга и таких же игроманов где-нибудь на другом конце света. Я же еще совсем недавно видел жертв подобных побоищ в реальной жизни. Меня даже слегка передернуло.
– Все, кроме Ларса Окессона могут пойти покурить… – строго произнес Олле Якобссон.
– А чё сразу Ларс Окессон? – пробубнил себе под нос молодой длинноволосый парень в джинсах и толстовке с выцветшим изображением среднего пальца и соответствующей надписью.
Остальные четверо, молча, поднялись со своих мест и, протиснувшись между мной и Андерсом Хольмом, удалились прочь по коридору.
– Чё опять не так? – продолжил Ларс Окессон, отвернувшись от монитора и повернувшись к нам в кресле, но потупив взгляд. – Чуть чё, сразу Ларс, Ларс… Можно подумать, я один тут по выходным рублюсь в стрелялки! Я вам чё, козел отпущения? Или, раз облажался однажды, теперь можно всех собак на меня повесить? Давайте! И убийство Улофа Пальме на меня валите тоже! Похрену, что мне тогда еще года не было! Пускай, буду я во всем виноват!
– Заткнись, придурок! – осадил его Олле Якобссон. – Эти люди хотят спросить тебя про ту фотографию для статьи от двадцатого сентября.
Жестом он показал мне, чтобы я закрыл дверь.
Я закрыл ее, и мы с Андерсом Хольмом подошли ближе.
Парень заерзал. Получилось так, что мы втроем, еще толком не задав вопроса, угрожающе нависли над ним, а он продолжал сидеть перед нами в своем кресле и всем своим видом давал понять, что здорово струхнул. Затравленно смотрел снизу вверх то на одного, то на другого, то с какой-то мимолетной искоркой надежды на своего коллегу, который привел нас к нему.
Не знаю точно, для чего, но возможно, чтобы усилить уже полученный эффект, я на всякий случай снова развернул страницу с фотографией прямо напротив лица Ларса Окессона и спросил:
– Узнаешь?
Ларс Окессон кивнул.
Во мне кипела непонятная смесь эмоций. С одной стороны, из-за того, что этот чудила не обработал фотографию, как было положено, я узнал, что Элис Бергман жива. Я радовался, как ребенок. С другой стороны, я осознавал, что больше года своей жизни потратил на идиотское самобичевание и даже саморазрушение. И это меня злило, пробуждая чертовски сильное желание врезать этому беспечному придурку. А еще я переживал за Элис, потому что из-за его халатного отношения к работе, те, кто так же, как и я, считал ее погибшей, теперь могли начать активно ее искать. А мне меньше всего хотелось, чтобы кто-то причинил ей вред.